Размышление о русской смуте

С середины XIX века шел рост русского национального самосознания, становление русской идентичности. Немец-начальник, немец-педагог с палкой или розгой в руках, с высокомерным отношением к русским «варварам» возмущал русского человека. Показателен конфликт будущего генерала Скобелева с воспитателем-немцем, закончившийся потасовкой, и его же долголетняя дружба с воспитателем-французом. Как на бытовом уровне воспринимали немца с его «железной волей», красочно изобразил Лесков в рассказе «Железная воля». Вероломная и жестокая политика Бисмарка («железом и кровью») возмущала весьма разных русских людей, таких как Достоевский, Тютчев и тот же Скобелев. Генерал Брусилов, служивший накануне войны в Варшавском военном округе, вспоминал, что «немецкая партия» в его штабе во главе с командующим, генералом Скалоном, открыто исповедовала, что Россия должна во всем слушаться Германии, а русские должны подчиняться немцам.

В сознании и самих русских немцев на рубеже веков тоже произошел сдвиг. Пока не было единой сильной Германии, они были патриотами Российской империи. Родственный и величественный Второй Рейх, противостоящий России, сильно поколебал этот патриотизм. Мировая война стала серьезным испытанием для русских немцев.

Показательно, что в 1915 – 1916 годах при продвижении германских войск по Прибалтике местное курляндское и лифляндское дворянство и бюргерство приветствовало войска кайзера и оказывало им всемерную поддержку. Таким образом, немецкий вопрос в России накануне войны был в состоянии неустойчивого равновесия, впрочем, как и другие обострившиеся национальные вопросы в колебавшейся империи.

Война с Германией это равновесие нарушила. Немец официально стал врагом, а с германским немцем в глазах широких масс стал ассоциироваться и свой местный немец-начальник. Генерал Брусилов вспоминал, что уже в начале войны даже младшие офицеры спрашивали его: почему мы воюем с немцами, если у нас большинство начальников – немцы? В 1914 – 1915 годах в Петрограде, Москве и ряде других городов произошли погромы с грабежами магазинов, принадлежащих немцам. Власти едва успокоили «патриотических погромщиков», не рискнув применить к ним силу, опасаясь перехода на их сторону и солдат. Антинемецкая демагогия широко использовалась и революционными агитаторами.

Правительственная пропаганда не могла противопоставить всему этому ничего убедительного. Германский кайзер, родственник российского императорского дома, «кузен Вилли», почетный шеф ряда российских полков и почетный адмирал российского флота, был объявлен врагом и супостатом. Германская и австрийская монархии объявлены главными врагами России и всего славянства. При этом собственная монархия, не подготовившая страну к войне, воюет со своими родственниками неохотно и неудачно. До обвинения самой династии в измене национальным интересам России отсюда оставался только один шаг.

Пагубным был союз России с Францией и Англией, где давно укрепились либеральные режимы.

С формально-стратегической, даже скажем: военно-картографической точки зрения, союз этот был естественным и вроде бы неплохим, в соответствии с древним немецким же правилом: дружи не с соседом, а через соседа. Мы уже видели, что только такой союз позволял сдерживать Германию в клещах двух фронтов, что было чрезвычайно важно с учетом роста ее амбиций. Германия имела все шансы быстро прикончить Францию, а затем всей силой навалиться на Россию – примерно, как она это все и сделала через тридцать лет. Но у военно-политического союза всегда существует не только эта чисто военная часть.

Во Франции с конца XIX века во главе стояли правительства социалистов, устроившие новое гонение на церковь и христианскую веру. Их меры были взяты потом на вооружение большевиками. Церковь была отделена от государства, изгнана из школы и из армии, у нее были отобраны исторические храмы и здания. Офицеров и чиновников, посмевших венчаться в церкви или крестить детей, увольняли со службы. Французская армия была единственной армией Великой войны, у которой не было военных капелланов. И эта «христоненавистная республика», как ее называли русские правые деятели, была главным союзником Российской империи, причем старшим партнером, постоянно требующим все новых русских жертв для спасения «прекрасной Франции».