На крючке

Лезвие разрезает сухожилия и сосуды, пока не упирается в кость, на которой болтается теперь уже бесполезная кисть, обтянутая изуродованной кожей.

Я продолжаю наносить удары по его торсу – по одному за каждый тик, который он заставил меня вытерпеть.

Булькающие крики постепенно смолкают, как и звуки его часов, и вместе с наступающей тишиной потухает и ярость.

Потихоньку кошмары исчезают – глаза вновь обретают фокус. Тяжело дыша, я опускаю голову и вижу брызги крови. Они повсюду: и на одежде, и на открытых участках тела.

Я разминаю шею, наслаждаясь благословенным звуком тишины.

Мой взгляд переходит с близнецов, прислонившихся к дальней стене, на связанного мужчину. Глаза его пусты, рот разинут, тело пропитано кровью, сочащейся из длинных, неровных порезов. Его рука висит под странным углом, и под ней уже образовалась темно-красная лужа.

Я шагаю по хрустящим осколкам, оставшимся от разбитых часов. Теснота в груди ослабевает – я удовлетворенно выдыхаю. Подойдя к металлическому столу, я снимаю перчатки, хватаю пиджак от костюма и поворачиваюсь, чтобы выйти за дверь. Я смотрю на близнецов, которые застыли у стены как вкопанные. Замедляюсь, наступив на что-то мягкое, и опускаю взгляд на отрезанный язык, раздавленный подошвой ботинка. От этого зрелища на душе становится радостно.

Я смотрю на близнецов, запуская руку в волосы:

– Уберитесь здесь. И убедитесь, что он не был кем-то важным.

Они кивают, и я выхожу из комнаты. От азарта и адреналина во мне искрится каждая клеточка, кровь бьет ключом, а член твердеет.

Есть что-то до странности приятное в том, чтобы быть кому-то судьей, присяжным, палачом. Эти ощущения повторить невозможно. Они пронизывают твои внутренности и заставляют чувствовать себя неприкасаемым. Несокрушимым.

Как бог.

Поднимаясь по черной лестнице в кабинет, я хватаю по дороге пакет. Расстегиваю рубашку, затем брюки, стягиваю пропитанную кровью одежду, чтобы один из парней ее выбросил.

Переодевшись в запасной комплект, который висел в шкафу, я сажусь в кресло, закидываю ноги на стол и прикуриваю сигару, смакуя земляной вкус. Включив экран компьютера, нахожу фотографию Питера Майклза и его семьи. Останавливаюсь на Венди. Меня накрывает желание: я представляю, каково это – иметь ее, лежа сверху. Каково это – полностью подчинить ее, а потом сломать и отправить обратно в дом без отца.

Я стону, нащупывая пульсирующий член.

Венди Майклз – то еще лакомство, и я не могу дождаться, когда буду наслаждаться каждым ее кусочком.

Глава 7

Венди

– Но хоть к ужину ты приедешь? – меня бесит собственный голос, полный мольбы и надежды на скорое возвращение папы.

На заднем фоне раздается едва слышный шелест бумаги.

– Сегодня не получится, милая, но на выходных постараюсь.

Охваченная тревогой, я кусаю нижнюю губу. Отец всегда был занятым человеком, но раньше он все-таки находил на меня время. С годами он отдалялся все больше и больше, и теперь я даже не знаю, как вернуть его внимание. Как убедить его, что нам тоже нужна забота.

– Ты даже не видел наш новый дом, пап. Это как-то… Не знаю.

– А чего ты ожидала, Венди? – он вздыхает. – Ты ведь знаешь, как обстоят дела.

Я не хочу, чтобы Джон и дальше занимался собственным воспитанием.

Мне так и хочется озвучить эти мысли, но я сдерживаюсь в надежде, что моя покорность вернет его домой.

– Чем занимаешься?

Отец снова вздыхает, и на этот раз на заднем плане слышится отчетливый женский голос.

Сердце замирает. Я так сильно сжимаю телефонную трубку, что костяшки пальцев белеют.

– Ты вообще в Блумсберге?

– В данный момент – нет, – он прочищает горло.

В груди, как грозовая туча, растет негодование.

– Пап, ты обещал, что после переезда будешь приезжать чаще.

– Да. Буду.

– Тогда почему ты по-прежнему… везде, но не здесь? – подступающие слезы жалят глаза.

Когда-то я считала отца совершенством, образцом для подражания. Я следовала за ним повсюду и все делала вместе с ним. Мы были настолько близки, что он прозвал меня Маленькой Тенью. Но когда я стала старше, все изменилось. Постепенно меня отодвинули на задний план, а потом и вовсе вытеснили из жизни. Бросили, как ненужный багаж.

С какой-то стороны Джону даже легче, ведь он никогда не знал каково это – иметь отца. Папа никогда не уделял ему столько внимания, сколько мне. Тем не менее я готова на все ради любви, которую дарил мне отец. Я отдала бы все на свете, и даже больше, лишь бы Джон впервые почувствовал вкус родительской заботы.

Я не считаю отца плохим человеком, я просто думаю, что его жажда приключений сначала пересилила потребность в семье, а потом он и вовсе забыл, что она у него есть.

– Мы скучаем по тебе, вот и все, – я сглатываю комок, образовавшийся в горле из невысказанных слов. – Кстати, спасибо, что перевел Джона на домашнее обучение.

– Да, кстати об этом… Я пересмотрел свое решение. В пригороде Блумсберга есть отличная школа-интернат. Он поедет туда.

– Что? – сердце в груди замирает.

– Я встречался на днях с деканом, и он убедил меня, что Джону там будет лучше.

У меня дыхание перехватывает. Отец встречается с незнакомцем, но при этом не может найти время на собственных детей?

– Школа-интернат? Пап, он возненавидит это место. Ты же знаешь, как у него обстоят дела с детьми.

– Ну, там будут другие дети.

– Пап…

– Венди, – перебивает он. – Слушай, это не обсуждается.

– Почему? – я сжимаю в руке телефон.

Отец снова прочищает горло – так он делает всякий раз, когда пытается уйти от темы. Выжидает время, формулирует мысли, прежде чем выпустить их на свободу.

– Декан – мой деловой партнер. И меня заверили, что для Джона это наилучший вариант.