Дело № 113

Проспер молчал. Он был, видимо, взволнован.

– Говорите же! – настаивал Партижан. – Должен вас предупредить, что именно эта подробность имеет очень серьезное значение в вашем процессе.

– Я буду молчать, даже если бы от этого погиб!

– Ну, берегитесь! С юстицией не шутят!

Партижан помолчал. Он ожидал ответа, но его не последовало.

– Вы упорствуете? – продолжал Партижан. – Отлично! По вашим словам, за последний год вы издержали пятьдесят тысяч франков. По нашим сведениям – семьдесят тысяч. Но возьмем вашу цифру. Ваши ресурсы пришли к концу, ваш кредит исчерпан, продолжать такую жизнь, какую вы вели, не на что. Что вы предполагали делать дальше?

– Я не думал об этом, – отвечал Проспер. – Я руководствовался правилом «живи, пока живется», а потом…

– А потом можно приняться и за кассу?

– Э, милостивый государь, – воскликнул Проспер. – Если бы я был виновен, разве бы я сейчас был здесь? Разве бы я вернулся снова к кассе? Я предпочел бы убежать…

Партижан усмехнулся.

– Поезд идет скоро, – отвечал он, – но телеграф действует еще быстрее. Бельгия под боком, а в Лондоне французского вора находят на пари за двадцать четыре часа. Америка – тоже плохое убежище. Вы для этого достаточно благоразумны. Вы остались в Париже и сказали себе: «Возвращусь-ка я лучше к кассе; а если я и попадусь, то, отсидев три или пять лет в тюрьме, все-таки по выходе буду богат». Очень многие люди, сударь, жертвовали пятью годами своей жизни из-за трехсот пятидесяти тысяч франков.

Проспер подумал, точно желая на это возражать.

– Господин следователь, – обратился он к Партижану. – Есть одна маленькая подробность, о которой я впопыхах забыл упомянуть. Она пришла мне сейчас на память и может послужить мне в защиту.

– Говорите.

– Деньги из банка принес мне артельщик, которого мы туда посылаем всегда. Мне было некогда, и я собирался уже уходить, когда он пришел с деньгами. Я уверен, отлично помню, что прятал деньги именно при нем. Ах, если бы он это заметил! Во всяком случае, я ушел из кассы раньше, чем он.

– Отлично, – сказал Партижан. – Мы его допросим. А теперь отправляйтесь в тюрьму, и предупреждаю вас: подумайте!

Проспера увели, а Партижан поехал в больницу, где лежал артельщик Антонин, так некстати сломавший себе ногу. Он тяжко страдал, но все-таки мог давать ответы. Партижан подсел к его кровати, а Сиго со своими бумагами поместился у маленького столика.

– Мой друг, – обратился следователь к Антонину, – чувствуете ли вы себя настолько хорошо, чтобы давать мне показания?

– Так точно, сударь.

– Это вы были посланы в банк за теми тремястами пятьюдесятью тысячами франков, которые после исчезли?

– Так точно.

– В котором часу вы вернулись?

– Довольно поздно. Было уже пять часов, когда я вернулся к себе в банкирскую контору.

– Не припомните ли вы, что сделал господин Бертоми, когда вы вручили ему деньги? Не старайтесь отвечать сразу, припомните хорошенько…

– Позвольте… Мне припоминается, что сначала он сосчитал деньги, потом разделил их на четыре пакета, затем положил в кассу, а потом… потом он запер кассу, и… да, да… я отлично это помню… он ушел!

– Вы это твердо помните? – спросил его судебный следователь.

– Твердо!.. Да я дам голову на отсечение!

Трудно было настаивать на более точном ответе, и Партижан счел возможным оставить больного в покое.

– Вот это так важно! – говорил он дорогой Сиго. – Это очень, очень ценное показание!

Глава VI

Номера «Архистратига» на набережной Сен-Мишель, куда скрылась госпожа Жипси, содержала мадам Александра, жена Фанферло. В тот момент, когда Партижан отправился в госпиталь, чтобы допросить Антонина, мадам Александра приготовляла для мужа суп и очень удивлялась, что его так долго нет. Вернулся он домой довольно поздно.

– Как ты сегодня запоздал! – воскликнула она, бросившись к нему навстречу.

– Утомился! – отвечал Фанферло. – Целый день играл на бильярде с Эваристом, лакеем Фовеля. Дал ему обыграть себя. Третьего дня я только познакомился с ним, а сегодня уже мы с ним большие приятели. Если бы теперь я захотел поступить к Фовелю на место Антонина, то мог бы рассчитывать на протекцию Эвариста.

– Как! Ты хочешь поступить в артельщики? Ты?…

– Да, если понадобится поближе все узнать у Фовеля и получше изучить всех, кто меня интересует.

– Разве лакей тебе ничего не сообщил?

– Ничего такого, что могло бы для меня быть полезным, а между тем я располагаю им вполне. Этот банкир какой-то невиданный человек! Эварист говорит, что у него нет никаких пороков, никаких грехов. Он не курит, не пьет, не играет, не содержит любовниц. Какой-то святой! Он миллионер, а тратит на себя так мало, как какой-нибудь лавочник. Он влюблен в свою жену, обожает детей. Он часто принимает у себя, но очень редко выезжает сам.

– А его жена молода?

– Лет под пятьдесят.

– А из кого еще состоит семья?

– Один сын – офицер, не знаю в каком полку, об этом не разговаривали. Очень еще молодой. Другой, Люсьен, живет с родителями, хоть он и старший, а, говорят, скромен, как девица.

– Ну а что сама барыня и та ее племянница, о которой ты мне говорил?

– На этот счет Эварист не мог мне ничего ответить.

Госпожа Александра повела плечами.

– Знаешь, что я сделала бы на твоем месте? – спросила она.

– Говори.

– Я посоветовалась бы с Лекоком.

При этом имени Фанферло вздрогнул так, точно над ухом у него выстрелили из пистолета.

– Хорош совет! – воскликнул он. – Ты, вероятно, хочешь, чтобы меня погнали со службы? Стоит только Лекоку усомниться в правильности моих действий, и я пропал.

– А кто тебя заставляет выкладывать перед ним все свои планы? Можно спросить его совета в совершенно индифферентной форме.