Потерянный ребенок

Я оглядываюсь и вижу, как мужчина закрывает задние двери. Я бросаю последний взгляд на море. Оно зовет меня. Я была здесь раньше.

Они ошиблись. Все это время они не знали правды. Я не брала свою малышку в море.

Я оставила ее в пещере. Я собиралась вернуться к ней.

Машина скорой помощи грохочет по дороге. Я проваливаюсь в полудрему, затем просыпаюсь от резкой остановки. Задние двери открываются, вокруг меня начинают суетиться медики. Судя по их голосам, они взволнованы.

– Температура падает – тридцать один. Помогите ее поднять!

Они берут носилки, выносят меня из машины скорой, направляясь в сторону ярко освещенного входа. «Отделение неотложной помощи», – читаю я, но красные буквы режут мне глаза.

Я медленно поворачиваю голову и вижу, как к нам бежит медсестра. Свет в коридоре слишком яркий. Больше всего на свете я хочу снова оказаться у моря, в темноте, наедине с воспоминаниями о моей малышке.

– Нас вызвал к бухте Уиттеринг случайный прохожий. Когда мы приехали, она сидела у воды и, по всей видимости, была не в себе. Температура тела упала с тридцати четырех до тридцати одного, пульс сорок. Мы спрашивали, как ее зовут и сколько ей лет, но она не отвечает.

– Третья палата, – медсестра в белом халате наклоняется ко мне. – Эй! Вы меня слышите? Меня зовут Хелен, я медсестра. Скажите, как вас зовут?

Я закрываю глаза и отворачиваюсь. По моей щеке скатывается слеза. Лишь бы они все ушли.

– Она очень бледная, губы посинели. Нужно отвезти ее в реанимацию. Я позову врача.

Носилки снова движутся; на этот раз вокруг еще больше людей. Все так громко, так ярко. Мне страшно. Мне не скрыться. Я не боялась, когда была в воде, я хотела, чтобы море хоть в этот раз забрало меня. Я не хочу всего этого. Я не хочу здесь оставаться.

– Давайте ее переложим. Раз, два, три, подняли!

Меня кладут на другие носилки. Я прошу оставить меня в покое, но меня никто не слышит.

– Надо снять с нее мокрую одежду, – говорят они, хватая мои руки, ноги. Все тело жутко болит.

Они с резким шумом снимают манжету тонометра.

– Девяносто на шестьдесят, – произносит кто-то.

Пожалуйста, дайте мне умереть. Носилки слегка покачиваются, словно я лежу в лодке. Я закрываю глаза, стараясь представить, что я у моря. Если бы только у меня тогда хватило духа зайти в воду.

Носилки дергаются, бортики опускаются, и я хватаюсь за края, чтобы не упасть. У меня начинает кружиться голова, я пытаюсь отвернуться от всех этих людей, но мне не хватает сил.

Звучит еще один голос.

– Эй, вы меня слышите? Я доктор Харди, отделение реанимации.

Он щиплет меня чуть выше ключицы. Мне больно, и на секунду я открываю глаза.

– Мы знаем, как ее зовут? С ней кто-нибудь был?

Он кажется взволнованным. Меня подташнивает, и вдруг тело начинает согреваться.

– Ее заметил на пляже случайный прохожий. Она так и не сказала, как ее зовут.

Тепло медленно расползается по моему телу. Внезапно мне становится нестерпимо жарко. Я пытаюсь сбросить с себя одеяло. Меня снова им накрывают.

– Подключайте кислород.

Еще больше ужасного шума. Мне надевают на лицо маску, в ушах стоит шипение. Я пытаюсь ее снять, но меня останавливают и приказывают дышать. Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Это как прилив. Его не остановить.

Я пытаюсь мысленно вернуться в тот день. Вспомнить последние мгновения рядом с ней. Где-то звучит детский плач, и я оглядываюсь по сторонам.

Слезы наполняют глаза, я чувствую давление в груди. Мне хочется крикнуть им, чтобы они убирались, но голос меня не слушается.

– Воздух поступает в легкие. Пульс сорок. Давление девяносто на шестьдесят. Температура? Нужно ставить катетер, делать анализ крови и ввести ей внутривенно разогретый раствор.

– Слышите, ребенок плачет, – пытаюсь произнести я сквозь маску, но слова застревают в горле.

– Что-что? – Медсестра на секунду прерывается и наклоняется ко мне, приподнимая мою маску. – Что вы сказали?

– Ребенку нужна помощь.

Я не в силах унять охватившую все тело дрожь.

– Все в порядке. Не волнуйтесь.

– Что они с ней делают? – Этот плач уносит меня в прошлое.

– Вы можете сказать нам, как вас зовут, чтобы мы могли связаться с родными? Я уверена, что они очень за вас волнуются.

– Моя девочка так же плакала. Я ее не бросала. Я собиралась вернуться.

Медсестра гладит меня по волосам и надевает маску обратно.

– Она совсем не в себе, – говорит она.

Я закрываю глаза и мысленно возвращаюсь в бухту – туда, где все закончилось, и туда, где все началось.

Глава пятая

Ребекка

Пятница, 14 ноября 2014 года

Ребекка Уотерхаус, стоя у окна своего домика в викторианском стиле, высматривала красный «Фиат» своей дочери, но тот все не появлялся. Она снова взглянула на часы на стене – вот уже в третий раз за пять минут.

Было почти десять утра. Джесси опаздывала на полчаса, но с тех пор, как они в прошлый раз виделись, прошло столько времени, что Ребекка уже и не знала, похоже ли это на ее дочь. Она тяжело вздохнула, стараясь успокоиться. С Джесси все в порядке. Они обязательно встретятся и, как выразилась вчера Джесси, «поболтают». В конце концов, Джесси сама позвонила ей и назначила встречу, не могла же она передумать? Скорее всего, эту французскую непунктуальность она унаследовала от отца.

Ребекка подошла к кухонному столу и налила себе большую чашку черного кофе. Глаза болели; она так и не смогла снова уснуть после того, как телефонный звонок дочери разбудил ее глубоко за полночь.

Когда на зазвеневшем вдруг телефоне высветилось «Джесси», ей показалось, что она все еще спит. Схватив телефон, она спросила, мгновенно погружаясь в панику: