Дорога в лето

Ди в последний раз оглядывается, и мы заходим в автобус, который на эти три месяца станет нашим домом. Мой ноутбук и сумка с камерой уже в салоне, а единственный огромный чемодан – в багажнике.

Ди сама придумала, каким должно быть внутреннее убранство автобуса. По обе стороны стоят мягкие кожаные диваны, такие же, как в гостиной ее родителей. Дальше, в глубине салона – маленькая столовая в стиле ретро и крошечная кухонька с раковиной и холодильником, набитым всякой всячиной.

Я плюхаюсь на диван с правой стороны и устраиваюсь среди подушек, обшитых тканью с цветами, как на обложке альбома Ди. В дальней части автобуса стоит огромная кровать, на которую уже улеглась Пич, а к боковой стене прикреплены две кровати. Ди приземляется на противоположный диван и смотрит в окно на своих родных. Они ее не видят, но Ди приставляет ладонь к стеклу. Рядом с ней лежат два телефона, с которыми она никогда не расстается: один личный, другой рабочий. В личном – всего несколько номеров. Автобус трогается, провожающие машут руками. Ди машет в ответ, хотя никто, кроме меня, ее не видит. Водитель нажимает на сигнал, и мы отправляемся в путь.

Ди не отрывает взгляда от окна. Мимо проплывают знакомые кадры: центральную часть города сменяют улицы восточной окраины нашего городка Нэшвилла: раскидистые деревья, поля, домики с американскими флагами. Небо мрачнеет, Ди тоже. Она в отчаянии заламывает руки с глянцевыми розовыми ногтями.

В реальной жизни у Ди нет блестящего розового маникюра, у нее всегда грязь под ногтями после игр с братьями. С макияжем после недавней пресс-конференции, со слишком темными для тона ее кожи накладными ресницами Ди похожа на свое высококонтрастное изображение. Светлые волосы свободными волнами падают на плечи, точно как у меня. Разница лишь в том, что по цвету Ди напоминает американский пейзаж. Глаза у нее голубые, как наше летнее небо, а волосы – словно пшеничные поля Теннесси, золотистые с вкраплением русых прядей. У меня почти черные волосы и коварные зеленые глаза. В сказке она была бы доброй феей, а я больше гожусь на роль троюродной сестры злой ведьмы, которая вечно все портит.

Ди о чем-то напряженно размышляет, машинально поглаживая свой талисман. Короткую тоненькую цепочку с маленькой золотой подковой подарил ей на четырнадцатилетие Джимми, и она всегда надевает ее на выступления. Моей подруге идеально подходит это изящное и простое украшение, без которого ее уже невозможно представить, как без шрамика на подбородке или веснушек на плечах.

– Послушай, – говорю я, сообразив наконец, что ее гложет, – эта журналистка – полная дура. Ты видела ее волосы?

Ди пытается сохранять серьезность, но не может сдержать улыбку. Я – как чертик на ее плече, всегда рада сказать что-нибудь такое, о чем она и подумать боится со своим южным воспитанием.

– Знаешь, я не хочу по нему скучать. Из-за этого я становлюсь слабой и жалкой.

– Знаю.

Говоря о Джимми, она почти никогда не называет его имени. Ей и не нужно. Это всегда «он». В каждом разговоре, в каждой песне.

– Я сама виновата, что написала эти песни. Конечно, люди будут спрашивать. Мне просто нужно смириться.

Вспоминая сегодняшнюю пресс-конференцию, я покусываю внутреннюю часть щеки – эта привычка появилась у меня совсем недавно, когда я бросила курить. Встреча с прессой в конференц-зале студии прошла как обычно, не считая наскоков одной слишком любопытной журналистки.

– Твой первый альбом был полностью посвящен любви, – сказала та, – а в этом почти все песни о разбитом сердце. Как ты это объяснишь?

Ди заученно улыбалась, но я понимала, что она чувствует. При подготовке к интервью ей задают вопросы и похлеще, а ответы доводят до автоматизма, как таблицу умножения. Я знала, что Ди справится, и все же она казалась ранимой и беззащитной за огромным столом на сцене, зажатая между грузным менеджером и дылдой пресс-секретарем.

– Ну, – не снимая с лица улыбки, ответила Ди, – пусть мои поклонники не думают, что я могу петь только о любви. Нужно же какое-то разнообразие.

Фанаты много чего не понимают. Она ведь не только знаменитость, но и обычная семнадцатилетняя девчонка. Фальшивая улыбка моментально исчезает с ее лица, как только Ди закрывается у себя в комнате и дает волю слезам.

– А может, ты недавно пережила разрыв? – допытывалась эта выскочка, хотя никто ее не просил. Моя здоровая рука непроизвольно сжалась в кулак. – Возможно, это были длительные отношения со старой школьной любовью, как писали некоторые издания?

Ди снова широко улыбнулась.

– Единственные отношения, в которых я состою, это я и моя гитара. К счастью, мы до сих пор вместе. Спасибо за вопрос.

Из толпы репортеров послышался смех, и даже вечно недовольная пресс-секретарь Лисса с трудом удержалась от улыбки. Ди продолжала обмениваться любезностями с журналистами, но я запомнила эту гадину. Моя подруга всегда готова простить, забыть и идти дальше, во мне же тихо накапливается злость. Достаточно легкого порыва ветра, и она превратится в пожар. Этой бедняге остается только надеяться, что наши пути больше никогда не пересекутся. Я выросла на таком минном поле, что уже стала сверхчеловеком. Я готова в любую минуту пустить в ход весь свой арсенал словесного оружия и ненавижу всех, кто может обидеть Ди.

Она тяжело вздыхает и садится рядом со мной.

– Риган, господи, как я рада, что ты здесь. – Только в ее исполнении даже самые сентиментальные слова звучат искренне. Ди смотрит в глубину автобуса и говорит уже тише: – Пич славная, но не такая, как ты.

Пич – младшая сестра миссис Монтгомери. В детстве Ди не могла выговорить настоящее имя своей тети Клементины и обозвала ее Пич – персик, оно так и приклеилось. Бледной алебастровой кожей и светлым от природы цветом волос Ди похожа на Пич, но та выше ростом, носит выпрямленные волосы и пушистую челку.

– Как я могла такое пропустить! – улыбаюсь я.

Вообще-то, я действительно чуть не пропустила тур. Папа не хотел, чтобы я все лето находилась под присмотром двадцатишестилетней Пич. Сам он не слишком хорошо разбирается в родительских обязанностях, так что скорее всего за веревочки дергала мачеха. К счастью, они оба не выносят моего бывшего бойфренда Блейка и готовы на все, лишь бы я к нему не вернулась. Еще одним весомым аргументом стал колледж. Я собираюсь поступать на фотожурналистику и сказала, что фотографии с гастролей пригодятся мне для портфолио. К концу путешествия я наберу снимков со всей страны.

Для меня эта поездка – не просто приятное времяпрепровождение, мне нужно уехать куда-нибудь подальше от дома. Весь год я, как все нормальные старшеклассники, тусила с людьми, которые мне не особенно нравились, и пропадала на вечеринках, которые меня мало интересовали. Мои собственные любимые развлечения привели к не очень приятным последствиям. А Ди тем временем выступала на сцене, снималась для обложек и записывала альбом «На краю вселенной».

Из спальной зоны выходит Пич. Когда Ди в прошлом году пела на разогреве у группы «Блю Скай Дэй», ей нужен был сопровождающий для тура. Родители не смогли поехать из-за младших детей, поэтому вызвалась Пич. В итоге она стала встречаться с Грегом, который играет на банджо в группе Ди, и тоже с радостью согласилась поехать в этот тур. Ди практически не нуждается в надзоре, поэтому Пич спокойно гуляет со своим Грегом, а в свободное время отвечает на телефонные звонки.

Как обычно, у нее в руках журнал. Пич следит за всеми колонками сплетен, проверяя, что пишут о Ди. Я тоже стараюсь это делать, только быстро выхожу из себя.

– Хочешь почитать? – предлагает она, протягивая мне открытый журнал. – Выйдет только в следующем месяце, но нам прислали пару экземпляров для ознакомления.

– Спасибо, – отвечаю я, и Пич снова исчезает в спальне.

Надо же, мой любимый журнал! Никогда бы не подумала, что Ди попадет на обложку «Айдиосинк»; пожалуй, она первый исполнитель в стиле кантри, удостоившийся такой чести. Провокационно-урбанистичный стиль этого издания скорее в моем духе. На фото Ди в красных балетках и ярко-синей курточке поверх белой рубашки с воротником, в джинсах… сидит верхом на механическом быке в салуне. Она даже не пытается принять сексуальную позу, просто держится обеими руками за шею быка и весело хохочет, запрокинув голову. Ди кажется выше, чем на самом деле – в жизни мы почти одного роста. Интересно, все остальные, кто попадает в журналы, тоже кажутся выше, чем есть? «Вставшая на дыбы» – гласит название. «Очаровательная южанка Лайла Монтгомери рассказывает о своем стиле примерной школьницы, провинциальном происхождении и неприятии поп-музыки».

Ди весело ухмыляется, глядя на заголовок.

– Лисса в шоке, требует изменить название, а по-моему, здорово.

Образ Ди с самого начала служил предметом ее разногласий с пресс-секретарем Лиссой. Их «гардеробная война» тянулась месяцами. У Ди специфическое чувство стиля, основанное на старых фильмах, которые она смотрела с мамой в детстве: тесные блейзеры, девчачьи юбочки или скромные платья в мелкий цветочек, изящные балетки. Когда Ди только начинала карьеру, Лисса говорила, что такой стиль «слишком академичен для нашей целевой аудитории». Ее хотели видеть в ковбойских сапогах, но Ди категорически отказывалась. После выхода первого альбома ей предложили сняться в рекламе новой подростковой коллекции «Джей Крю». Лисса почуяла наживу и больше никогда не критиковала стиль Ди.

Я бегло просматриваю статью, надеясь, что репортер вел себя прилично. Я люблю «Айдиосинк» именно за то, что он высмеивает стереотипы, но если он начнет высмеивать Ди, я откажусь от подписки и отправлю анонимное письмо с жалобой.

«Кантри-певица Лайла Монтгомери – это все, чего вы ожидаете, и даже то, чего вы не ожидаете. Озорная смешливая блондинка не любит распространяться о своей личной жизни и не стесняется есть чизбургер в присутствии журналиста. За те два часа, что я общался с ней в Нэшвилле, она показала себя милой и славной девушкой. Впрочем, восходящая звезда кантри способна повысить голос, стоит спросить у нее, не планирует ли она сменить кантри на поп-музыку.

– Ни за что, – уверяет она.

В ее звонком голосе звучат неожиданная сила и решимость, не оставляющие места для сомнений. Нет, я, пожалуй, процитирую. «Я не изменю свой стиль, не стану добавлять басы, не уберу банджо и гармонику. Я не согласна идти на компромиссы и предпочитаю оставаться собой, как исполнитель и композитор. Но если поклонникам поп-музыки нравится то, что я делаю, это чудесно, я очень рада», – заявила она.

Критик Джон Уоллес называет Лайлу «музыкантом от музыки» – художником, сосредоточенным на инструментальной стороне музыки, на доведении до совершенства сложных гармоний и поиске собственного звучания. По словам девушки, она считает своими духовными учителями Пэтти Гриффин, Джонни Митчелла и Долли Партон, хотя музыка Лайлы более жизнерадостна, чем творения ее вдохновителей. Возможно, это у нее от матери – композитора Лоры Монтгомери».

Пока я читаю, Ди не глядя вертит в руке рабочий телефон. Ее взгляд рассеянно блуждает по автобусу, будто она следит за летящим мотыльком. Ее глаза всегда отражают движение мыслей.

– Эй, успокойся, – говорю я.

– Я спокойна.

Вот это уже вранье, она не успокаивается даже во сне. Впервые увидев в учебнике биологии изображение нервных окончаний, я подумала, что они похожи на маленькие растопыренные руки или же на голые ветви деревьев, если смотреть с высоты птичьего полета. Ди устроена не так, как все: ее нервы похожи на скрученные пружины.

– Терри забрасывает меня сообщениями.

Терри – ее менеджер, и он безжалостен.

– А что он хочет?

– Чтобы я спела «Без тебя». Но этого не будет.

Она печатает ответ.

Это бодрая и энергичная песня, с хлопками на припеве.