Искусство быть (сборник)

Когда средневековый мир развалился, казалось, что западный человек устремился к окончательному исполнению своих заветных мечтаний и чаяний. Он освободился от авторитета тоталитарной церкви, от груза традиционного мышления, от географических ограничений наполовину неизвестного мира. Он открыл для себя природу и индивида. Он осознал собственную силу, осознал свою способность сделаться хозяином природы и традиционно заданных обстоятельств. Он поверил, что сумеет объединить свое новорожденное чувство силы и рациональность с духовными ценностями гуманистической традиции, пророческие идеи мира и справедливости, принесенные веком мессианства и осуществляемые в историческом процессе, и греческую теоретическую мысль. За столетия, последовавшие за Возрождением и Реформацией, он построил новую науку, постепенно высвободившую неслыханные производительные силы и полностью изменившую материальный мир. Он создал политические системы, которые, казалось бы, гарантировали свободное и продуктивное развитие индивида, он сократил рабочий день настолько, что западный человек получил возможность наслаждаться свободным временем так, как его предки и мечтать не могли.

И все же где мы находимся сегодня?

Мир разделен на два лагеря: капиталистический и коммунистический. Оба они уверены, что обладают ключами к осуществлению вековечных чаяний человечества, оба утверждают, что хотя они должны сосуществовать, их системы несовместимы.

Правы ли они? Не находятся ли оба в процессе перехода в индустриальный неофеодализм, в промышленное общество, которое направляют и которым манипулируют большие мощные бюрократии, в общество, в котором человек превращается в хорошо накормленный развлекающийся автомат, потерявший индивидуальность, независимость и гуманность? Должны ли мы примириться с тем фактом, что мы все в большей степени способны властвовать над природой и производить товары, но должны отказаться от надежды на новый мир солидарности и справедливости, что этот идеал выродится в пустую технологическую концепцию «прогресса»?

Разве нет иной альтернативы, чем выбор между капиталистическим и коммунистическим управленческим индустриализмом? Разве не можем мы построить индустриальное общество, в котором индивид сохранил бы свою роль активного, ответственного гражданина, контролирующего обстоятельства, а не подчиняющегося им? Неужели действительно экономическое процветание и раскрытие человеческой сущности несовместимы?

Капиталистический и коммунистический лагери соревнуются не только экономически и политически, они противостоят друг другу в смертельном страхе перед атомным нападением, которое сотрет с лица земли оба, если не цивилизацию в целом. Действительно, человек создал атомную бомбу, это стало результатом одного из его величайших интеллектуальных свершений. Однако он утратил власть над собственным созданием. Бомба стала его госпожой, и сила его творения сделалась его самым опасным врагом.

Есть ли еще время свернуть с этого пути? Можем ли мы преуспеть в изменении курса и стать хозяевами положения, а не позволить обстоятельствам нами управлять? Можем ли мы преодолеть глубоко укоренившееся варварство, заставляющее нас пытаться разрешить проблемы единственным способом, которым они никогда не могут быть разрешены, – силой, насилием, убийствами? Сможем ли мы уничтожить разрыв между нашими великими интеллектуальными достижениями и своей эмоциональной и моральной отсталостью?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо более детальное исследование современного положения западного человека.

Для большинства американцев успех нашей индустриальной организации представляется несомненным и всеобъемлющим. В наиболее развитых в промышленном отношении странах новые производительные силы – пар, электричество, нефть, атомная энергия – и новые формы организации труда – централизованное планирование, бюрократизация, усиление разделения функций, автоматизация – создали материальное богатство, уничтожили крайнюю бедность, в которой большинство населения жило еще столетие назад.

За последние сто лет рабочая неделя сократилась с семидесяти до сорока часов; увеличивающаяся автоматизация делает рабочий день все более коротким, предоставляя человеку неслыханно много свободного времени. Среднее образование получает каждый ребенок, а высшее – все большая часть населения. Кино, радио, телевидение, спорт и увлечения заполняют долгие часы, которые теперь человек имеет для отдыха.

Действительно, представляется, что впервые в истории огромное большинство – а скоро и все поголовно – в западном мире будут в первую очередь озабочены тем, чтобы жить, а не бороться за получение материальных средств к существованию. Представляется, что самые заветные мечты наших предков близки к осуществлению, что западный мир нашел ответ на вопрос о том, «что такое хорошая жизнь».

В то время как большинство жителей Северной Америки и Западной Европы все еще разделяют такой взгляд, растет число вдумчивых и восприимчивых людей, которые видят недостатки этой привлекательной картины. В первую очередь они замечают, что даже в самой богатой стране мира, США, пятая часть населения не участвует в хорошей жизни большинства, что большое число наших сограждан не достигают того стандарта материального благосостояния, который является основой достойного человеческого существования. Более того, они осознают, что более двух третей человечества, на протяжении столетий бывшие объектом западного колониализма, имеют уровень жизни в десять-двадцать раз более низкий, чем наш собственный, а их ожидаемая продолжительность жизни вдвое меньше, чем у среднего американца.

Их поражают иррациональные противоречия нашей системы. В то время как миллионы наших соотечественников и сотни миллионов людей за границей не имеют достаточного пропитания, мы ограничиваем сельскохозяйственное производство и к тому же тратим сотни миллионов каждый год на хранение излишков. Мы обладаем изобилием, но не имеем радости жизни. Мы более богаты, но менее свободны. Мы больше потребляем, но мы – пустышки. У нас все больше атомного оружия, но мы все более беззащитны. Мы более образованы, но все меньше способны на критические суждения и убеждения. У нас процветает религия, но мы все больше становимся материалистами. Мы говорим об американских традициях, являющихся духовными традициями радикального гуманизма, но мы обвиняем в «антиамериканизме» тех, кто хочет применять эти традиции в современном обществе.

Однако даже если мы утешаем себя, как это делают многие, тем, что лишь несколько поколений отделяют Запад, а в будущем и весь мир от экономического изобилия, остается вопрос: что станет с человеком и куда он пойдет, если мы продолжим двигаться по дороге, избранной нашей индустриальной системой?

Чтобы понять, как те элементы, благодаря которым наша система преуспела в разрешении некоторых экономических проблем, ведут ко все возрастающей неспособности разрешать человеческие проблемы, необходимо изучить особенности, характеризующие капитализм XX столетия.

Концентрация капитала ведет к формированию гигантских предприятий, управляемых иерархически организованными бюрократиями. Огромные массы рабочих трудятся совместно, будучи частью необъятной производственной машины, которая, чтобы работать вообще, должна работать гладко, без трения, без перерывов. Промышленный рабочий и клерк становятся винтиками этой машины, их функции и действия определяются всей структурой организации, в которой они трудятся. На больших предприятиях легальное владение средствами производства отделено от управления и потеряло важность. Большие производства управляются бюрократическим руководством, которое формально им не владеет, но владеет социально. Эти управленцы не обладают качествами прежних собственников – личной инициативой, смелостью, готовностью рисковать; им свойственны качества бюрократа: отсутствие индивидуальности, безличность, осторожность, отсутствие воображения. Они управляют людьми и предметами и обращаются с людьми, как с предметами. Управленческий класс, хотя и не владеет предприятием легально, фактически его контролирует; он на самом деле не несет ответственности ни перед акционерами, ни перед работниками. На практике наиболее важные отрасли производства находятся в руках больших корпораций, которые управляются своими высшими служащими. Огромные корпорации, контролирующие экономику и в значительной степени политику страны, осуществляют нечто прямо противоположное демократическому процессу: они представляют собой силу, не подконтрольную тем, кем она управляет.

Помимо промышленной бюрократии, огромное большинство населения управляется и другими бюрократиями. В первую очередь это правительственная бюрократия (включая вооруженные силы), которая в той или иной форме влияет и направляет жизнь многих миллионов. Промышленная, военная и правительственная бюрократии все больше переплетаются между собой, и в своей деятельности, и в отношении персонала. С развитием все более крупных предприятий профсоюзы также превратились в большие бюрократические механизмы, в которых отдельный член почти не имеет права голоса. Многие профсоюзные лидеры стали управленцами-бюрократами, подобно промышленному руководству.

Как и следует из самой природы бюрократического управления, все эти бюрократии не имеют планов и видения будущего. Когда человек превращается в вещь, им и управляют, как вещью; управленцы сами превращаются в вещи, а вещи не имеют ни воли, ни видения, ни планов.

При бюрократическом управлении людьми демократический процесс вырождается в ритуал. Касается ли это собрания акционеров большой компании, политических выборов или собрания профсоюза, индивид утратил почти всякое влияние на принятие решений и лишен возможности активно в нем участвовать. В политической сфере в особенности выборы все более и более сводятся к плебисциту, когда избиратель может высказать предпочтение одному из двух списков профессиональных политиков, и лучшее, что может быть сказано о такой системе, – это что гражданином управляют с его согласия. Однако средства получения такого согласия – внушение и манипулирование; самые фундаментальные решения, определяющие внешнюю политику – мир или войну, – принимаются маленькими группами, едва ли известными среднему избирателю.

Политические идеи демократии, какими их создавали отцы-основатели Соединенных Штатов, не были чисто политическими. Они основывались на духовной традиции, унаследованной нами от пророческого мессианства, из евангелий, из гуманизма философов века Просвещения. Все эти идеи и движения сосредоточивались вокруг одной надежды: что человек в ходе истории сможет освободиться от нищеты, невежества и несправедливости и создать общество гармонии, мира и согласия между людьми и человеком и природой. Представление о том, что история имеет цель, и вера в совершенствование человека в историческом процессе были самыми характерными элементами западной мысли. Они – это та почва, на которой выросла американская традиция и из которой она черпает силу и жизнеспособность. Что же случилось с идеей совершенствования человека и общества? Она выродилась в плоскую концепцию «прогресса», в стремление ко все большему и большему производству вещей вместо того, чтобы вести к рождению обладающего жизненной силой и продуктивного человека. Сегодня наши политические концепции утратили свои духовные корни. Они стали вопросом удобства, оцениваемыми по тому критерию, способствуют ли они достижению более высокого уровня жизни и более эффективному политическому администрированию. Лишившись корней в сердцах и желаниях людей, они превратились в пустую скорлупу, которую можно выбросить, если этого потребует удобство.

Индивидом управляют и манипулируют не только в сфере производства, но также в сфере потребления, в которой предположительно человек выражает свой свободный выбор. Касается ли это пищи, одежды, напитков, сигарет, кинофильмов, телепрограмм, действует мощный аппарат внушения, преследующий две цели: постоянно увеличивать жажду новых объектов потребления и направлять эту жажду по каналам, приносящим наибольший доход промышленности. Сам размер инвестиций в производство потребительских товаров и конкуренция между немногочисленными гигантскими компаниями не позволяют оставлять потребление на волю случая, так же как не позволяют предоставлять потребителю свободный выбор в том, что и в каком количестве он хочет приобретать. Его аппетит следует постоянно возбуждать, вкусами манипулировать и делать их предсказуемыми. Человек превращается в «потребителя», вечного сосунка, у которого единственное желание: потреблять все больше и все «лучшие» предметы.

Хотя наша система обогатила человека материально, она сделала его нищим в человеческом смысле. Невзирая на всю пропаганду западной веры в Бога, на весь идеализм, на озабоченность духовностью, наша система создала материалистическую культуру и материалистического человека. В рабочие часы индивидом управляют как частью производственной команды. В свободное время им манипулируют, превращая в совершенного потребителя, который любит то, что ему велят любить, но при этом сохраняет иллюзию следования собственным вкусам. Постоянно обрушиваются на него призывы и предложения, постоянно звучащие голоса лишают последних крох реализма, которые у него еще остаются. Начиная с детства человека поощряют не иметь истинных убеждений. Он редко встречается с критической мыслью, с настоящими чувствами, и поэтому только согласие с другими может спасти его от непереносимого одиночества и потерянности. Индивид не ощущает себя активным носителем собственной силы и внутреннего богатства; он обнищавшая «вещь», зависимая от внешних сил, в которые он переносит свою жизненную субстанцию. Человек отчуждается от себя и склоняется перед созданиями собственных рук. Он склоняется перед собственными произведениями, перед государством и перед лидерами, которых сам же и создал. Его собственные действия становятся для него чуждой силой, противостоящей ему, вместо того чтобы подчиняться. Более чем когда-либо в истории, консолидация нашей собственной продукции в объективную силу, вышедшую из-под нашего контроля, пренебрегающую нашими ожиданиями, уничтожающую наши расчеты, стала одним из главных факторов, определяющих наше развитие. Товары, машины, государство стали идолами современного человека, и эти боги в отчужденной форме представляют его жизненные силы.

Несомненно, Маркс был прав, утверждая, что «место всех физических и психических чувств занято их самоотчуждением, чувством владения. Частная собственность сделала нас такими глупыми и бессильными, что вещи становятся нашими, только если мы ими владеем, то есть если они существуют для нас как капитал и принадлежат нам, поедаются нами, выпиваются нами; другими словами, нами используются. Мы бедны, несмотря на все наше богатство, потому что имеем много, но сами мы малы».

В результате средний человек чувствует себя неуверенным, одиноким, угнетенным, страдает от отсутствия радости посреди изобилия. Жизнь не имеет для него смысла; он смутно сознает, что значение жизни не может заключаться в том, чтобы быть всего лишь «потребителем». Он не смог бы вынести безрадостной и бессмысленной жизни, если бы система не предлагала ему бесчисленные пути бегства – от телевидения до транквилизаторов, позволяющие забыть, что он теряет все больше и больше из ценностей жизни. Несмотря на все утверждения обратного, мы быстро приближаемся к обществу, управляемому бюрократами, заботящимися о том, чтобы человек был сыт, лишен забот, обесчеловечен и подавлен. Мы создаем машины, которые подобны людям, и людей, подобных машинам. То, что было величайшим упреком социализму пятьдесят лет назад – что он приведет к унификации, бюрократизации, централизации, бездушному материализму – стало реальностью сегодняшнего капитализма. Мы говорим о свободе и демократии, однако все больше людей боится ответственности, которую несет свобода, и предпочитает рабство хорошо накормленного робота; люди не верят в демократию и счастливы предоставить принятие решений политическим экспертам.