Море спокойствия

– Что вы увидели?

– Я увидел, как вы встали под кленом. Вы смотрели вверх, сквозь ветки, и потом… ну, мне показалось, что вам видно нечто, чего я не могу видеть. Там было что-то?

– Я видел… ну, мне показалось, я видел…

Но Робертс смотрит на него слишком пристально, и в тиши однонефной церкви, на краю Западного мира, Эдвина охватывает безотчетный страх. Он еще не совсем оправился: в голове пульсирует боль, на него навалилась колоссальная усталость. Ему не хочется больше говорить. Он только хочет прилечь. Присутствие Робертса противоречит здравому смыслу.

– Если отец Пайк отбыл прошлым вечером, – говорит Эдвин, – значит, он отправился вплавь.

– Но он действительно отбыл, – говорит Робертс, – уверяю вас.

– Вы знаете, святой отец, насколько местные жадны до новостей, любых новостей? Я живу в пансионе. Если бы прошлым вечером отплыл пароход, я бы услышал об этом за завтраком. – Напрашивается очевидный вопрос. – Так вот, касательно того, о чем я должен был знать: как вы сюда попали? Ни один пароход не прибыл за последние день-два, так что остается предположить, что вы пришли из лесу?

– Ну, – говорит Робертс, – сомневаюсь, что вам нужно непременно знать способ моего передвижения…

Эдвин встает. Робертсу тоже приходится подняться. Священник пятится назад по проходу, и Эдвин протискивается мимо него.

– Эдвин, – говорит Робертс, но Эдвин уже у двери. Приближается другой священник, поднимаясь по лестнице от дороги: отец Пайк только что вернулся из поездки на консервный завод или в лагерь лесорубов, грива его седых волос сверкает на солнце.

Эдвин оглядывается на опустевшую церковь с распахнутой дверью. Робертса и след простыл.

II. Мирэлла и Винсент / 2020 год

1

– Я хочу показать вам нечто странное. – Композитор, известный в очень узком сегменте рынка, которому не грозило быть узнанным на улице, знакомый ограниченному творческому кругу, очевидно, чувствовал себя не в своей тарелке и взмок, склоняясь к микрофону.

– Моя сестра увлекалась видеосъемкой. Следующий фрагмент снят ею, я нашел его в архиве после ее кончины. На нем есть некий необъяснимый сбой. – Он умолк на мгновение, налаживая пульт управления. – Я написал к нему музыку, но перед сбоем мелодия смолкнет, чтобы вы оценили красоту технического дефекта.

Сначала звучит музыка мечтательными всплесками струнных инструментов, слегка напоминающих помехи, затем начинается фильм: его сестра прогуливается с камерой по еле заметной лесной тропинке к старому клену. Она встает под сень ветвей и направляет камеру вверх: зеленая листва отсвечивает под солнцем на ветру, музыка обрывается так внезапно, что тишина кажется очередным тактом. Следующим тактом оказывается чернота: всего лишь секундное затемнение на экране, и молниеносное наложение звуков – несколько нот скрипки, приглушенная какофония, как на пригородном вокзале, странный свистящий звук, напоминающий работу гидравлики, – и в одно биение сердца фрагмент прекратился. Дерево возникло снова, камера лихорадочно запрыгала, видимо, сестра композитора ошалело озиралась по сторонам, позабыв, наверное, что держит камеру.

Музыка композитора продолжается, видеоклип плавно переходит в его новые произведения. Клип на пять-шесть минут, отснятый им самим, показывает какой-то вызывающе уродливый перекресток в Торонто, но струнный оркестр пытается создать впечатление скрытой красоты. Композитор работал быстро, исполняя музыкальные фразы на клавишных инструментах, которые возникали спустя такт в виде скрипичной музыки, выстраивая мелодию слоями на фоне улицы в Торонто, мерцающей на экране над головой.

Сидевшая в первом ряду Мирэлла Кесслер прослезилась. Она дружила с сестрой композитора Винсент и не знала о ее смерти. Вскоре она покинула театр и посидела в дамском салоне, чтобы собраться с духом. Глубокие вдохи, укрепляющий слой косметики.

– Держись! – велела она вслух своему отражению в зеркале. – Держись!

Она пришла на концерт в надежде поговорить с композитором, чтобы разыскать Винсент. У нее накопились кое-какие вопросы. В некий период своей жизни, столь отдаленный, что он казался сказочным преданием, у Мирэллы был муж – Фейсал, и они с Фейсалом дружили с Винсент и ее мужем Джонатаном. Это были восхитительные годы путешествий и богатства, затем все рухнуло. Инвестиционный фонд Джонатана на поверку оказался финансовой пирамидой. Фейсал, не справившись с финансовым крахом, покончил с собой.

После этого Мирэлла больше никогда не разговаривала с Винсент – разве возможно, чтобы Винсент ничего не знала? Но спустя десять лет после смерти Фейсала она оказалась в ресторане с Луизой, с которой встречалась в тот год, и к ней впервые стали закрадываться сомнения.

Они ужинали в ресторанчике, который специализируется на лапше, в Челси, и Луиза рассказывала о нежданной-негаданной открытке на день рождения от тетушки Джеки, с которой Мирэлла никогда не встречалась по причине постоянных склок в семье Луизы.

– Джеки, как правило, ведет себя невыносимо, – сказала Луиза, – но, по-моему, у нее есть на это все основания.

– А что с ней приключилось?

– Я тебе не рассказывала? Это грандиозно! Ее муженек втайне завел себе вторую семью.

– Серьезно? Прямо мыльная опера.

– Дальше – лучше. – Луиза подалась вперед, чтобы донести кульминационный момент. – Свою левую семейку он пристроил по ту сторону улицы.

– Что?

– Да, это было потрясающе. Ладно, – сказала Луиза, – представь себе эту картину. Управляющий инвестиционным фондом, квартира на Парк-авеню, неработающая жена, двое детей в частной школе. Верхний Ист-Сайд. В один прекрасный день тетушка Джеки изучает выписку по счету кредитной карты «Америкен экспресс», а там платеж за обучение в частной школе, в которую ни один ее ребенок не ходит. Она показывает выписку дядюшке Майку, приговаривая: «Что это за безумные счета», – и его чуть кондрашка не хватила на месте.

– Продолжай.

– Мои кузены тогда учились в восьмом и девятом классах, но, оказывается, дядюшка Майк приходился отцом еще и пятилетнему ребенку по ту сторону улицы. Он по ошибке заплатил за детский сад не той картой.

– Постой, буквально по ту сторону улицы?

– Ну да. Здания стоят прямо напротив друг друга. Швейцары наверняка все знали много лет.

– А как же она не догадывалась? – спросила Мирэлла, и прошлое захлестнуло ее, она вспомнила о Винсент.

– Тот, у кого бесконечный рабочий день, может скрыть что угодно, – сказала Луиза. Она еще рассказывала про свою тетушку, не замечая, что мысли Мирэллы где-то в другом месте. – Тебе повезло, что я не работаю.

– Повезло, – повторила Мирэлла и поцеловала руку Луизе. – Вот ведь безумная история.

– Просто умора! Это ж надо догадаться – так устроиться в доме напротив, – сказала Луиза. – Какой дерзновенный выбор места!

– Даже не знаю, что это – лень или трезвый расчет. – Мирэлла делала вид, будто мыслями все еще находится здесь, в ресторане с Луизой, лакомится лапшой, но она унеслась далеко. В стертых голосовых сообщениях и в свидетельских показаниях Винсент клялась, что ничего не знала о преступлениях мужа.

– Мирэлла. – Рука Луизы ласково легла на запястье Мирэллы. – Вернись.

Мирэлла вздохнула и отложила палочки для еды.

– Я тебе рассказывала про свою подругу Винсент?

– Жену строителя финансовой пирамиды?

– Да. История про твою тетушку напомнила мне о ней. Я тебе говорила, что встретила ее однажды после смерти Фейсала?

Луиза вытаращила глаза.

– Нет.

– Прошло чуть больше года после его смерти, то есть в марте-апреле 2010 года. Я зашла в бар с друзьями, а там барменша – Винсент.

– Надо же! Что ты ей сказала?

– Ничего, – ответила Мирэлла.

Поначалу она Винсент не узнала. В денежные времена у Винсент были длинные волнистые волосы, как у всех статусных жен, но в баре – очень коротко остриженные волосы, очки, никакого макияжа. В тот момент такая маскировка показалась Мирэлле подтверждением вины – конечно, ты пытаешься спрятаться, чудовище – но теперь возникла некая двусмысленность: разумным объяснением короткой стрижки/очков/отсутствия макияжа было то, что в любой момент в бар мог нагрянуть какой-нибудь инвестор, обманутый ее мужем. В те дни Манхэттен кишмя кишел обманутыми инвесторами.

– Я сделала вид, что не знаю ее, – сказала она Луизе. – В отместку, наверное. Это были не лучшие мои минуты. Она уверяла меня, что не знала, чем занимается Джонатан, а я думала: «Конечно, ты знала. Как ты могла не знать. Ты знала и дала Фейсалу разориться, а теперь его не стало». Ни о чем другом я в те дни не думала.