Колокол, мельница, хлопковый мед

Меня это, конечно, ни в коем случае не устраивало, но как настаивать на разговоре, я совершенно не представляла и медленно повернула к выходу, ругая себя за собственный непрофессионализм.

– Стервятники, – услышала я за спиной тихий, ненавидящий меня голос Мэри. – Чем больше чужое горе, тем больше у вас глаза горят, да?

С каждым словом я будто врастала в землю на сантиметр.

– Чем больнее мне, тем вам слаще, да?

Господи, как стыдно-то…

– Если бы моего мальчика нашли мертвым, вы бы радовались ему в сто раз больше, чем живому, верно?

На такую несправедливость я смолчать не могла даже в лицо самой несчастной матери на земле:

– Миссис Хит, вы не правы, – я быстро повернулась. – Я здесь не для того, чтобы повысить тираж моей газеты или собственную популярность: в этом не нуждаюсь, как и в деньгах…

Неожиданно для меня Мэри улыбнулась и перебила меня с явным удовольствием:

– И писать о Микки вы, конечно, тоже не собирались? А поговорить со мной решили просто в виде акта доброй воли? И даже принеслись из своего богатенького города и из своей богатой и знаменитой жизни, чтобы просто поговорить со мной, а потом нигде и никогда это не использовать, никогда об этом не написать? Я правильно говорю, мисс «как-вас-там»?

– Извините, – одними губами без звука пробормотала я и выскочила на улицу, чуть не сбив с ног девчонку, как раз входившую в мастерскую.

Суровый пейзаж показался мне милым и гостеприимным после приема миссис Хит, так что я медленно пошла вдоль улицы, кутаясь в парку. На улице по-прежнему никого не было, хотя в витринах магазинчиков и горел свет.

Я брела в неизвестном направлении и ругала себя беззвучно на чем свет стоит. На что я надеялась? Что пережившие такое несчастье, как потеря ребенка, люди с радостью примут меня в свои объятия и начнут делиться сокровенными переживаниями? Да они даже полицейским, наверное, не все говорили, с чего им со мной откровенничать? И куда теперь двигаться? Что делать?..

– Мисс Стоун? – услышала я за спиной голос Мэри Хит.

О нет. Сейчас меня по какой-нибудь древней местной традиции побьют камнями за мой слишком длинный любопытный нос.

– Мисс Маделин Стоун? – голос принадлежал Мэри, но в нем не было тех оглушающих ледяных нот, которые несколько минут назад обрушились на меня.

Я обернулась. Передо мной стояла девушка, с которой я столкнулась в дверях мастерской. Блондинка со светлыми глазами. Я не сомневалась, что с Мэри Хит они родственницы. Невысокий рост еще оставлял возможность называть ее девочкой, но серьезное лицо и умный взгляд говорили, что ей это уже до смерти надоело. Объемная стеганая куртка была распахнута, девушка, очевидно, какое-то время бежала за мной, возможно, сначала в другую сторону.

– Я Дилан, – представилась она, – мама сказала, что вы заходили. Хотели поговорить о Микки?

По тону ее голоса было не разобрать, злится она на меня за это, как мать, или просто запыхалась. Поэтому я неопределенно и немного опасливо помотала головой. Еще одного отчета от родственников объектов моего исследования мне хватило бы через край. Дилан понимающе закивала:

– Мама на вас накричала, наверное. Извините. Мы все еще не оправились после пропажи Микки. Мама все еще ждет его. Да и я тоже. А в прошлом году, когда все это случилось, журналисты вели себя очень грубо, так что… Она со всеми теперь так говорит.

– Понимаю, – проговорила я.

– Если хотите поговорить о Микки, я могу, – сказала Дилан с таким энтузиазмом, что было понятно: не только может, но и хочет. – Только, наверное, не в нашей мастерской. Может, я смогу уговорить маму чуть позже, но сейчас она слишком злится.

– Конечно, – поддержала я. – Где здесь можно посидеть и, может, угостить вас пирожным с горячим чаем?

Эта идея Дилан пришлась по душе.

До местного ресторанчика мы шли минут пятнадцать. Как сказала Дилан, в Холмсли Вейл мало людей, но много дорог, и все находится очень неблизко друг к другу. В пути она показывала мне местные достопримечательности, в основном делая отмашку в их сторону. Например, если повернуть в этот переулок и пройти минут десять, можно выйти к местной школе. А если пройти еще минут пятнадцать вниз по улице, а потом повернуть направо, неизбежно наткнетесь на церковь. Улица же, по которой мы шли, была очевидно торговой: мы прошли сырную и мясную лавки, рыбный магазинчик, небольшой стеклянный уголок с красивыми шляпками (я бы просто не смогла придумать, по какому случаю их можно было бы здесь надеть).

Наконец мы дошли до места назначения – двухэтажного белого домика с голубыми рамами и коричневой крышей. Вывеска гласила «Белый лебедь. Кафе и ресторан». В Холмсли Вейл точно любили животных.

Внутри «Белый лебедь» оказался уютным. От спартанского убранства «Кабана и хряка» его выгодно отличали белые скатерти.

В это раннее время в зале почти никого не было, поэтому мы с Дилан выбрали столик у окна, подальше от барной стойки и места скопления трех официантов в бордовых жилетах.

Стараясь не обращать внимания на поедающую меня глазами официантку, я заказала штрудель с мороженым и большой чайник чаю.

С формальностями было покончено, отвлекающие факторы остались на улице. Дилан заметно нервничала и ежилась в своей фиолетовой толстовке, сложив ладони в замок. Я достала блокнот, чтобы делать пометки при необходимости, и спросила, не против ли она, если я буду записывать наш разговор на диктофон. Она ответила, что не против, хотя занервничала еще сильнее.

– Дилан, – начала я, – неважно, о чем именно вы захотите рассказать или с чего именно начать, все это на ваше усмотрение.

Она кивнула и все же стеснительно попросила:

– Может, что-то спросите? Что именно рассказать, я даже не знаю…

– Конечно, – кивнула я. – Расскажете о Микки? Каким он был?

Дилан помрачнела, явно борясь с эмоциями.

– Он был… он и есть… – я прикусила язык. – Очень хороший. Добрый. Смешной. Мы были очень счастливы. Любил нашу собаку Дики, а она его любила. Всякие трюки с ней делал, мы даже что-то публиковали из них в Тик-токе, людям нравилось.

Я улыбнулась.

– У нас тут не много развлечений, – пожала плечами Дилан. – И друзей у Микки было не много. Курт и Билл, мальчишки из его класса, иногда приходили к нам, но ему больше нравилось проводить время одному. А мы с мамой все время говорили, чтобы он шел гулять, общаться с другими ребятами… Вот и в тот раз он пошел. Потому что все это делали. Потому что нужно быть как все, – голос Дилан начал срываться, – а он не был как все, он был лучше всех.

Она заплакала, я дала ей салфетку.

Нам принесли заказ, я попросила стакан воды для Дилан. У нашей официантки, девушки лет двадцати пяти, от любопытства дергался кончик носа, и она, не скрываясь, пялилась на нас. Я выразительно посмотрела на нее, и она буквально через силу ушла.

Дилан немного успокоилась, и я решила узнать поподробнее о прошлом Хэллоуине.

– Микки пошел собирать сладости с Куртом и Биллом?

– Да, – кивнула Дилан, – у нас все ходят. Я тоже ходила в тот вечер, но со своими подругами. Все в этот вечер бродят по улицам, никого не боясь. Ведь все у всех на виду.

Я задумалась, что проще всего пропасть именно в день, когда все у всех на виду. Когда ты видишься со всеми, но при этом не видишь никого конкретного. И, отвернувшись, можешь больше не увидеть кого-то, кто только что стоял возле тебя. Да и спрятаться проще всего на виду, как сделал тот, кто помог Микки пропасть.

– Когда вы начали искать Микки?

– Часов в одиннадцать. Я вернулась домой, а Микки еще нет. Мама позвонила родителям его друзей, но они уже давно были дома. В это время у нас кого-то встретить можно или здесь, или в баре Джорджа, или в клубе, где была вечеринка. И, конечно, Микки не могло быть там: это только для взрослых и старшеклассников.

Дилан смотрела в свой стакан, вспоминая тот вечер.

– Наверное, мама не стала бы так волноваться, если бы не прошлогодний случай с Бобби. А тут она сразу же пошла искать его на улицу, а меня оставила дома на случай, если Микки вернется. Ее не было очень долго, она, наверное, ужасно замерзла, но Микки не нашелся. Она выпила чаю и снова ушла. Мама словно знала, что нужно искать его сразу же, сейчас, пока еще есть время. Словно чувствовала, что он больше не вернется. Она спрашивала о Микки прохожих, но если его и встречали, то вместе с ребятами, еще до того, как они разошлись, – она вздохнула. – Утром мама позвонила в полицию. У нас мало что происходит, и участок совсем небольшой, но полицейские уже на первый день организовали поиски с добровольцами, потому что втроем, конечно, Холмсли Вейл можно долго обыскивать. Мы искали его, я даже не знаю, сколько дней, каждый день. Я перестала ходить в школу, а мама, кажется, перестала спать. Она была постоянно на взводе, а потом, на четвертый, кажется, день из нее словно выпустили воздух.

Я понимающе кивнула:

– Нервы и переутомление.