Про нежность

Про нежность
Энди Кворри

Алина и Альберт были дружны более десяти лет, однако затем Алина неожиданно исчезает, и целых четырнадцать лет Альберт не имеет никаких сведений о ней. Но вот в 2021 году Алина неожиданно вновь появляется в жизни Альберта…

Энди Кворри

Про нежность

Пролог

Хохлопский обнаружил, что аккаунт Алины ожил. Внезапно. Алина не появлялась там с 2008 года – с тех самых пор, как после удочерения она с новой мамой уехала в Германию. Ещё в прошлом году, принесшем в Россию ковидную пандемию, её аккаунт оставался всё так же безмолвным. Этот аккаунт в соцсети «ВКонтакте», Альберт Хохлопский завёл для Альки году в 2006 с целью приучения этой девочки с непростой судьбой к современным компьютерным технологиям; название соцсети ему тогда тоже представлялось весьма символичным – в контакте оставаться навсегда.

«Сколько ж тогда лет-то было Альке? Двенадцать? Или уже тринадцать?» – Хохлопский огорчился тем, что не сумел вспомнить сходу более точно, в каком именно месяце они вместе возились у старенького компьютера, когда он разъяснял Алине первые премудрости ещё малоизвестного в те времена интернета.

Знакомство

«Написать ей или нет смысла? Вдруг она не хочет общаться, если не подавала о себе знаков в течение долгих четырнадцати лет? – Альберт неуверенно глядел на обновлённую в аккаунте Алины дату последнего визита владелицы, всё ещё сомневаясь, не его ли это иллюзия и не технический ли какой-нибудь сбой. – Ну, ладно. Пару дней можно подождать, не столь уж большая погрешность на фоне минувших четырнадцати лет. Упорядочу-ка я пока свои мысли».

Следует пояснить для читателя, что Хохлопский был человеком уже далеко не молодым, обрюзгшим и облысевшим и уже вполне глубоко осознающим все эти произошедшие с ним перемены. От его прежнего молодецкого задора, пожалуй, не осталось и следа. Отложив свой смартфон, в котором уже почти час разглядывал столь озадачившее его событие, Альберт Хохлопский в рассеянности стал прохаживаться по своему жилищу – обычной однушке в обычной хрущёвской панельной многоэтажке. Постепенно его волнение от «события» приутихло, и память начала услужливо подсовывать Альберту сценки из его прошлой, уже такой далёкой, жизни, яркие и звучные, словно бы перед взором прокручивали киноленту; такая особенность памяти иногда весьма выручала Альберта, однако чаще доставляла ему лишь излишние проблемы.

Познакомились они в раздевалке детского сада, куда Альберт стал приводить свою маленькую дочку после затянувшегося периода домашнего воспитания. Этот эпизод хорошо врезался в память Хохлопского; да чего там в память-то – в его душу. Алина была чуть старше, ей тогда уже почти исполнилось пять лет; и да уж, знакомство это произошло… «…весьма необычно, вполне можно так сказать», – мелькнуло в голове Хохлопского, и он почувствовал, как мышцы его лица словно бы попытались оттаивать после длительной зимней прогулки. Случайный ротозей, окажись он сейчас где-нибудь поблизости, наверняка заметил бы, как устремлённый куда-то в бесконечное пространство взор Хохлопского словно бы засветился тёплым и уютным светом, какой мы привыкли считать свойственным пламени камина, а губы его расплылись в наивной безмятежной улыбке.

В тот год следующие месяцы Хохлопский время от времени заставал Алину на дороге, ведущей к детскому саду, в сопровождении малорослого весьма пожилого мужчины; оказалось, что дома, в которых проживали Алина и Хохлопский, расположены совсем рядом и потому путь к саду у них был общим. Дочка Хохлопского и Алина между собой не задружились; наверное, оттого, что в дошкольном возрасте даже несколько месяцев разницы оказываются порой существенными, как и различие в житейском опыте первых лет. Ну, да ещё и болели они как бы по очереди. Оттого и выходило так, что Альберт заставал Алину лишь изредка.

Однажды под вечер Альберт повстречал Алину на этом пути, бодро шагающую в сторону дома в одиночку; смутило его ещё и то, что ребёнок был одет несколько более легко, чем следовало бы одеваться в эту пору поздней осени: серенькая детская шубка нараспашку, откинута на плечи, шапки на голове нет. На расспросы Альберта Алька простодушно рассказала, – но совсем по-взрослому, без обычного для маленьких детей смущения или паясничания, – что дедушка забирал её прежде из сада, вместо мамы, которая не хочет с ней ходить; а как теперь с ногами у дедушки совсем стало плохо, Алька вынуждена была сама ходить. Альберт удивился этому незатейливому рассказу: хотя для взрослого расстояние и небольшое, метров четыреста, – но ребёнку 4 лет, да ещё и с переходом проезжей части, не слишком ли большая возложена доля ответственности за свою жизнь?! Ну, и фраза о том, что «мама не хочет» также не осталась не замеченной им. Предложил провести к дому; Алина отказалась, ответив, что сама дойдёт, она уже так много раз делала. На том и разошлись.

Такие встречи повторялись и затем, но Альберт, уже зная доверенные ему обстоятельства, просто приветствовал Альку и интересовался, как дела у неё. В 1990-е таких рано ставших самостоятельными малых детей наблюдать доводилось весьма часто. Альберт частенько припоминал сценку, какую ему довелось наблюдать в областном центре: девочка лет тех же пяти, взглядом выбрав у торговой палатки несколько разных пакетиков с лакомствами, стала с весьма сосредоточенным лицом подсчитывать их общую стоимость, а когда продавщица предложила ей помочь со счётом, девочка сердито дёрнула головой и, быстро отсчитав бумажки и монетки в своих маленьких ладошках, протянула продавщице пригоршню с суммой, какую она сочла верной, – и сумма оказалась действительно верной, с точностью до копеек; а ведь пришлось ей в уме оперировать с пятизначными числами! Затем Хохлопский заметил эту же девочку сидящей на полу в подземном переходе с двумя женщинами, одна из которых по возрасту ей вполне подходила в матери, а другая – в бабушки. Кинул им монеток; спросил, откуда они и как тут оказались; те рассказали, что с пригорода приехали зарабатывать на жизнь и что их старшего ребёнка недавно тут же неподалёку сбила насмерть автомобилем… Такие они были, те вот самые «лихие 1990-е»; что поделаешь?

Прервать все эти потоки воспоминаний Альберта заставило чувство голода – суровая реальность, данная человеку, похоже, именно для того, чтобы не отрывался человек совсем уж далеко от мира материального. В окно пробивались красные всполохи заката, намекавшие, что этот августовский день уже подумывает передать дела житейские дню следующему. Альберт заглянул в холодильник, однако тот вполне прозрачно намекнул ему, что неплохо было бы и прогуляться, пока магазины ещё открыты. Стряхнув с себя марево прошлого, Хохлопский поспешно оделся и вышел из дому.

Повторное знакомство

Вечер выдался тёплым и спокойным – один из тех, за которые, наверное, и любят летнюю пору. Забросив в сумку небольшое количество магазинной снеди, дабы в ближайшие пару дней не было у холодильника повода несмешливо подмигивать ему снова, Хохлопский подумал, что такой великолепный вечерочек проигнорировать было бы опрометчиво. Он решил спуститься к реке, протекавшей неподалёку от города, да и от его дома, стоящего на окраине, а оттуда уже возвратиться к себе. И Альберт зашагал дворами многоэтажек, выруливая к выбранному маршруту.

На бетонном ограждении около одной из высоток он приметил хозяйски развалившегося дворового кота, припылившегося белого окраса, и стал наблюдать за ним. Кот, конечно же, сразу приметил любопытный взгляд на себе, однако чисто по-котовски старался ничем не выдавать свою настороженность. Между ними оставалось уже метров десять, когда Хохлопский стал свидетелем забавной семейной сцены: к коту быстрым шагом присеменила кошечка, чуть меньше его размером и примерно схожего цвета шерсти, и, запрыгнув ловко на ограждение, уткнулась нос носом. Постояв так секунды три (столько шагов успел Альберт проделать), кошка бесцеремонно прилегла, поджав под себя все четыре лапы. Кот недоверчиво и оценивающе поглядел на неё, мол, что это тут ещё такое, и затем, стремительно подскочив на лапы, обежал её и попытался сзади в неё потыкаться, постепенно наползая поверх неё. Кошка недовольно дёрнула головой и, не издав ни звука, поднялась на лапы, чтобы тут же элегантно спрыгнуть по другую сторону ограждения, где на газоне она снова невозмутимо улеглась. Кот поначалу недоумённо поглядел на пустующее место под собой, затем бросил небрежный взгляд на кошку, и снова развалился в той же самой позе и на том же самом месте, как он и был Альбертом изначально запримечен. Хохлопскому стало смешно: «У кошек, похоже, всё точно так же, как и у людей: “У вас, у мужиков, всегда лишь одно на уме” – “А вас, женщин, вообще понять невозможно”».

Затем Альберт попробовал развлечь себя разглядыванием, чего там у кого на балконах понавалено; затем поискал на небе облака необычной формы или знакомые созвездия, уже начинающие проявляться на куполе вечернего неба, и, наконец, выбравшись за пределы поселения, стал спускаться к реке.

Вскоре, однако, мысли Хохлопского снова упорно пожелали возвратиться к теме дня номер один: «Что было-то затем? Что-то припомнить не могу… Ах, да…»

Действительно случилось так, что на некоторое время Хохлопский утерял Алину из виду, так как начались проблемы в его собственной семье, закончившиеся разводом: супруга решила перебраться в другой город, причём настолько крепко решила, что вначале даже перебралась, прежде чем решить; и всё втайне, исподтишка. Дочь она увезла с собой: вся нервотрёпка в судах оказалась бесполезной, ибо «такая сложилась судебная практика», как поясняла судья. История обычная – по тем временам обычная, во всяком случае; Хохлопский знал в поселке ещё человек пять мужиков, познакомившись по общему для них всех поводу и общаясь с ними как раз на общую для всех них тему – клуб по интересам, так сказать.

Однажды Алина сама нагнала Альберта на улице. Поздоровались. На привычный вопрос о делах, Алина скупо выдала: «Дедушка вчера умер».

Был тогда май 2001 года, это Хохлопский хорошо запомнил. «Альке тогда было уже ближе к восьми» – вспомнилось ему. Сколько деду было лет, ни Алька, ни Хохлопский не знали. Где похоронен, тоже не знали, не до того всё как-то было во все времена. Звали деда Тимофеем; однако Хохлопский с ним почти не был знаком. А отца своего, Николая, никогда Алька не и видела; народ сказывал, что он строителем подрабатывает где-то по области, тем и живёт. Но в целом всё тогда, в начале «нулевых», у Альки складывалось вроде вполне благополучно, с её слов: бабушка Надя, которая также приходилась ей родственницей по линии матери, за ней дома присматривает; в школе новые знакомые и новые впечатления. Одноклассники примерно равны все и по достатку родителей, и по накопленным жизненным впечатлениям. Бабушке она тоже помогает: сварить чего, убрать квартирку, помыть посуду. Порасспросив Алину о её новостях, Альберт предложил ей заходить в гости к нему, когда захочет, да и вообще говорить ему, если чем полезен быть сможет.

Так за воспоминаниями Хохлопский и подобрался к своему дому на окраине, практически не заметив реки, к которой он вроде бы хотел спуститься; спустился ли, он тоже припомнить не мог. Но здесь возле дома воспоминаний оказалось ещё больше.

Вон земляная канава, прорытая небольшим ручьём, берущим своё начало неизвестно где. Канава в этом месте, возле мостка, была шириной метра полтора и глубиной с метр, вода же струилась лишь внизу, и её поток шириной не более полуметра можно было взрослому человеку легко перешагнуть в те времена, когда мосток прогнивал и разваливался. Здесь Альберт порой натыкался на Алину, которая осенней порой босиком, лишь в трикотажных трусиках и маечке, перемазанная с ног до головы полужидкой глиной, возилась у самой воды с какими-то своими детскими постройками. «Не холодно ли тебе, Алина», – спрашивал Хохлопский и в ответ слышал низкий осипший голос, которому могла бы, пожалуй, позавидовать даже какая-нибудь насквозь прокуренная шлюха: «Не-е, мне тепло-о!» Альке было тогда всё ещё лет пять или шесть.

Выбирались они вместе время от времени на короткие прогулки по лугу за домом; но это уже было вроде позже, – когда Алине уже лет девять стало. Альберту запомнилась сцена во время одной из таких прогулок, когда Алина бодро шагала в лёгеньких летних босоножках на босу ногу прямо по траве, густо осыпанной холодными каплями осенней вечерней росы, – уступая тропинку Альберту. Заметив это, Альберт сам сдвинулся в сторону, освобождая тропинку: как «джентльмен», как взрослый, ну, и обут он был в плотные кожаные ботинки. Алька продолжала идти по холодной росе. Альберт тогда предложил словами, раз уж его жест не был замечен. Оказалось, что жест замечен был; но Алька настаивала, что по тропинке должен идти именно он, «чтобы обувь не промочил и не испортил». И её лицо! Это смешение застенчивости и искренности! От обычной Альки, какой он её порой заставал у неё во дворе – настроенной подобно самураю и склонной перечить и оспаривать любые слова, – в тот момент невозможно было заметить и следа. Впрочем, с Альбертом Алька всегда вела себя тихо и смирно, чему тот одновременно и удивлялся и восторгался: «Видимо, уважает».

Сирота

Всё стало ухудшаться в 2003 году, после смерти Алькиной бабушки Нади, которая не очень-то долго продержалась после кончины своего мужа. Случилось это утром 13-го октября, в понедельник. Альберт узнал об этом в тот же день от самой Альки, которая на него снова как бы случайно наткнулась где-то на улице, примерно в полукилометре от дома. Алина тогда рассказывала Хохлопскому: «Подошла к кровати, а бабушка не дышит. У матери, как обычно, гости её, пьют, веселятся. Я к ней подхожу, говорю, погляди, бабушка не дышит. Она подошла. И потом сразу в рёв».

В школу Алька в тот день уже не пошла. Да и в следующие тоже…

Когда в школе заинтересовались, где ребёнок делся, уже прошёл почти месяц. Учителя накапали Алининой маме, понятное дело, и мама некоторое время пыталась «следить за ситуацией». Но вскоре снова запила, предпочитая все свои проблемы решать при помощи алкоголя – иллюзии, к которой устремляются обычно люди слабовольные.

Так с октября 2003 года Альберт стал подкармливать помаленечку Алину: сметаной с печением, какао, если было. Иногда и суп у него водился. Или даже шоколадка. Денег-то в те времена практически у всех было аж никаких; с продуктами в магазинах – тоже негусто: 1990-е всё ещё продолжали настойчиво напоминать о себе. Однако, рассуждал Альберт, там кто где малость подкормит, сям – вот уже и сытый ребёнок. О том, что Алина прогуливает школу, Хохлопский не знал.

Удивительное дело, что во дворе вокруг этого росшего полуголодным ребёнка собирались стаи дворовых кошек или же приблудившиеся порой собаки. Было забавно наблюдать, как они послушной стайкой следуют за Алиной, когда та, пригнувшись и слегка присев, пятится задом, совершая виражи влево и вправо, и манит их протянутой вперёд рукой, ладошкой вверх с собранными вместе кончиками выпрямленных пальцев, – и вся эта стайка послушно повторяет её путь едва ли не след в след. Затем Алина, когда ей надоедало пятиться, приседала, и вся толпа собранных ею зверушек тут же оказывалась возле неё и начинала усердно об неё тереться, порою выталкивая её из хрупкого равновесия; Алина в ответ смеялась восторженно и звонко, с примесью своей обычной хрипотцы, – как треснувший бронзовый колокольчик. Впрочем, съестного им тоже перепадало от Алины, догадывался Альберт, иначе они, пожалуй, не были бы столь послушными Алькиными приверженцами.

В сентябрь 2003 года довелось Альберту навещать Альку в районной больнице, куда она попадала с каким-то отравлением, в инфекционное отделение. Тогда Хохлопский удивлялся, как ему помнится, что при столь необустроенной жизни ребёнок оказался в больнице лишь впервые: «Крепкая растёт, как сорная трава», – подумалось ему тогда. В отделение Хохлопского, разумеется, не впустили, и даже передачу от него взять отказались: запрещено, – лишь рукой в окошко помахал ей. Благо, через пару недель выписали тогда Альку.

А ещё ранее, на 10-летие, подарил он Алине электрическое пианино, небольшую пластмассовую коробку с тремя октавами клавиш – чёрных и белых, как у настоящего пианино. Пианино это куплено было изначально для дочери, но не слишком долго успело ей послужить. Работала эта штука от батареек, однако Хохлопский разыскал старенький блок питания подходящий, выдрал из двух «Крон» [1 - «Крона» – традиционное для России название 9-вольтовой батарейки специального типоразмера, под которым этот элемент питания выпускался во времена СССР. Отрицательный вывод батареи имеет форму гнезда (охватывает ответный штырь), а положительный вывод – в виде штыря с углублением в центре. Выводные контакты батареи и входные контакты потребителя электроэнергии одинаковы, и при подключении переворачиваются на 180°; при этом подключить батарею в неправильной полярности невозможно.] контакты, припаяв и закрепив затем одну пару этих контактов на корпусе и другую на выводном проводе блока питания, – получилось вполне удобно, чтобы не тратиться на частую смену батареек. Звук был у этого устройства синтетический, электронный, что по тем временам тоже выглядело престижным, поскольку навело ассоциации с весьма ставшими популярными в позднем Советском Союзе ВИА – вокально-инструментальными ансамблями, чьи песни и в начале «нулевых» всё также активно ещё появлялись в телевещании. Идея Хохлопского была простой: увлечь ребёнка чем-то таким, чтоб времени не оставалось ни на проказы, ни на грустные мысли, – обычная такая идея из советских педагогических популярных брошюр, выпускавшихся в помощь родителям. Нельзя сказать, чтоб эта затея удалась, однако некоторое время она действительно занимала Алину. Первые «уроки», – если их так можно назвать, учитывая, что никакого музыкального образования у Хохлопского и близко не было, – проходили в те их редкие встречи, когда Алина заходила к нему в гости. Тогда этот инструмент ещё работал от батареек. Переделать его Хохлопского побудило как-то оброненное замечание Алины, что, дескать, на батарейки к нему денег не напасёшься.

Другой раз как-то привёз для Алины магазинный развивающий набор из гипса и формочек, решив, что девочке, всё своё малолетнее детство провозившейся с глиной у ручья, наверняка, захочется поработать и с более сложными материалами. Среди других мелких подарков преобладали книги, которые должны были, по мнению Хохлопского, соответствовать актуальным возрастным интересам ребёнка. Вообще Хохлопский составил себе в уме как бы план, маленький, но вполне целостный, какими развивающими воздействиями полезно будет подбадривать Алину. Однако события стали развиваться иначе.

А ещё-ещё ранее, – как-то раз, ещё по весне 2003 года, – застал он Алину во дворе возле её дома; на его обычные расспросы о новостях та сообщила, что с её мамой теперь живёт «дядя Серёжа».

– Как Серёжа? – удивился Хохлопский. – Ты ведь прежде рассказывала, что с вами там живёт теперь «дядя Петя»?

– Не, она его выгнала.

– А до этого был какой-то Коля ведь?

– Ну, да. Был.

– А отчего выгнала она этого Петю?

– Ну, я моюсь в душе; она заходит, и видит, что у меня вся жопа синяя. Спрашивает, что это такое, я и отвечаю, что это от ремня. Она его тут же и погнала прочь.

– Так он что ж, бил тебя?

– Ну, да. Воспитывал.

– А мама что ж, не знала?

– Неа.

Тогда Хохлопский и решил попробовать побеседовать с Алькиной мамой. Познакомились они уже прежде, так как Хохлопский обычно перед прогулкой с Алиной сообщал Алькиной маме и о том, что возьмёт её к себе в гости или на прогулку. Маму Альки звали Зина; знакомые её порой дразнили: «Уж ты бы Зина, помолчала бы!» [2 - Слова из песни Владимира Высоцкого (1938 – 1980), популярного советского барда.] – но, следует отметить, Зина, крикливая в своём кругу общения, терялась сразу при властных должностных лицах. Начал тогда Альберт с максимально деликатностью, как ему думалось: «Зина, приходило ли тебе задумываться, что твоя дочка может болезненно воспринимать смену твоих ухажёров: для неё ситуация выглядит неустойчивой и непредсказуемой, а такие ситуации всегда создают стресс, порождают тревогу». Слова мамы Алькиной его просто обескуражили: «Ну, а чего? Мы ж под одеялом, она ничего не видит. Стоит себе в окно спокойно глядит. Ой, Альберт, короче, не парь мне мозги».

Закончилось всё тем, что в сентябре 2004 года Алькину маму таки лишили родительских прав. По инициативе школьных учителей и работников муниципального отдела образования. Но до того Алине ещё довелось пережить череду весьма болезненных для неё событий.

Уже совсем стемнело, когда Хохлопский добрёл, наконец, со своей затянувшейся прогулки домой. «Среда пролетела сегодня как-то совершенно бездарно. Благо, что отпуск сейчас, – подумал он, проворачивая ключ в замке входной двери своего жилища. – Утро вечера мудренее; погляжу, какие настроения завтра меня посетят».

Большие проблемы