Змеиный крест

Эхом его голос пронесся по разрушенным галереям и потерялся в холодном воздухе. Лита не сомневалась: его было слышно в каждом домике прислуги, каждой кухне, каждом обваленном закутке. Даор дождался, пока отголоски затихнут.

Девушку подкинуло в воздух, как пушинку, и что-то в ней хрустнуло, ноги вытянулись под неестественным углом. Она заорала так громко, что Лита закрыла Юории уши, прижав девочку лицом к своему пышному платью, чтобы она не видела происходящего. Всего за минуту крик истощил воительницу, и когда она тряпичной куклой рухнула на пол, горло ее сипело в предсмертной агонии. Глаза Литы наполнились слезами. Ей не нужно было видеть лицо брата, чтобы удостовериться, что оно спокойно-заинтересованное. С таким выражением лица он обычно ждал, что добыча сама забежит в расставленные им сети.

– Пришел, – спустя всего минуту отчитался притащивший девушку воин, приоткрывая дверь. – Без оружия. Хочет поговорить. Впустить?

Даор кивнул. Садиться он, впрочем, в этот раз не стал.

Двое под руки ввели высокого седовласого мужчину, поверх бурого колета которого была намотана широкая красная лента, напомнившая Лите перевязь. Пленник бросил взгляд на тело дочери, и губы его задрожали.

– Будь ты проклят, Карион! – взревел он, вырываясь. – За что? За что? Я же здесь!

– Кто-то должен нести правосудие, – равнодушно пожал плечами черный герцог, но Лита заметила в его глазах искры ликования. – От имени императора.

Седовласый подбежал к дочери. Лита еле сдержала стон, когда он приподнял ее голову и заглянул в ее глаза, просяще шевеля губами. Лита представила себе, какая мука, должно быть, сковывает его сердце, и закусила губу, чтобы промолчать.

Даор не стал останавливать красного герцога, равнодушно наблюдая за отцовским отчаянием.

– Она все равно должна была умереть, – спокойно сказал он. – Как и ты. Как и вы все. За то, что сделали с белыми герцогами.

–Но ты… – мужчина еле сдерживал рыдания. Глаза его горели ненавистью. Он бросился на черного герцога, и Даор отступил с его пути, инерцией мужчину развернуло, и он ударился о подсвечник. Покатились свечи. – Ты ведь знал… Ты не был против… Я спрашивал тебя, будь ты проклят, ты и вся твоя семья!

– Сфатион Теренер, за чудовищное, – Даор усмехнулся так, что Юория, увидевшая оскал лишь краем глаза, бросилась в объятия мамы, – убийство знатной семьи я приговариваю тебя и всех твоих подельников к смерти. Прими ее по возможности достойно.

– Я заберу тебя с собой! Сражайся, сразись со мной, не используя твоих заговоров, что ты можешь, если не одолеешь старика! – Сфатион потянулся к мечу над одним из каминов, и герцог снова не стал препятствовать ему, сделав и своим воинам знак не мешать. – Ты никто без…

Мгновенный, точечный удар тонким лезвием в горло прервал его проклятия, и Сфатион рухнул рядом с дочерью, пустыми глазами встретившись с ее остекленевшим взглядом. Герцог Даор Карион отбросил окровавленный меч как безделушку и повернулся к обнимавшимся Лите и Юории.

– Ты еще здесь, – ровно сказал он. Дыхание его не сбилось. Лита готова была поклясться, что и пульс не поднялся.

– Вы не дозволяли мне уйти, – отозвалась Лита, глядя, как красная лужа подбирается к синему атласу ее платья. – Юория отойди, – прошептала она девочке, зачарованно глядевшей на черного герцога.

– Дозволяю.

Он обошел и ее, и Юорию, больше не удостаивая их взглядом. Лита от облегчения разрыдалась, а Юория неуверенно подергала маму за рукав.

– Мама, а можно мы позовем его на мой день рождения?

АЛАНА

– Мама говорит, ты не выходишь замуж, потому что ты странная, – сказал Улан заносчиво. – Хотя вообще-то тебе давно пора.

«Какой все-таки избалованный мальчишка! – устало подумала Алана, внешне ничем не выдав своего раздражения. – Это все его мать. Воспитывает его так, будто он император, ну или сын черного герцога, не меньше».

– Так и есть, – согласилась девушка, листая страницы. – Мне уже двадцать девять лет, мои дети могли бы быть твоего возраста. Но знаешь, чем хорошо не быть именитой? Я могу быть странной, могу не хотеть замуж, могу не выходить. Большинство знатных семей связываются династическими браками. Вот ты со временем вырастешь и женишься на знатной леди. – Тут Алана немного лукавила: мастер Оливер, сам выбравший в жены простачку без имени, вряд ли осудит выбор сына, если тот полюбит кого-то из прислуги или деревенских. Тем не менее, она продолжила: – Вот мы не знаем, любит ли Юория Карион Вестера Вертерхарда, и спросил ли ее мнения об этом черный герцог. Мы не знаем, хотел ли Вестер жениться на Юории, или же его заставили. Но что мы сегодня узнали точно, так это то, что каким бы сильным ни был Вертерхард, своим браком он подарил черным контроль над своими землями.

– Как ты это поняла? – протянул чуть заинтересовавшийся Улан. – Он же мужчина! Может, он забрал себе ее земли!

– Помнишь, что мы читали о Карионах на той неделе? – Алана привычно и терпеливо открыла страницу, над виньеткой которой был изображен герб с черный вороном. – У нее есть старший родственник, дядя. Всеми Черными землями, а они огромные, больше Зеленых раз в десять! – она широко развела руки, – распоряжается он. А как я поняла – ты мне скажи.

Улан неохотно уставился на схему.

– А почему он вообще вписан на эту страницу? Почему не… – Он с интересом пролистнул вперед, до родословной страницы белых герцогов. – Тут Юории нет. А его имя вообще отдельно. А почему ее сюда не написали? Маму написали на страницу папы!

«Объясни ему, что такое родовая книга, ему уже пора это знать, – сказал ей мастер Оливер утром. – И заодно расскажи, что означает новая запись». Хорошо же объяснять то, что сама понимаешь не до конца!

– Мы узнаем это позже, я уверена, – вздохнула Алана. – Может, он просто не внес пока изменений в свою родовую книгу, а Карионы – внесли?

– Я думал, все происходит одновременно, – недовольно протянул Улан, снова теряя интерес. – Папа говорит, что все слова появляются одновременно.

– Так и есть. Родовые книги – артефакты, хранящиеся только в знатных семьях. Твоей семье родовую книгу пожаловал сам император, когда Голденеры получили свое имя, и с тех пор этот том связан с остальными. Но внести изменения ты можешь только на свою страницу, и если герцог Вертерхард ничего не написал у себя…

– То и тут ничего нет, понял я. То есть я могу что-то написать на нашей странице? – оживился Улан, перебивая Алану. – Или даже нарисовать, и это у всех появится?

Алана содрогнулась, представив, что мог бы изобразить избалованный десятилетний мальчишка со всей своей детской непосредственностью. А потом еле проглотила зарождающийся хохот, когда представила, как какой-нибудь воинственный красный герцог с серьезным лицом открывает страницу Голденеров, а оттуда на него смотрит…

И все-таки дело принимало плохой оборот. Нужно будет обязательно рассказать об этом мастеру Оливеру, чтобы спрятал книгу: любой, в ком текла кровь знатной семьи, мог что угодно начертать на страницы с фамилией своего рода, и Улан исключением не был. Нужно было срочно перевести тему.

– Хочешь, покажу кое-что интересное? – Алана хитро улыбнулась. – Видел когда-нибудь, как бывают защищены такие артефакты?

– Неа. Ее что, сжечь нельзя?

– Не стоит, – прохладно ответила Алана, жалея, что у Флоры не было обыкновения шлепать своего старшего сына за подобные идеи, и мальчишка регулярно что-нибудь поджигал. – Но зато…

Она достала чернильницу и перо и занесла руку над зеленой страницей Голденеров, прямо над кругом Улана. А затем, обмакнув перо в чернила, размашисто дорисовала вокруг его имени кривую ромашку.

– Эй! – закричал Улан, нависнув над столом. – Ну ты и противная, ду… – он остановился на полуслове. – Ха! Вот так тебе! – засмеялся он, когда желтоватая кожа втянула в себя чернила так, будто и не было никогда их на пористой поверхности. Он перевернул страницу и убедился, что чернила не протекли насквозь. – Это обалдеть! А можно я что-нибудь нарисую? Я на нашей не буду, честно! Ну пожалуйста! Ты самая-самая любимая моя служанка будешь, если разрешишь, правда-правда, я отцу ничего не скажу! – канючил он.

Как короток путь к детскому сердцу!

– Это будет наш секрет?

– Да!

Улан открыл бледную страницу Вертерхардов, с ликованием взял в руки перо… Алана закусила губы, чтобы не рассмеяться в голос, глядя, как артефакт впитывает пошлые каракули вокруг имен Пармиса и Юджии Вертерхардов. За дверью раздались тяжелые и неспешные шаги мастера Оливера, и Алана и Улан, переглянувшись, замерли. Алана отобрала у мальчика перо.

Капля чернил сорвалась с заостренного кончика и расползлась неаккуратной кляксой в уголке белой страницы, совсем рядом с украшенной вензелем буквой В. Алана спешно захлопнула книгу, не успев увидеть, как пропадают чернила, и в этот момент мастер Оливер уверенным движением распахнул дверь в библиотеку. Улан еле сдерживался, что не осталось незамеченным его отцом, который, внимательно посмотрев на покрасневшую Алану, подмигнул сыну. Он отправил Улана во двор, крепко обняв его напоследок, для чего громадному как медведь мужчине пришлось присесть на колено.

– Ну и что этот шельмец тут хохотал? – весело осведомился он у Аланы. – Балуется?

– Мастер Оливер, не знаю, как вам и сказать… Но вы бы держали книгу от него подальше. Боюсь, мне удалось донести до него особенности действия артефакта, но не серьезность использования. Иначе говоря…

– Иначе говоря, – подхватил мастер Оливер, неторопливо распрямляясь, – он хочет написать на нашей странице какую-нибудь непристойность. Сам таким был, – ухмыльнулся он в бороду. – Поговорю с ним. Ты тут вряд ли его переубедишь, как бы ни старалась. Он никого почти не слушает. Это моя задача. Твоя – искать к нему подход и вбивать в его голову хоть что-то полезное. И ты отлично справляешься.

Алана в который раз поблагодарила Свет за то, что ей были посланы именно такие хозяева. Она с поклоном передала книгу мастеру Оливеру, улыбаясь себе под нос.

– И кланяться мне тут брось, надумала, – прогудел герцог, забирая фолиант из ее рук. – Знаю, Флора вас так учит. Вот ей и кланяйтесь! А мне не надо, придумали глупостей. Ну и как потом требовать, чтобы Улан тебя уважал, да и других тоже?

Уже после того, как Алана ушла, этот высокий, полный, пышущий здоровьем мужчина продолжал довольно улыбаться себе под нос: хорошо поладила мечтательная девушка с сыном! Всего за два месяца привила ему любовь к чтению! Как ни крути, молодец она, мальчишка теперь все время об их уроках говорит, все-то ему интересно стало. Оливер неторопливо провел пальцами по шершавой коже, переплетенной серебром – вот здесь, в уголке вензеля, за умелыми штрихами его матери была скрыта нарисованная им когда-то птичка с маленькими крыльями и очень большими частями, которых у птиц быть не могло. Мама тогда ужасно разозлилась и отшлепала его при слугах, но он ни капли не раскаялся. Оливер листал книгу, не задумываясь, от конца к началу: плотно исписанная красная страница, лишь наполовину заполненная желтая, синяя с неровными и нервными штрихами и разномастными буквами, заполненная снизу вверх пурпурная, почти голая серая, коричневая, зачирканная мелким почерком лишь на четверть, белая – его взгляд ненадолго задержался на неровной кляксе у витиеватой красной буквы древней фамилии – и, наконец, черная страница, на которой имен было не больше десятка.