Бумажные души

Наконец Луве закрыл дверь и отклеил покрытую пятнами табличку с надписью “Луве Мартинсон, заведующий”. Табличку он смял и бросил в корзину для мусора, стоявшую в коридоре.

Новое руководство обещало навести порядок и внедрить эмпирически подтвержденные методы когнитивно-поведенческой терапии. Под “навести порядок” явно подразумевались новая медная табличка и новая мебель для кабинета, а “заведующий” следовало заменить на “менеджер проекта”.

Вчера в интернате имело место нечто вроде официальных проводов с участием руководства, неизбежным букетом и прощальным подарком в виде подсвечника из какого-то местного арт-магазинчика. Девчонки иззевались за время церемонии, которая, кроме прочего, включала в себя напыщенную речь директрисы, женщины, которая в другое время носа не казала в “Ведьмин котел”. Когда Луве сказал ей, что Бесу Ундин нашли и она в больнице в Худдинге, директриса отозвалась на новость холодной улыбкой. С таким же успехом она могла бы ответить: “Бесе уже исполнилось восемнадцать, так что мы за нее больше не отвечаем”.

Вот и все.

Луве уже попрощался с девочками, которые занимались чем-то на улице под руководством двух терапевтов. Самое время уйти, избежав прочувствованных прощальных слов.

За дверями интерната его встретило синее небо и юго-восточный ветер; фабрикой несло меньше, чем обычно. Солнечный свет казался неестественно ярким, у Луве заслезились глаза, и он, идя к машине на парковке, вытер щеки рукавом пиджака.

Увидев свою машину, Луве остановился.

Маленькая “шкода” была по самую крышу набита красными шариками-сердечками, а вдоль всего борта тянулась широкая лента, на которой черной краской из баллончика было начертано:

“НАША ЖАЖДА УТЕШЕНИЯ НЕУТОЛИМА[4 - Стиг Дагерман “Наша жажда утешения неутолима” (пер. Наталии Пресс).]”.

* * *

Через полчаса Луве, в компании шести девочек и двух терапевтов, уже сидел на площадке для гриля в рощице, расположенной неподалеку от парковки. Идея устроить этот импровизированный праздник принадлежала девочкам, и Луве понимал, что они решили подключить к делу его машину не случайно.

Когда он начинал свои челночные рейсы Упсала-Скутшер, которым суждено было продлиться семь лет, рассказ “Убить ребенка” был единственным, что он прочитал у Стига Дагермана. Страшный рассказ о человеке, который во время самой обычной поездки на автомобиле насмерть сбивает малыша. Писатель был родом из Эльвкарлебю – района, мимо которого Луве проезжал каждый день по дороге на работу и с работы. Бессмысленно, конечно, каждый раз, проезжая по этой дороге, высматривать ребенка, и все же Луве всякий раз, приближаясь к описанному у Дагермана месту, сбрасывал скорость.

Со временем Луве проштудировал все, что написал Дагерман, и периодически ссылался на него во время сессий. На растяжке, протянутой по борту его машины, девочки написали цитату, которую Луве не раз приводил на сессиях и которая наверняка врезалась им в память: “Наша жажда утешения неутолима”.

У них было много общего со Стигом Дагерманом: хроническая депрессия, неоднократные попытки покончить с собой – и часто тексты, в которых говорилось о насилии. К тому же все они были так или иначе связаны с этим местом, и Луве интуитивно ощущал, что это неспроста. Девочки исцелялись там, где прошло детство писателя, в единственном месте, где он, по его собственному признанию, бывал по-настоящему счастлив.

Здесь те же луга и леса, та же река с шумом стремится к Балтийскому морю.

И запах с фабрики тот же, подумал Луве, глядя сквозь дым на девочек. Солнце, обещавшее еще одно жаркое лето, освещало шесть лиц.

Девочки решили устроить неофициальные проводы, все скинулись на маленький праздник, и на площадке для пикников сейчас лежали завернутые в фольгу разнообразные сосиски, картофельный салат, овощи, сыр халуми, чипсы и как минимум две двухлитровые бутыли с газировкой.

– Лиззи, чтоб тебя, аккуратнее с огнем, сосиски спалишь!

– Они останутся сырыми внутри, а снаружи обуглятся. Ты что, не знаешь?

– Ну и что? Наплевать мне, пусть будут сырые. Я так есть хочу, что сырой член готова сожрать.

За всеобщим хохотом одна из коллег Луве – без особого успеха – попыталась призвать девочку следить за речью.

– Проклятый сэдэвэгэ…

– Осторожнее, Лиззи, ты же капаешь жиром на мой сверток!

– А что плохого в жире? Вот смотри…

Лиззи сдавила живот, сделав ему “щеки”, и заговорила нарочитым басом, изображая речь пупка:

– Привет! Глядите, какие у меня толстые щеки! А все потому, что Лиззи откармливает меня сосисками и чипсами.

Снова раздался общий хохот; теперь к девочкам присоединились и оба терапевта.

“Черт, – подумал Луве. – Не хватало еще, чтобы я передумал и остался”.

Всего два месяца назад Лиззи пыталась повеситься на дереве. Луве по какой-то причине приехал на работу на полчаса раньше и заметил среди стволов красный свитер. Ему удалось вынуть девочку из петли, и она отделалась хлыстовой травмой. Лиззи потом говорила, что Луве, на ее счастье, успел вовремя, потому что она передумала вешаться, едва почувствовав, как веревка впивается в горло. К счастью, девочки часто передумывали.

Луве знал, что Лиззи известно, что написано на надгробье Дагермана, похороненного возле церкви в Эльвкарлебю.

“Смерть – это как путешествие. С ветки на твердую землю”[5 - Стиг Дагерман “Осень”.].

До того как Лиззи предприняла попытку повеситься, Луве толковал эти слова как полные надежды: за пределами нашего мира есть другой мир, где ничто не подлежит сомнению, в отличие от нашего земного существования, подобного хрупкой ветке, которую может сломать порыв ветра.

“Мы, живущие, – думал он, – всего лишь мертвецы в отпуске”.

– Луве, смотри, что мы нашли у тебя в машине…

Широко улыбаясь, Лиззи продемонстрировала маленький пластиковый пузырек.

– Тестогель, – объявила она и, воздев палец, стала читать: – Применяется при недостаточной выработке тестостерона. Люди с пониженным тестостероном могут легко раздражаться, быстро уставать и пребывать в угнетенном состоянии духа. – Лиззи рассмеялась. – Луве, это ты из-за нас легко раздражаешься, быстро устаешь и пребываешь в угнетенном состоянии духа? Да так, что у тебя не стоит? Потому что мы – трудные девицы с СДВГ?

Луве усмехнулся.

– Дай-ка.

Лиззи отдала пузырек. Луве повертел его в руках, размышляя, нужно ли рассказывать девочкам свою историю.

Нет, решил он. Рассказывать о таких вещах в последний день было бы странно.

– Кстати, видел свою пациентку по телевизору? – спросила Лиззи. – Которая жила в интернате лет сто назад? Они с каким-то знаменитым писателем перетирали про смерть…

– Нет, не видел.

– Она вроде и про тебя говорила. Ты бы посмотрел эту передачу.

Пер Квидинг

“Жизнь и смерть Стины”

(отрывок)

ЛЕТО 1869 ГОДА

Стина шла по дороге южнее Эдмордена, что на севере Естрикланда; навстречу ей тянулись горестные тени людей – все они покидали город, в который она направлялась. Самые разные люди, богатые, бедные, многие – в ожогах, они тащили свои пожитки, мешки и кастрюли в скрипучих тележках или на собственных спинах. Они не жаловались, но молчание, царившее среди этих людей с пустыми, красными от слез глазами, было красноречивее слов.

Уже в городе Стина поняла, почему жители покидают его. В воздухе сухого, почти безветренного летнего дня, стоял едкий запах дыма; там, где кончался хвойный лес, начиналось открытое пространство, за которым виднелся другой лес. Отмеченный печатью разрушения лес из голых, закопченных печных труб. Стине пришло на ум описание морского сражения из “Дон Кихота”: корабельные мачты виднеются в пороховом дыму или до половины уходят в воду, черную, как эта покрытая золой земля. Позже Стина узнает, что причиной опустошения стал столяр, варивший клей без должной осторожности.

Стина смотрела на то, что осталось от гарнизонного городка Ефле – городка, где она родилась, где росли ее родители и где они вступили в брак.