Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Я бы вам советовал уезжать этой же ночью. Янычары или этот польский отступник могут обнаружить ваше убежище, и моей популярности среди мусульманского войска будет недостаточно, чтобы вас спасти.

– А как же мы сможем пройти через патрули, которые мусульмане выставили вокруг Фамагусты? – спросил Перпиньяно.

– Я проведу вас сквозь посты внешней охраны, – отвечал Мулей-эль-Кадель. – Меня остановить не посмеют. Достаточно будет моего имени, чтобы вас пропустили.

– Надо уходить без промедления, госпожа, – сказал Эль-Кадур, наклонившись к герцогине. – Я опасаюсь проклятого поляка.

– Помоги мне, – попросила девушка.

Араб вздрогнул и на секунду смешался, но потом бережно обвил ее сильными руками и поднял легко, как ребенка.

– Я смогу держаться в седле, – сказала герцогиня, приветливо улыбнувшись Мулею-эль-Каделю. – Или я не Капитан Темпеста?

Турок не отвечал, только с восхищением глядел ей в глаза.

– Где лошади? – снова заговорила герцогиня.

– У подножия башни, за ними присматривает мой слуга. Наденьте турецкое платье, что я вам принес. В вашей одежде вас легко узнают.

Он открыл одну из корзин и вынул богатый албанский костюм с золотыми пуговицами, короткую курточку с широкими галунами и двойными манжетами из зеленого шелка и просторную белую юбку с туго накрахмаленными складками.

– Это для вас, синьора, – сказал он. – Капитан Темпеста станет блестящим албанским капитаном, способным вскружить головы всем женщинам из гарема Мустафы.

– Благодарю, Мулей-эль-Кадель, – отвечала герцогиня, пока араб бережно освобождал ее от кольчуги, разорванной осколком каменного ядра.

Рабы между тем вытаскивали из корзин другую одежду, арабскую и египетскую, для моряков и синьора Перпиньяно. Вслед за одеждой из корзин появились богатые пистолеты с инкрустированными перламутром рукоятками и длинными стволами с узором, канджары[7 - Турецко-арабское название кинжала.] и ятаганы тончайшей стали, острые как бритва.

– Черт возьми! – вскричал старый морской волк, который выбрал себе костюм египетского мамелюка. – Я прямо как настоящий шейх, а стать-то какая! Эх, жаль, нет у меня тысячи верблюдов и племени, чтобы командовать…

– Ага, и ста тысяч баранов, – отозвался Перпиньяно, который надевал богатый костюм арнаута.

– Нет, синьор, у этих удачливых разбойников в темных углах шатров стоят сундуки с цехинами, и эти сундуки ценнее баранов.

– Вы становитесь привередливы, папаша Стаке, – заметила герцогиня, заканчивая одеваться.

– Что же вы хотите, синьора: как только я увидел себя в одежде, расшитой золотом, – это я-то, кто в жизни не носил ничего, кроме морской робы, – во мне тут же пробудились амбиции. Сказать по правде, поздновато, но я же еще жив!

– В седельной сумке твоего коня, моряк, ты сундучка не найдешь, а вот цехины там будут, – улыбаясь, сказал Мулей-эль-Кадель.

– Ну, тогда, синьор, я назову вас не Дамасским Львом, а Золотым Львом.

– Как хочешь, моряк. Однако надо поспешить. В полночь сменяется караул у форта Эриццо, и мне не хотелось бы объясняться с тамошними командирами. Синьора, вы готовы?

– Да, Мулей-эль-Кадель.

– Тогда попытаемся воспользоваться моментом.

Они подвесили оружие к поясам и вслед за рабами вышли из убежища.

Эль-Кадур и Перпиньяно поддерживали герцогиню, все еще слабую после ранения.

У подножия башни их поджидал еще один чернокожий раб, который держал, собрав в руке все уздечки, десять великолепных арабских скакунов, с бархатной шкурой и длинной гривой, в турецкой сбруе, то есть с короткими широкими стременами, под красными чепраками, шитыми серебром, и с легкими и удобными седлами.

Мулей-эль-Кадель подвел герцогиню к самому красивому жеребцу и помог ей сесть в седло со словами:

– Он помчится как ветер, и никто не сможет догнать вас, синьора. За это я отвечаю. В седельных сумках вы найдете хорошие пистолеты и кошельки с цехинами.

– Но как я смогу с вами расплатиться?

– Об этом не думайте, синьора. Мой отец – богатейший паша в Малой Азии, и он будет рад, что я выказал великодушие к той или к тому, кому я обязан жизнью. Умри я, он бы тоже умер, и никакое богатство не оплатило бы обе эти смерти.

– А теперь по коням! У нас мало времени! – обернулся он к морякам, арабу и лейтенанту.

Все поспешили выполнить команду, включая папашу Стаке, который не преминул, однако, заметить:

– Оседлаем этот живой флагшток и будем держаться крепче! Дьяволы-кони устроят нам приличную бортовую качку, как при хорошем сирокко в Кварнаро. Вцепись в фор-марсель, Симоне, или воткнешься башкой в палубу.

– Вперед! – скомандовал Мулей-эль-Кадель.

Негр, державший коней под уздцы, отпустил их и отошел в сторону, и кони пустились быстрым галопом.

Открывали кавалькаду четверо рабов, принесших корзины, двое моряков ее замыкали. По бокам от герцогини ехали Перпиньяно и Дамасский Лев, готовые при необходимости сразу поддержать ее.

В несколько мгновений они миновали южную часть города, почти свободную от турок, и оказались перед опускной решеткой бастиона Эриццо, которую охранял отряд янычар.

Вперед вышел капитан янычар и крикнул:

– Стой, стрелять буду!

Перпиньяно и герцогиня вздрогнули, услышав этот голос, а Эль-Кадур с глухим рычанием молниеносно выхватил из ножен ятаган.

– Лащинский! – вскрикнули все трое разом.

Мулей-эль-Кадель сделал знак герцогине и остальным остановиться, потом пришпорил коня, и тот гигантским прыжком оказался перед поляком, стоявшим посередине моста с обнаженной саблей.

За ним, в трех шагах, застыли как статуи двенадцать янычар, держа аркебузы с зажженными фитилями.

Они оказались перед опускной решеткой бастиона Эриццо, которую охранял отряд янычар.

– Кто ты такой, чтобы осмелиться загородить мне дорогу? – спросил Мулей, обнажив саблю.

– По крайней мере, нынче ночью я комендант бастиона, – отвечал поляк со своей обычной насмешкой.

– И тебе известно, кто я?

– Черт возьми! – воскликнул авантюрист, коверкая турецкий язык. – Мне хватило длинного рубца на шее, чтобы узнавать вас, не видя, господин Мулей-эль-Кадель, сын паши Дамаска.

– Что ты хочешь этим сказать?