Через три месяца после смерти Аарона бабушка переехала в санаторий для пожилых людей с медицинским персоналом. В брошюре тщательно избегали названия «дом престарелых». И когда я ее навестила, то поняла, что чувствую себя так же спокойно и уютно, как в ее прежнем доме. Обстановка была почти такой же: льняные шторы с вышитыми розами, душистые травы в горшках на подоконнике, фарфоровые фигурки, склонившиеся в реверансе, за стеклом шкафа. Бабушка по-прежнему хранила для меня запасы имбирной газировки и лакомства и всегда выключала звук телевизора, чтобы он не мешал нашей беседе. Ну а телевизор обязательно был настроен на канал с классическими ситкомами.
Именно бабушка надоумила меня, что сериалы начинаются со сценария. Мне было одиннадцать, мы смотрели «Я люблю Люси», и я сказала:
– Люси очень смешная.
– Люсиль Болл потрясающе талантлива. Хотя в реальной жизни у нее не было чувства юмора. Она была очень серьезной.
– И что, на съемках просто притворялась смешной?
– Почти к каждому эпизоду сериала приложил руку человек с отличным чувством юмора.
– Ты имеешь в виду Люси?
– Нет, женщину по имени Мэдлин Пью. Для пятидесятых было очень необычно, что главный сценарист – женщина. Я думаю, она на самом деле прониклась Люси.
Главный сценарист? Меня это сбило с толку, и бабушка объяснила, что сценарии для сериала пишет не один человек, а множество. Целая комната писателей! Это не укладывалось в голове. А потом мы просмотрели с ней «Студию 30» – сериал о том, как пишутся сериалы, и на Рождество бабуля подарила мне мемуары Мэдлин Пью. Именно благодаря бабушке я захотела стать частью всего этого.
А сейчас я бродила по гостиной, ожидая, когда бабушка «приведет себя в порядок». Она неизменно делала прическу и макияж, прежде чем принять гостей, даже если гостем была всего лишь я. И я часто ее навещала, притаскивая с собой чемодан с проблемами.
На каминной полке стояли фотографии в рамочках: мои, Кэмерон и то самое фото, где бабуля счастливо кружится на фоне Эйфелевой башни: руки раскинуты, юбка развевается, лицо размыто из-за движения. Теперь я знала, что ей было пятьдесят, но она выглядела такой юной и свободной!..
Я села за кухонный стол, подтянув поближе к себе блюдо со смесью сухофруктов, орехов и соленых крекеров. Мне нравилось сладкое, Кэмерон – соленое. Бабушка умела выбрать лакомство по вкусу нам обеим.
– Привет, солнышко, – поздоровалась она, выходя из спальни, нагнулась, чтобы чмокнуть в щеку, и меня окутал запах лаванды.
– Привет, бабуля.
– Новая стрижка?
– Челка, – кивнула я.
– Я всегда говорила, что челка тебе пойдет, Кэти.
– Пейдж.
Теперь бабушка время от времени путала нас с мамой.
– Вот я глупая, – заморгала бабуля и смущенно хмыкнула. – Назвала тебя Кэти? Просто ты очень похожа на нее. Только теперь ты с челкой.
– Челки моя мама не выносит, это да.
– Она так сказала? – нахмурилась бабушка, и легкие морщины в углах рта обозначились резче.
Я вздохнула, вспомнив слова и интонацию мамы, пока она везла меня к бабуле.
– Ну, она не выносит, что я с ней не посоветовалась, прежде чем поменять прическу.
– Ничего, привыкнет.
Иногда я просто не могла поверить, что мою маму воспитывала бабуля. Дедушку я не помню, знаю только, что он был моряком. Наверное, отсюда у мамы такая склонность к строгим правилам и неукоснительному соблюдению комендантского часа.
Мы ненадолго умолкли, пока я погрузилась в раздумья насчет моей мамы. И папы. И папы с мамой вместе.
– Боже мой, солнышко, – внимательно посмотрела на меня бабуля, – ты чем-то расстроена. Опять тот сон?
Она имела в виду мои кошмары про утопление, о которых я рассказала только психотерапевту и ей. Насколько я могу судить, этот секрет был последним, который ее память сохранила в целости. Дальше началось ухудшение.
– Нет, не сон. Ты знаешь, – начала я, стараясь говорить как можно спокойней, – про маму и папу? Про то, что они снова ходят на свидания? Друг с другом!
Бабушка затаила дыхание.
– По-моему, я что-то такое слышала… Ты уверена?
Вот она, работа болезни. Мама точно рассказывала ей об этом, однако воспоминание о разговоре стало зыбким, неуловимым.
– Абсолютно уверена.
– Боже мой.
– Я чувствую себя как… – Мне не удавалось найти нужных слов, и я молча развела руками. Все, что я хотела сказать, замирало на кончике языка. Я начала вытаскивать из блюда драже «Эмэндэмс», выкладывая их на столе в линию. – По идее, я должна радоваться. Все дети разведенных родителей хотят, чтобы те снова сошлись.
– А ты боишься надеяться, – грустно улыбнулась бабушка.
Я выдохнула из легких весь воздух, что прозвучало весьма драматично.
– Боюсь. Потому что уже видела, чем это закончилось.
Бабуля накрыла мою ладонь своей. Меня встревожила ее беззаботность по поводу родителей, особенно учитывая, что для нее это новость.
– Ты не думаешь, что они совершают ошибку? – спросила я. Я хотела знать, какими были первые годы брака моих родителей, а сейчас бабушка помнила их лучше, чем события последних недель. – Ведь они… ну, с самого начала не подходили друг другу?
– Ох, солнышко, – вздохнула бабуля. – Все не так просто. Первые несколько лет после свадьбы твои родители были очень счастливы.
– Счастливы? – Я принялась выкладывать ровную линию из голубых драже «Эмэндэмс».
Бабуля кивнула.
Когда-то на дне шкатулки с украшениями моей мамы я нашла свадебное фото и с тех пор сотни раз тайно доставала его и рассматривала. Фотограф снял, как они выходят из церкви, молодые, радостные, позолоченные мягким солнечным светом… ничего общего с родителями, каких я знала.
– Тогда почему все поменялось?
Конечно, поиск причин разлада отдает нездоровым любопытством, – все равно, что поиск причин смерти. Ясно, что это знание ничего не изменит и не исправит. Но я все равно пыталась докопаться.
– Брак зависит не только от двоих, есть еще работа, и деньги, и дети, и жилье. Связь между людьми быстро изнашивается, если ее не беречь. Тем не менее это не значит, что ее никогда не было.
Я с недоверием покачала головой, а затем отправила пригоршню голубых драже себе в рот.
– Ох, малышка, – похлопала меня по руке бабушка. – Необязательно все должно закончиться плохо.