Нет дыма без меня

Зачем согласилась ехать с Дымовым?

«Потому что ты никогда не могла ему противостоять», – усмехается язвительный внутренний голос, и я неохотно признаю его правоту. С Егором невозможно спорить, сколько ни пытайся. Можно только побрыкаться недолго и дать себе время на смирение, потому что он всегда делает что хочет.

– Ты там в порядке? – громко, но при этом вкрадчиво звучит приглушенный голос за дверью одновременно со стуком. Вздрагиваю и прикладываю ладони к лицу, дышу глубоко. Надо сосредоточиться. Нельзя быть слабой перед Дымовым, нельзя показывать, что он меня сломал. Это было давно, прошло целых шесть лет, я пришла в себя, а все, что было… осталось только пятном в истории моей жизни, ошибкой, которую сначала зачеркивают в решении задачки, а потом малюют сверху, чтобы она не мозолила глаза и не отвлекала от остальной, правильной, части.

– Да, нормально, – отзываюсь слишком нервно для той, у которой все нормально. Беру футболку. Простая, белая, пахнет порошком, так что наспех вытираюсь и ныряю в нее на голое тело. Она огромная, выглядит как платье. Можно выйти даже без штанов. Уверена, в них я тоже утону, а еще запутаюсь непременно. Но не надеть их – значит позволить Дымову пялиться на свои ноги. Поэтому влезаю в штаны, подтягиваю их выше и, собрав в кулак лишнее, завязываю узлом на талии. Подворачиваю их снизу и оцениваю свой вид в зеркале: максимально непривлекательный, а вместе с бледным лицом и появившимися от утомления синяками под глазами и вовсе привидение.

Когда я выхожу, Егор стоит на кухне, опирается бедрами о стол и задумчиво вертит в руках чашку кофе. От запаха сжимается желудок. Кажется, два стаканчика в участке были перебором. Дымов отставляет кружку и идет мне навстречу, так что приходится приложить все оставшиеся силы, чтобы выстоять и трусливо не сбежать в одну из комнат, закрывшись там до утра.

– Точно не голодная? – Он хмуро оценивает меня и качает головой. – Может, хотя бы чай? С сыром, – добивает меня одним словом: знает же, что люблю, и улыбается, как раньше, когда приходил мириться после ссор. Но хорошо, что мне больше не восемнадцать и эти приемы на меня не действуют.

– Лучше стакан воды и спать.

Дымов вздыхает, но не спорит. Показывает мне комнату, выделяя для сна свою спальню. На все мои доводы отвечает, что так будет удобнее и что в соседней комнате слишком твердый диван. Принимаю на веру и падаю на кровать после того, как закрываю дверь, сетуя, что здесь нет замков. Надеюсь, Егору не приспичит посреди ночи заявиться в родную постель.

Я верчусь с одного бока на другой, ложусь на живот, но быстро переворачиваюсь на спину. Пялюсь в потолок, считая овец, вычисляю количество звезд за окном и, наконец, думаю о том, что произошло сегодня. Грабители, случайно ворвавшиеся в бутик, в который так же случайно заглянула я. Не получается посмотреть на ситуацию со стороны. Я снова испуганная и застывшая посреди торгового зала истуканом. Повсюду летят осколки, я, защищаясь, прижимаю пакеты к груди.

Счет идет на секунды. Сердце колотится как бешеное. Девушки за кассой визжат от ужаса, я больше не вижу их, смотрю на мужчину в маске. Мир сужается до дула направленного на меня пистолета. Жизнь в картинках несется перед глазами, но ее ничтожно мало. Я не хочу умирать, я еще столько всего не прожила, у меня же, считай, все впереди. Слезы льются по щекам, дышать моментально становится труднее. Выжить, только бы выжить.

Кричу, ища спасения, но я одна, потрясенная и брошенная всеми. Не спешит охрана, хотя девушки нажали на тревожную кнопку, не влетают бойцы спецназа, круша все на своем пути. Я проваливаюсь в персональную бездну, когда в груди вдруг становится больно. Звук выстрела доходит позже, и это ни черта не замедленная съемка, как показывают в фильмах. Меня убивают быстро и безжалостно, без возможности спастись.

А я даже вскрикнуть не могу. Только реву, пока в голове звучит его голос: «Тори! Тори! Тори!» Где же ты, Дымов, и почему не спас меня как в прошлый раз? Руки леденеют, сознание мутится. Валюсь на пол, больно бьюсь коленями и плечом. Вспышка отрезвляет, с криком я распахиваю глаза.

– Тори, это был просто сон… – Егор рядом, его рука касается моего локтя.

Фокусируюсь на нем, все еще не отличая явь от сна. Дымов уверенный в себе и большой для слишком маленькой и перепуганной меня, поэтому одним сумасшедшим порывом я бросаюсь к нему на шею и рыдаю взахлеб. Тело трясет от пережитого ужаса. Меня только что убили, отобрали право на существование, и с этим справиться непросто, пусть это мне только и приснилось.

– Спасибо, спасибо, спасибо, – шепчу сквозь всхлипы, потому что, если бы не Егор, я бы в реальности истекла кровью на полу этого бутика. А он спас, собой защитил, и я еще тысячу раз за это отблагодарить его готова.

Дымов обнимает и перетягивает к себе на колени, ледышку меня прижимая к горячему телу. Слезами топлю его плечо и пальцами сжимаю мышцы. Он гладит меня по спине, затылку и баюкает, как ребенка.

– Чш-ш-ш… – Голос тихий-тихий, так что приходится усмирять истерику, чтобы разобрать слова. – Все хорошо сейчас, ты в безопасности. Тебе же сон про нападение приснился? – уточняет, и я киваю. Руки Егора на мгновение замирают, а потом сжимаются сильнее. – Их больше нет, все сидят в КПЗ. Сюда никто не вломится. Дыши, Тори. Давай. Глубокий медленный вдох и такой же неторопливый выдох. Вместе со мной, ладно? – Он набирает в легкие кислород громко, так, чтобы я точно услышала и повторила.

Закрываю глаза и дышу с Дымовым в унисон. Воспоминания о кошмарном сне и не менее отвратительном дне отступают, Егор будто горячими ладонями своими их с моей кожи стирает, осторожно массируя перенапряженные мышцы. Обмякаю и наконец расслабляюсь. Не знаю, сколько времени мне на это требуется: пять минут или пятьдесят. В себя прихожу, только когда Дымов вздрагивает, засыпая. Выпрямляюсь и отстраняюсь, сползаю на кровать, выбираясь из не слишком крепкой хватки.

– Извини, задремал. – Вижу в свете уличных фонарей, как он виновато улыбается, а потом проводит ладонью по лицу, отгоняя сонливость. – Хочешь чего?

Егор поднимается, оставляя меня в одиночестве. Панически оглядываюсь. Без его присутствия рядом снова чувствую себя так, будто стою одна в зале магазина и жду пулю. Прикладываю ладонь к груди, ощущая фантомную боль. Отвратительное ощущение, жуткое и неправильное. Я ведь здесь, живая и невредимая, так почему же все возвращаюсь туда, где мне было плохо? Нужно отвлечься от дурных мыслей.

– Да, чай, если можно, – добавляю идиотское «если», за что Дымов вознаграждает меня красноречивым взглядом, слишком очевидным, чтобы не распознать молчаливое возмущение.

– Сейчас принесу, сиди и не вставай, – кивает и, посерьезнев, уходит.

Его нет долго. Целых восемь минут, за которые я успеваю себя накрутить и успокоить. Даже сетую на то, что попросила чай. Он ведь снова придет и будет пристально смотреть глазищами своими карими, беспокойством душу мою на части рвать. Вижу ведь, что волнуется, носится со мной как с принцессой. Всегда так делал. И я хочу ответить на его искреннюю заботу добротой… Но прошлое горькое над нами дамокловым мечом висит да никак не сорвется, чтобы уже навсегда исчезнуть с жизненных дорог.

– Спасибо, – выдавливаю из себя улыбку. Выходит искренне, я правда благодарна Егору. Ладони отогреваются от горячей керамики, по телу разливается волна тепла, я прикрываю глаза, делая глоток, и морщусь, облизывая соленые губы. – Он с сахаром.

– Да, так нужно, пей. Я жду. – Он больше на меня не смотрит, утыкается в телефон и скроллит ленту. Мелькают чьи-то фотографии: компании, девушки, ребята в форме – и я изо всех сил заставляю себя не подсматривать за его жизнью. Не мое дело, чем он занимается. Мы давно не в интересах друг друга, так что не стоит давать даже слабую надежду.

Большими глотками пью приторную гадость. Стоит дну кружки победно засиять, с последним рывком я чувствую, как жизнь и правда становится лучше. Вообще что угодно будет лучше невозможно сладкой бурды, которую под внимательным надзором Дымова я влила в себя.

– Все. – Егор отставляет чашку на тумбочку и поворачивается ко мне. Долго изучает лицо, фигуру и, взбив подушку, которая была под его спиной, подмигивает:

– Доброй ночи.

Он почти доходит до двери, когда к моему горлу подкатывает паника. Дымов будто с собой все спокойствие забирает, оставляя холод и мерзкий страх, паутиной тело окутывающий. Меня опять трясет, я готова разрыдаться от собственного бессилия и чертовой правоты Егора. Он ведь сказал, что мне нельзя оставаться одной, значит, поймет все правильно. Мне бы хотелось, чтобы он не искал других смыслов.

– Я знаю, что многого прошу. – Дымов останавливается мгновенно, как будто только этого и ждал, но не спешит оборачиваться. – Но побудь, пожалуйста, со мной, пока я не усну. Я боюсь оставаться одна.

Егор не отвечает, только кивает и гасит свет. Укладываюсь головой на подушку, натягиваю одеяло до самых ушей и ложусь лицом к окну. Слышу и чувствую, как Дымов неторопливо подходит. Матрас проминается – он ложится и закидывает руки за голову, устремляя взгляд в потолок, потому что спать в ближайшее время не собирается.

Я быстро успокаиваюсь, полностью уверенная, что Егор меня спасет и от очередного кошмара. Перестаю разглядывать тени за окном, закрываю глаза и проваливаюсь в дрему, когда краем слуха улавливаю спокойное:

– Ты никогда не просила многого, Тори.

Глава 4. Таксист-собеседник

Всю ночь сплю как убитый. Как засыпаю в одной позе в обнимку с Тори, так и дрыхну до самого утра. Хороший сон вообще главное умение бойца, потому что после каждого выезда нужно набираться сил и восстанавливаться. Просыпаюсь скорее по привычке, чем по будильнику – последнего вообще не слышно, хотя часы показывают шесть сорок пять.

Я проспал в лучшем случае часа четыре, Тори немногим больше, но в постели ее уже нет. Как и следов ее пребывания здесь. Подскакиваю, ведомый странным порывом найти ее. Испугалась и сбежала? Какого черта тогда так рано? Я еще не насмотрелся и толкового ничего не сказал. За один только вчерашний вечер она оживила все мои чувства к ней. Глаза прятала, словно боялась вспомнить все, что между нами было. Прижималась ко мне в страхе, спасение находя. Тори доверила всю себя неосознанно, и от этого хочется оправдать огромный аванс.

Почти выбегаю в коридор и сталкиваюсь со своей беглянкой в дверях ванной. Она еще сонная, глаза еле открываются, но решимости в теле столько, будто эликсир храбрости приняла.

– Доброе утро, – говорю первым, чувствую: Вика сама навстречу не пойдет. Она девочка гордая, а я ее сильно обидел много лет назад. – Как ты?

– Сносно, – отвечает угрюмо. – Мне на работу нельзя опаздывать, так что я пойду. Спасибо тебе за все: и за спасение, и за помощь с кошмарами. – Щеки ее розовеют от воспоминаний о совместной ночи. Она напоминает мне ту восемнадцатилетнюю малышку, которую я долго-долго целовал, провожая до дома. – Я вещи в машинку кинула, не нашла у тебя корзину для белья. Можешь не провожать. – Она и правда собирается уйти, отступает, но больше двух шагов ей сделать не даю – хватаю за запястье и разворачиваю Тори к себе. Она растеряна, но сдаваться не собирается, мелкая грозная Оса. Смотрит исподлобья, испепелить готова, и я позволяю себе сбить ее с толку – веду по нежной коже большим пальцем. Мягкая, бархатная почти, трогал бы целый день.

– Подожди, я тебя отвезу, – не предлагаю, и Вика понимает, поэтому только тяжело вздыхает и кивает, с улыбкой произнося:

– Если ты планируешь завтракать, то я лучше вызову такси. – Она мягко высвобождается, растирает запястье, и я пялюсь на свою ладонь, не понимая, действительно ли так сильно сжал. От этой мысли неприятно свербит в мозгу: не так все идет, неправильно совсем. Не должен я пугать Тори, и ей не стоит меня бояться. Надо срочно все исправлять.

– Не планирую, закину протеин. Дай мне десять минут.

Вика ждет меня в прихожей, она молчит, в телефон смотрит, улыбается кому-то, и мне корыстно хочется, чтобы, глядя на меня, тоже так сияла. Один вечер и одна ночь наедине с этой колючкой все кардинально поменяли. В душе тумблер щелкнул, запустив жизнь по венам. В голову дало, как в первую нашу встречу. Раз, и по уши. И то, что во второй раз произошло то же самое, ни разу меня не удивило. Интересно только, так ли ее прошибло при виде меня? Я ведь не идиот, понимаю прекрасно, что Тори уже не та восемнадцатилетняя влюбленная девчонка. Одно только осталось неизменным: моя.

– Прошло четырнадцать, – ворчит, когда я закидываю форму в сумку и выхожу. Тори скрещивает руки на груди, опять от меня прячется.

– Мы успеем, я знаю короткую дорогу, – улыбаюсь, влезая в кроссовки.

– Через весь город? – смеется Вика и на короткое мгновение расслабляется, но оно слишком быстро заканчивается. Она снова серьезнеет, вытягивается по струнке, закрывается на сто замков, лишь бы в душу меня не пускать. – Нужно было сбегать быстрее.

– Правильно сделала, что осталась.

Разговоры у нас не клеятся от слова совсем. И оттого, что кто-то за год отшельничества разучился слова подбирать, потому что изо рта, кроме приказов и ругани, ни черта не вылетало. И оттого, что далеки мы безмерно теперь. Прошлое между нами все еще висит. Смотрю на нее и глаз отвести не могу: красивая даже когда очень серьезная и молчаливая. Тори общаться желанием не горит, я, наоборот, капец как полыхаю, поэтому бешено гоняю в голове темы, пока мы спускаемся в лифте и идем к машине. Давить на больное, вспоминая прошлое, не хочется, спрашивать, как изменилась ее жизнь, будет неуместно. Сильно изменилась, это невооруженным глазом видно. Да и долгая беседа из этого не выйдет.

«А может, и не надо, раз не клеится?» – испытывает нервную систему внутренний голос. Вика меня опасается, все еще не доверяет. Этой ночью в бессознательном порыве жалась изо всех сил, а потом не отлипала ни на сантиметр во сне. Утром, когда мир перестает быть черным, все видится по-иному, и я перестаю быть спасателем, превращаясь в мучителя.

– Может, все же такси? – предпринимает очередную попытку избавиться от моего общества. – Правда, Егор, мне уже очень неловко, что ты со мной возишься, как с ребенком.