Бумажные души

Луве замер. Не потому, что ведущий допустил ошибку, спутав род и пол, а потому что сразу понял, к чему тот клонит.

“Неужели она и правда имеет в виду меня”, – подумал он.

– Мерси… Учитывая все, через что вам пришлось пройти, может показаться, что ступить на стезю литературы вам помогла именно женщина.

– Ну… А почему?

– Потому что вы, при вашем страшном, да что там – отвратительном опыте общения с мужчинами, скорее открылись бы перед женщиной.

– Мне сложно сказать… Во время терапии я познакомилась с собственной ранимостью. Я не знала ни кто я, ни куда направляюсь. Мне казалось, что у нас с тем человеком одно переживание на двоих… что мы оба не знаем своей сути.

“Мы оба не знаем своей сути, – подумал Луве. – Неужели она видела меня именно таким?”

Он не столько обиделся, сколько удивился, однако его самооценка оказалась неприятно задетой.

Все годы работы в “Ведьмином котле” Луве хотелось думать, что он помогает девочкам снова обрести чувство безопасности, стабильности. На стремлении вернуть девочкам это чувство и строился его терапевтический подход.

Как может человек узнать и принять себя, если ему кажется, что его наставник сам не знает своей сути?

Глава 13

Туннель на станции “Катарина”

В начале 1930-х годов район Сёдермальма рядом со Слюссеном не слишком отличался от той гигантской стройплощадки, что он представляет сейчас. Бреши в скальной породе, проделанные динамитом, улицы, ведущие в никуда, груды камней и строительные леса чуть не на каждом шагу. Тогда, как и сейчас, по-ночному темные коньки крыш освещала первая в Швеции неоновая реклама зубной пасты “Стоматол”. В декабре 1932 года шестнадцать тысяч тонн камня преобразовались в туннели “Медборгарплатсен”, станции первой линии шведского метро. Фотограф запечатлел момент, когда через толщу скальной породы был проложен проход: двое подрывников – тот, что двигался с севера, и тот, что двигался с юга – встретились в туннеле под Бьёрновыми садами и пожимают друг другу руки, ставя этим жестом точку в своей работе.

И вот почти девяносто лет спустя двое других мужчин приветствуют друг друга примерно на том же месте – на маленьком пятачке у подножия эскалатора, спускающегося на станцию метро от Бьёрновых садов. Теперь, как и тогда, встречаются в рукопожатии потные после работы ладони, но сама работа совершенно иного рода. Мужчины чувствуют облегчение: их задача – задержать наркоманку под кайфом и, возможно, с психическими отклонениями – оказалась куда сложнее, чем они поначалу думали.

На полу лежит что-то похожее на ворох одежды, но, когда один из охранников трогает эту кучу тряпок носком ботинка, она шевелится. Охранник наклоняется, берется за рукав темно-зеленой куртки, дергает.

– Слушай, ты, давай-ка…

Среагировать он не успевает: тяжелый ботинок пинает его в подбородок. Охранник неожиданно для себя резко закрывает рот, лишившись при этом кончика языка.

* * *

Если вчера Олунду просто нездоровилось, то сегодня он чувствовал себя в сто раз хуже. Шипучие витамины, которые, если верить некоторым сайтам, были ненамного эффективнее плацебо, он выбросил и купил вместо них жаропонижающее. Когда они со Шварцем лавировали в туннелях Сёдермальма, тошнота тоже никуда не делась.

– Охранники задержали девицу, когда заметили, как она катается от “Медборгарплатсен” до “Слюссена” и обратно, – говорил Олунд. – К тому же некоторые пассажиры видели, как она бегает по переходам.

– Значит, она со вчерашнего дня в подполье, – усмехнулся Шварц.

– Наверное… Во всяком случае, охранник говорил, что она сопротивлялась как бешеная. Что она не так уж беззащитна, как кажется.

– А может, это охранники не так круты, как про себя думают.

Олунд механически кивнул. Иногда ему было проще согласиться со Шварцем, что бы он сам ни думал. Может быть, ему просто не хотелось обсуждать нюансы и точки зрения.

– Она сейчас в служебном помещении в конце платформы, – сказал он, когда Шварц парковался на стоянке возле палатки-гриль неподалеку от Бьёрновых садов.

Шварц его, кажется, не слушал.

– Ну и ну, – проворчал он. – Наркоманы, алкаши – и тут же детский сад. Чем люди думали?

Перед ними стояла полицейская машина. Несколько патрульных пытались привести в чувство пьяного. Олунд оглядел маленький парк. Банки из-под пива, мусор; подростки растянулись на залитой солнцем лужайке, на лестнице неподалеку сидят цыгане с картонными стаканчиками. Скейтбордисты первого поколения делят пятачок у ресторана “Кварнен” с собственными детьми и внуками. Слева, возле детского сада, была игровая площадка. Вылезая из машины, Олунд насчитал с десяток галдевших ребятишек. Вокруг разливалась вонь туалета.

Сегодня жара стояла еще страшнее вчерашней, хотя Олунду казалось, что жарче, чем вчера, быть уже не может. Он с облегчением вздохнул, когда они спустились на эскалаторе в прохладу подземки, однако уже через несколько шагов пульс у него участился. Но не из-за того, что его лихорадило; Олунда вдруг настигло чувство, что что-то не так.

В воздухе ощущалась тревога. Пассажиры, ехавшие вниз, не были буднично молчаливой и безликой толпой. Явно не знакомые друг с другом люди переговаривались между собой; привычной спешки у них тоже не наблюдалось.

Те, кто стоял на платформе по ту сторону путей, смотрели вниз, на рельсы.

– Пошли, – сказал Шварц. – На перроне что-то происходит.

Он со стуком приложил полицейский жетон к плексигласовому окошку, и скучающий дежурный открыл им турникет. Олунд последовал за Шварцем.

Прибывающий поезд замедлил ход, со скрипом останавливаясь – и тут откуда-то с перрона раздался крик. Олунд и Шварц стали прокладывать себе путь через толпу.

– А ну стой! Стоять!! – кричал мужской голос.

Олунд успел заметить в дальнем конце платформы спину охранника; на какую-то долю секунды за последним вагоном мелькнула развевающаяся светлая ткань. Двери разъехались, и на перрон, как стадо овец, хлынули пассажиры, закрывшие обзор.

“Черт, – подумал Олунд. – Неужели на рельсы прыгнула?”

Им со Шварцем пришлось проталкиваться сквозь толпу желающих выйти из вагона и стремящихся войти в вагон. Когда толпа наконец рассеялась, оба увидели, что охранник стоит у ограждения и заглядывает в туннель.

– Что тут происходит? – рявкнул Шварц. – Она у вас что, сама по себе гуляет?

Охранник обернулся; он был явно потрясен.

– Нет, но… Черт. По-моему, она кое-что прихватила из сейфа.

Голос из вагонных динамиков объявил, что двери закрываются.

– Из какого еще сейфа? – Шварц отвел охранника в сторону и схватился за ограду. – И где, кстати, ваш напарник? Вас же должно быть двое, не меньше?

Охранник молча кивнул. Двери закрылись, поезд тронулся. Олунд бросил взгляд на табло. “Скарпнэк – 3 мин”. Шварц уже успел спрыгнуть на пути.

– А вы давайте по Гётгатан до “Слюссена”, – крикнул он. – Если повезет, мы ее перехватим.

И Шварц скрылся в темноте туннеля. У Олунда засосало под ложечкой. До следующего поезда три минуты. И двое придурков в туннеле. Плохо.

Олунд быстро прикинул вероятные перспективы и спросил:

– Что она прихватила из сейфа?

– Пистолет напарника, – вздохнул охранник.

Олунд снова задумался, и тут же напомнила о себе лихорадка. Накатил приступ головокружения, после которого тело налилось тяжестью, словно каждая его клеточка сопротивлялась тому, что он собирался сделать.