Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– До тех пор, пока не разыщу человека, которого люблю. Он у вас в плену.

По лицу турка снова пробежала тень.

– Кто он такой? – спросил он.

– Виконт Л’Юссьер, – отвечала герцогиня.

– Л’Юссьер… – пробормотал Мулей-эль-Кадель и провел рукой по глазам, словно что-то вспоминая. – Это один из тех аристократов, кого взяли в плен в Никозии? И Мустафа их пощадил, так?

– Да. Вы его знаете? – с тревогой спросила девушка.

– По-моему, знаю. Подождите… ну да, любимец Никозии, звезда, доблестный воин, знаменитый командир.

– Мне хотелось бы знать, куда его увезли и где содержат.

– Думаю, это будет нетрудно. Кто-нибудь наверняка о нем знает.

– Пленных аристократов увезли в Константинополь?

– Сомневаюсь, – отвечал Дамасский Лев. – Ходили слухи, что Мустафа имеет особые виды на этих командиров. Вы хотите и его освободить, прежде чем покинуть Кипр?

– Я для того сюда и приехала, чтобы вырвать его из рук ваших соотечественников.

– А я полагал, что вы, благородная дама, взялись за оружие из ненависти к нам, мусульманам.

– Вы ошибались, Мулей-эль-Кадель.

– И очень рад тому, синьора. Нынче ночью узнать, где Мустафа держит виконта, будет невозможно, но завтра к вечеру обещаю. Сколько человек прячется здесь? Я должен принести вам турецкую одежду, чтобы вы могли выйти из Фамагусты незамеченными. Вас только трое?

– Пятеро, – сказал Перпиньяно. – Еще двое моряков венецианского флота прячутся в погребе. Если вам это не трудно, хотелось бы и их вырвать из когтей неминуемой смерти. Я обязан им жизнью.

– Я сражался с христианами, потому что я турок. Но у меня нет к ним ненависти, – отвечал Мулей-эль-Кадель. – Постарайтесь, чтобы завтра к вечеру они были здесь.

– Благодарю вас, синьор. Я был уверен, что Дамасский Лев столь же великодушен, сколь и смел.

Турок молча поклонился, улыбнулся, галантно поцеловал протянутую герцогиней руку и направился к выходу со словами:

– Клянусь Кораном, я сдержу данное вам обещание, синьора. До завтрашнего вечера.

– Спасибо, Мулей-эль-Кадель, – взволнованно отвечала герцогиня. – Когда я вернусь в мою страну, обязательно скажу соотечественникам, что и среди мусульман нашла людей высокого благородства.

– Это будет большая честь для турецкого войска. Прощайте, синьора, точнее, до свидания.

Эль-Кадур отодвинул камни, чтобы турок, рабы и собаки могли протиснуться в лаз, и потом вернул их на место.

– Благодарю тебя, Эль-Кадур, – сказала герцогиня. – Мы обязаны тебе нашим спасением, а я, может быть, и своим счастьем.

Араб вздохнул и ничего не ответил.

– Синьора, – спросил Перпиньяно, – вы вполне уверены в благородном великодушии Дамасского Льва?

– Абсолютно, лейтенант. А у вас есть какие-то сомнения?

– Я не доверяю туркам.

– Другим доверять нельзя, но не Мулею-эль-Каделю. А ты что скажешь, Эль-Кадур?

Араб ограничился одним замечанием:

– Он поклялся Кораном.

– Чтобы все могли почувствовать себя в безопасности, пойду-ка я найду тех моряков, – сказал лейтенант. – Завтра может быть поздно, ведь янычары не перестанут рыскать в развалинах, пока не уверятся, что живых христиан там не осталось.

– На улицах есть патрули? – спросила герцогиня.

– Турки спят, – ответил Эль-Кадур. – Устали убивать христиан, презренные негодяи.

– Дай мне твой ятаган и пистолет, Эль-Кадур, – попросил лейтенант. – Мой меч уже никуда не годится.

Араб отдал ему оружие и накрыл ему плечи своим плащом, чтобы он стал похож на сына пустыни.

– Прощайте, синьора, – произнес лейтенант. – Если я не вернусь, передайте, что меня убили мусульмане.

Он нырнул в лаз и менее чем за минуту оказался у подножия башни.

Ночь стояла темная, и в тишине слышалось только ленивое тявканье собак, до отвала насытившихся человечиной.

Лейтенант собирался свернуть в узкую улочку, ведущую вдоль разрушенных домов, как вдруг от колонны отделился человек в живописной форме командира янычар и решительно преградил ему дорогу.

– Эй, эй! – послышался чей-то насмешливый голос. – И куда это направился Эль-Кадур? На улице темно, но мои глаза хорошо видят в темноте.

Эти слова были сказаны не по-турецки, а на ужасающем венецианском диалекте, с сильным иностранным акцентом.

– Кто ты? – спросил лейтенант, отпрыгнув назад и распахнув плащ, чтобы удобнее было вытащить ятаган.

– Эль-Кадур и друзей тоже убивает? – поинтересовался капитан янычар с издевкой. – Ты так дикарем и остался?

– Ты обознался, – ответил лейтенант. – Я не Эль-Кадур, я египтянин.

– Значит, вы тоже пожертвовали своей верой, чтобы спасти шкуру, синьор Перпиньяно? Так-то лучше, сможем снова сыграть в зару.

У лейтенанта вырвался крик:

– Капитан Лащинский!

– Нет, Лащинский умер, – отвечал поляк, хотя это был, несомненно, он. – Теперь меня зовут Юсуф Хаммада.

– Лащинский или Хаммада – все равно ты отступник, предатель, – с глубоким презрением бросил лейтенант.