Девушка из песни

– Больше удивился, что ты не проследила за мной раньше. Ведь не следила?

– Нет, – ответила я. Теперь мы стояли друг перед другом, в темноте, и у меня надломился голос.

– Миллер…

– Не делай этого, – предупредил он, тыча в меня пальцем. – Не вздумай из-за меня плакать, черт тебя дери, Ви. Не надо меня жалеть!

– Ничего не могу поделать. Я переживаю за тебя. И ты никогда не рассказывал… Никогда не говорил…

– А для чего?

– Для помощи. Ты никогда не просил помочь.

– Тут нечего помогать. Что ты можешь сделать?

Я беспомощно покачала головой.

– Не знаю. Что-нибудь. Что угодно.

– Ты меня кормишь. Этого достаточно. Даже слишком.

– Нет… – Я огляделась, пытаясь понять, как двое людей могут жить в одной машине. Как они могли втиснуться в такое маленькое пространство.

«Как там может поместиться такой большой Миллер?»

– Где?.. – Я сглотнула и попыталась еще раз. – Где ты моешься?

– В Парке дружбы, в клубном доме.

– Он только для членов клуба.

– Я тайком. Ты не захочешь этого слышать, Ви.

– Нет. Неправда, захочу.

По моим щекам текли слезы.

«Он такой храбрый».

Не знаю, что я имела в виду под этим словом, но оно казалось верным. Храбрый, потому что так жил и никогда не жаловался, не воровал. Подрабатывал, как мог, чтобы помочь маме.

– Наркотики здесь ни при чем, если ты об этом подумала, – мрачно заявил Миллер. – Отец ушел и забрал все деньги.

– Ты говорил, что он умер.

– Потому что я хочу, чтобы он умер. Но он уехал, а нас выселили из нашей квартиры в Лос-Баньосе. Мама решила, что здесь мы начнем новую жизнь. Тут много работы. Но все так дорого, и чертова машина сломалась, мы не можем уехать. Но мама устроилась работать в кафе, а по ночам…

Он покачал головой, его голубые глаза блеснули в темноте. Я ждала, затаив дыхание.

– Иногда она делает всякие штуки с мужчинами за деньги. Ну как? Достаточно наслушалась? Хочешь знать, каково это – мыть голову в туалете гипермаркета? Или слушать, как мама возвращается в эту чертову колымагу, пахнущая незнакомыми мужчинами, помада размазана, а она улыбается и говорит тебе, что все будет хорошо?

Я судорожно втянула воздух.

– Где она сейчас?

– А ты как думаешь?

– Она вернется сегодня ночью?

– Не знаю. Иногда ей разрешают остаться в мотеле, чтобы помыться и все такое. В таких случаях она спит на настоящей кровати. Я ее не виню. А утром она отправляется на работу в кафе.

Я вытерла нос.

– Оставь ей записку и забери свои вещи.

– Куда же я пойду?

– Со мной, Миллер. Ты пойдешь со мной.

Он выглядел слишком усталым, слишком разбитым, чтобы спорить. Он убрал холодильник и схватил свой потрепанный старый рюкзак.

– У тебя есть грязная одежда?

Он кивнул.

– Возьми с собой.

Я подождала на почтительном расстоянии, пока он вылез из машины с наполовину полным мешком для мусора. Мы молча двинулись обратно к моему дому. Миллер шел впереди, так как лучше знал дорогу. Вместо того чтобы обойти дом сзади и подняться по решетке, я провела Миллера через боковую дверь в гараж и прямиком в прачечную.

– А твои родители?

– Если они нас увидят, скажу, что ты измазался травой, пока работал в саду. Ты здесь, потому что твоя мама работает допоздна, и ты остался без ключей от… дома. – Горло сдавило. – Ты должен остаться на ночь.

Миллер вяло кивнул.

Я открыла огромную стиральную машинку, и он высыпал туда свою одежду и несколько маминых вещей. Потом я взяла его за руку и повела через весь дом наверх, в свою спальню, по пути остановившись у бельевого шкафа. Схватила полотенце и, войдя в свою комнату, указала ему на ванную.

– Прими душ, если хочешь. Или ванну. Мойся, сколько захочешь, но оставь у входа свою одежду, я ее тоже брошу в стирку.

– Хочешь, чтобы я отдал тебе свои трусы?

– Заверни их в джинсы. Мне все равно. Я не буду смотреть.

Миллер сделал, как ему было велено, и я отнесла сверток с его одеждой вниз. Она не так уж и плохо пахла. Лесом, кожаным салоном автомобиля и им.

Включив стиральную машинку, я направилась на кухню и схватила хозяйственную сумку. Бросила в нее две бутылки маминой любимой воды.

«Ни водопровода. Ни туалета. Ни раковины. Ни душа».