Легенда о мертвой Джинни

– Откуда вы узнали о моей сестре? Вы явно не из Холмсли Вейл.

Да что же тут нужно носить, что не кричало бы: «Чужак»?

– Мне пришло письмо. – Хоть тут врать не пришлось.

– О моей сестре?

– В целом да, – не моргнув глазом ответила я. – Я запустила конкурс на поиск нового сюжета. История вашей сестры была одним из предложений.

– Выиграла?

Я почувствовала усмешку, пожала плечами и наконец посмотрела на Генри. Глаза у него улыбались, а я снова начала терять способность мыслить здраво.

– Ладно. – Он отлепился от стены и пошел куда-то. – Пойдемте поговорим. Вы, наверное, замерзли. Будете чай или, может, я сварю глинтвейн, что скажете? Куртку можете оставить в том же кресле, а тапочки взять у входа: зимой прошу гостей разуваться, замена промокших половиц в этом доме – занятие очень хлопотное, если не сказать невыполнимое.

Я радостно поспешила найти себе удобную пару тапочек по размеру, скинуть тяжеленную парку и глянуть в ближайшее зеркало.

Хозяина я нашла на кухне, которая поражала воображение своими размерами и великолепием: светлая плитка на стенах и полу; развешанные приборы и посуда, отливающие медью, чистые столешницы, две металлические мойки, огромный деревянный стол в центре, окруженный высокими стульями, на которых можно было бы разместить десяток человек.

Генри поставил чайник на газовую плиту и теперь готовил тосты. Я смотрела на него завороженно, на несколько секунд позабыв, зачем я здесь. Мне хотелось пить с ним чай и молчать или говорить о чем-то несущественном, а не о самоубийствах и исчезновении детей.

– Вы живете здесь один?

Такие вопросы без стеснения выдают одиноких девушек. Затылок Генри, на секунду замершего, дал мне понять, что и он об этом знает.

– Да, один.

– Я в смысле: может, кто-то помогает вам смотреть за домом? Он очень большой.

Генри наконец повернулся и поставил передо мной тарелку с тостами с маслом и сыром.

– Да, конечно, у меня есть помощники. Дом действительно отнимает много времени и сил, я бы не справился один. Ну и на наших конюшнях работают несколько человек. Они минутах в пятнадцати-двадцати отсюда. – Он махнул рукой в окно в сторону от деревни. – Ездите верхом?

– Нет, никогда, – помотала головой я. – Я и лошади никогда не видела близко.

– Совсем городской житель в наших местах. – Генри с улыбкой рассматривал меня. – Если хотите, проведу вам экскурсию и лишу вас лошадиной девственности.

Я чуть не подавилась, глядя на него огромными глазами.

– Простите, эта шутка была уже перебором. – Генри отвернулся к чайнику. – Черный, зеленый?

Я попросила черный чай. Генри разливал его в гробовом молчании, пока я раздумывала, что с ним не так. Если бы он с порога не очаровал меня, после его странной фразы я б, наверное, уже неслась в сторону «Кабана и хряка». Но я осталась на месте и заполняла тишину хрустом тоста.

– Что вы хотели бы узнать, Маделин? – Генри поставил дымящуюся кружку передо мной, а вторую – себе.

Меня так редко называли полным именем вне официальных обстоятельств, я привыкла поправлять в этом случае людей, чтобы называли меня Мад. Но не в этот раз. Мне нравилось, как он это говорил: Маделин.

Я выпрямилась и достала из сумки блокнот.

– На самом деле, все, что вы захотите рассказать, будет мне интересно. Если появятся какие-то вопросы, я задам, с вашего разрешения. Было бы здорово услышать историю с самого начала. Какой была Джинни? – Я осеклась: – Мне можно так ее называть?

– Если всем вокруг можно, то почему же вам нельзя? – Генри улыбнулся. – Тем более ее действительно так звали. Наверное, слишком высокопарно называть маленькую девочку Вирджинией. Или даже Вирджинией Грейс.

Он сел на стул напротив меня и уставился в свою чашку, словно пытаясь найти силы и идеи, как начать свой рассказ.

– Наверное, наиболее подходящее для нее слово – особенная, – начал Генри. – Она была совершенно особенной. Бывает, что удивительные люди рождаются в самых обычных местах.

Я красноречиво обвела взглядом доступную нам часть замка Харди, намекая на его необычность.

– Ну ладно, – согласился Генри, – нашу семью сложно со стороны назвать обычной в традиционном смысле. Но если убрать этот дом и нашу землю, в нас нет ничего примечательного. А все это заработал даже не мой отец, да и, по правде говоря, не думаю, что это хоть когда-то было заработано. Уместнее всего тут слово «получил».

Мне это чувство было знакомо, только последнюю пару лет, но знакомо.

– Ни отец, ни мама никакими особенными талантами не обладали. Ну, плавали там, держались в седле, но это умели делать все Харди много веков подряд. А Джинни… Она словно пришла из другого мира, из другой вселенной, где есть только интеллект, доброта и красота. Она была очень умной, но при этом не заносчивой. Училась лучше всех, но ее от этого не избегали. Мы ходили в одну школу, но на себе я всегда чувствовал бремя имени: общались со мной в основном наши конюхи и их дети, да и то, подозреваю, потому что выбора у них не было. Но моя социализация стала более успешной, когда Джинни пошла в ту же школу, а особенно когда подросла. Сколько себя помню, все любили Джинни. Няньки, прислуга, учителя, ученики, все в Холмсли Вейл, и родители, конечно. Особенно папа.

Мне это немного напомнило ситуацию в моей семье:

– Вам это не было обидно? Что все так относились к Джинни, а не к вам? Простите, если это грубый вопрос…

– Вовсе нет. – Он отрицательно замахал рукой. – Все нормально. Я понимаю, что вы имеете в виду. Непросто жить в тени более успешного родственника, да?

Я пожала плечами, мол, допускаю, почему бы и нет.

– Наверное, если бы мы были одного возраста или я был младше, это могло так сработать. Но я на три года старше Джинни, а когда вы дети, это очень большая разница. Когда я стал подростком, она была еще совсем ребенком. А когда вышла ее первая книга стихов, я не воспринимал это иначе как новую игрушку от родителей. Я и сам ее стихи внимательно прочитал только после ее смерти.

В голове пронеслись странные и пугающие строчки в исполнении Дилан. Да, тут на многое стоило обратить внимание. Но мое внимание сконцентрировалось на том, что сейчас Генри Харди было тридцать восемь лет. То есть он на одиннадцать лет старше меня. Много, но не критично. Он был в отличной форме и выглядел моложе своих лет.

– Словом, – продолжал Генри, – я не испытывал ревности к Джинни, у меня была своя жизнь. Конечно, не такая наполненная творчеством, как у нее, но тоже вполне приемлемая. В детстве у нас было все, что нужно, делить было нечего. А когда мы стали старше, когда Джинни начала выпускать книги на постоянной основе, меня волновали гораздо более приземленные вещи. Вы наверняка хорошо помните, как работает мозг у человека в восемнадцать лет. Там не до ревности к младшей сестренке. – Он многозначительно улыбнулся.

– Да, наверное, голова тинейджера занята другими вещами, но гениальная сестра и внимание к ней могут существенно раздражать, нет?

Генри отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи.

– Вовсе нет. Хотя, когда Джинни стала старше, пришлось уже отгонять приятелей, пускающих на нее слюни: она была очень хорошенькая. Но в целом не скажу, что мы сблизились. Джинни была общительной, ее все знали, но по-настоящему, кажется, ее никто не мог постичь. Творческая личность – всегда большая загадка, даже если находится на виду. Ну, – он улыбнулся, – вы это и сами знаете, Маделин, верно?

Я засмущалась: все еще не могла назвать себя творческой личностью, поскольку не придумала ничего с нуля.

– Считаю, ваша сестра была талантливее многих, если написала что-то признанное и стоящее в таком юном возрасте.

– Пожалуй, что так, – кивнул Генри. – Мне это довольно сложно оценить в полной мере: не очень разбираюсь в стихах. Да и в литературе в целом, наверное. Ваши книги хороши?

Он снова переводил тему на меня, от чего я готова была залезть под стол. Пришлось признаться, что книга вышла пока всего одна, но успешная.

– Надо же, обязательно почитаю. И теперь стало чуть более лестно, что второй свой роман после первого успеха вы решили посвятить моей скромной семье.

Он улыбнулся самой очаровательной улыбкой, а я поплыла в страну эльфов и единорогов.

– Но, по правде говоря, не представляю, что вам еще рассказать, из чего тут можно создать целый роман. Джинни была удивительной и замечательной. И Джинни покончила с собой, что привело нашу семью к логическому вымиранию. Продолжатель нашего рода представлен лишь в моем унылом лице.