Эта жестокая грация

Резко распахнула глаза.

Но ничего не видела.

Что-то – кто-то – прижало ее к кровати, поймало в ловушку, надавило на трахею. Размахивая руками, она пыталась освободиться. Ногтями царапала кожаные одежды. На ее шее сомкнулись руки, облаченные в кожу.

Ей не хватало сил.

Алесса из последних сил цеплялась пальцами за нападавшего, ощупывала грубую ткань, твердую грудь, широкие руки, заметив полоску неприкрытой кожи между воротником и подобием маски.

Хватка мужчины дрогнула. Он резко втянул воздух и отстранился на расстояние вытянутых рук, чтобы его уязвимое место оказалось вне зоны досягаемости.

– Не сопротивляйся, слышишь? – прошептал он хрипло, смыкая пальцы вокруг ее шеи сильнее. – Я пытаюсь вести себя учтиво. Сдайся, и скоро все кончится.

У Алессы перед глазами заплясали звездочки, яркие вспышки в кромешной темноте, что напоминали фейерверк, запущенный в честь ее предстоящей кончины.

Восемь

Di buone intenzioni ? lastricato l’inferno.

Добрыми намерениями выстлана дорога в ад.

Нет. Она отказывалась умирать таким образом.

Выгнув спину, Алесса напрягала все мышцы тела, чтобы попытаться дотянуться до воротника мужчины и приспустить его вниз.

Ей не требовалось превосходить его по силе. Достаточно было одного лишь прикосновения.

Она пальцем дотронулась до его оголенной плоти, и мужчина завопил. Давящая на нее тяжесть испарилась, и стенания смешались с хриплым, затрудненным дыханием Алессы. Превозмогая боль, она приняла сидячее положение, и тут дверь отворилась настежь.

– Н-нарушитель, – прохрипела она, указывая трясущейся рукой. – Напал на меня.

Алесса, успевшая привыкнуть к темноте, видела, как Лоренцо переводил взгляд с нее на мужчину и обратно и как с каждой секундой его глаза распахивались все шире. Он не брал медалей за отвагу, но хотя бы находился рядом.

Она раскашлялась, поморщившись оттого, что боль становилась только ощутимее.

Лоренцо рассматривал нападавшего, не скрывая целого спектра неясных ей эмоций, однако одно она поняла точно: ее стражник узнал нарушителя.

Он с каменным выражением на лице поднял мужчину на ноги и в кои-то веки стал походить на настоящего бравого солдата, и Алесса простила ему те времена, когда он неважно исполнял свои обязанности.

До той минуты, пока стражник не закинул руку нарушителя себе на плечи и не процедил:

– Прекращай ныть, пока я не вывел тебя отсюда.

– Разве ты не слышал? – Алесса вскочила с дивана. – Он пытался меня убить.

Лоренцо лишь смачно сплюнул на пол.

– Так дала бы ему довести дело до конца.

Оцепенев, она наблюдала за тем, как ее личный страж то ли тащил, то ли нес на себе ее несостоявшегося убийцу. Они покинули комнату, и две идентичные пары обуви скрылись за углом.

Стены сжимались, словно намеревались задавить ее, и Алесса бросилась в коридор, чтобы отыскать себе безопасное место, которого не существовало в природе.

Разум твердил ей кричать, звать на помощь, требовать, чтобы советники и капитан Папатонис собрали у ее дверей батальон стражников. Однако существовала вероятность, что ее и не планировали защищать. Возможно, советники и капитан сами и отдали приказ убрать ее. Удивятся ли они, услышав о произошедшем… или разочаруются, увидев ее живой?

Насколько далеко простирается предательство?

Ей хотелось пуститься бежать, спрятаться, стать настолько маленькой, чтобы никто ее не нашел. Но бежать было нельзя, а спрятаться она могла лишь в крошечной часовне у холла, отведенной для ежедневной молитвы Финестры. Где Алесса и укрылась, заперев двери изнутри и рухнув на пол, прижимаясь разгоряченной щекой к холодному камню. Зажмурившись, она избавилась от необходимости глядеть на фрески с изображением ее предшественниц во всей их победоносной красе.

Никто за ней не пришел.

Алесса открыла глаза, в которые будто песка насыпали, и воззрилась на выложенную в полный рост мозаику идеализированной Финестры. Ангельской. Идеальной. Безмятежной. Ухудшающей настроение в лучшие дни.

При таком тусклом свете прочесть надпись, нимбом окружающую благословенную голову Финестры, было невозможно, но Алесса заучила слова наизусть.

Benedetti siano coloro per cui la finestra sul divino ? uno specchio.

«Благословенны те, для кого окно в божественное – зеркало».

Будь у нее зеркало, она бы разбила его и зазубренными осколками вырезала каждый опаловый зуб.

Благословенная. Как же, счастливейшая девушка в мире, что ежедневно отбивается от убийц, дабы дожить до сражения с роем демонов, мечтающих вгрызться в ее кости.

Стены, пол и потолок крошечной часовни были украшены стеклянной плиткой и драгоценными камнями, хотя в полумраке отличить их от сланца получалось с трудом. Давным-давно некий бедный художник потратил годы на создание мозаик, рассказывающих историю Саверио, всего для одного зрителя проделал колоссальную работу, которую в едва освещенном помещении даже не разглядеть, разве что смутные очертания.

Энергосистема Саверио за последние несколько веков пришла в негодность: провода, тянувшиеся от ветряных мельниц до города, перегрызали паразиты, а саверийцы не способны были производить те же материалы, что и их предки, поэтому Алесса даже не потрудилась рассказать кому-нибудь о том, что лампочки по периметру часовни перегорели, потухнув одна за другой. Казалось вполне уместным, что помещение погрузилось во мрак именно во время ее избрания.

Ониксовый скарабео, примостившийся в верхнем углу часовни, вперился в нее своими рубиновыми глазами, а рядом с ним проглядывался силуэт чудовищного гиотте, что притаился в ветвях скелетообразного дерева. Художник, рукотворный труд которого сотворил эту миниатюру, либо обладал странным представлением о мотивирующем на подвиги искусстве, либо жестоким чувством юмора.

Алесса с трудом приняла сидячее положение, и под ее локтями захрустели высохшие листья букета, оставленного на алтаре. Дань уважения не принесла ей никакой пользы.

– Если хотела намекнуть, что тебе нравятся другие цветы, есть способы куда проще. – Оторвав иссохший бутон от скрутившегося стебля, она растерла лепестки меж пальцев. Цветок не заслуживал подобного наказания, но разве заслуги когда-нибудь кого-нибудь оберегали?

Если бы она умерла, ее место заняла бы другая расцветшая Финестра. Ну, или жители Саверио, проснувшись поутру, обнаружили бы, что стали беззащитны. Ее семья лишилась бы дочери и последней надежды на выживание одновременно.

Под ее босыми ногами виднелось три оставшихся священных острова.

Четвертый на изображении не запечатлели. Затерянный остров стерли с карт, бросили – он канул в забытье после поражения во время первого Диворандо.

И выживет ли Саверио при следующем, зависело только от Алессы.

Она поднялась на ноги, поморщившись от боли, и крадучись обогнула статую, чтобы подойти ближе к оконному стеклу, врезанному в стену. Алесса должна была встретиться с врагами лицом к лицу, но по крайней мере один из участников стремительно растущего списка был мертв.

Оболочка скарабео, сморщенная и покрытая многовековым слоем пыли, образовавшимся из-за недостатка в гробнице проветривания, глядела на нее невидящими глазами. У насекомого, которое походило на гигантскую, кошмарно искаженную версию атласного жука, из головы торчало три искривленных рога, а блестящий панцирь, при первом осмотре казавшийся полуночно-черным, на самом деле переливался всеми цветами радуги, как растекающееся по луже маслянистое пятно. Высушенный экземпляр, трофей, принесенный после первого Диворандо и представляющий собой свидетельство выживания Саверио, насмехался над ней.

Девушка и чудовище, друг напротив друга. Девушка и убийца. Мертвое чудовище. Или, пожалуй, девушка и есть тот самый монстр, кого ждет свидание со смертью.

Она прижала пальцы к окну и, поджав их, ногтями провела по стеклянной поверхности.