Воин Заката

– Ну хорошо.

Саардин сделал знак рукой, и на пороге комнаты возник еще один даггам, которого они не заметили раньше. На сгибе левого локтя он держал табличку, в правой руке – перо.

– Мой писарь всегда при мне, – сказал Фрейдал. – Он записывает все, что говорю я, и все, что говорят мне. Чтобы потом не возникло каких-то... недопониманий. – Саардин скользнул равнодушным взглядом по Ронину и опять обратился к целителю. Невозможно было угадать, что у него на уме. – Он зачитает отчет, который он мне приготовил сегодня утром.

– Отлично, – ответил на это Сталиг. – Но сначала я должен осмотреть Борроса.

Фрейдал натянуто поклонился. Они молча прошли в темную комнату, где на кровати лежал человек.

– Извините, что здесь недостаточно света, – проговорил Фрейдал без тени, впрочем, сожаления. – У нас сломалась осветительная система.

Комната освещалась лишь тусклым неверным пламенем двух масляных ламп.

На кровати – самой что ни на есть обычной деревянной раме с грудой мягких подушек – лежал человек. Он был привязан к ложу кожаными ремнями. Один ремень проходил поперек груди, второй – по ногам. Сталигу с Ронином пришлось подойти совсем близко, чтоб разглядеть его в тусклом свете чадящего пламени.

Человек этот был необычный во всех отношениях. Длинный торс, широкая мощная грудь, очень узкие бедра. Пальцы рук – длинные, тонкие, с невероятно длинными ногтями, которые были к тому же почти прозрачными. Но больше всего Ронина поразило его лицо. Вытянутая, овальной формы голова практически лишена волос. Странного темного цвета кожа с желтоватым оттенком, туго обтягивающая череп и скулы. Дышал больной учащенно. Глаза его были закрыты. Сталиг склонился к нему, не теряя времени, и начал осмотр.

В этот момент писарь начал читать:

– "Записано 27-го цикла периода Саджита..."

Фрейдал остановил его движением руки.

– Пожалуйста, только текст.

– "Заявление Мастаада, состоящего техником при Борросе, колдуне. В течение многих циклов мы работали над завершением проекта, конечную цель которого Боррос упорно отказывался называть. Я занимался соединением элементов и контролем над ними. В течение нескольких циклов подряд Боррос работал без перерывов. Если я уходил от него к концу шестой смены, то, возвращаясь к началу второй, я заставал его за работой. Впечатление складывалось такое, что он вообще не вставал из-за стола. Три цикла назад, заступая в смену, я застал его в состоянии крайнего возбуждения. Однако мне он ничего не сказал, хотя я, беспокоясь за его здоровье, умолял его..."

– А это что, саардин? – прервал писаря Сталиг, который все это время сосредоточенно осматривал неподвижного пациента. Ронин наклонился поближе и увидел на висках колдуна два маленьких пятнышка – настолько маленьких, что даже Сталиг не сразу заметил их, – треугольной формы, похожих на грязь от угольного карандаша.

Теперь Фрейдал тоже увидел их, и Ронин буквально физически ощутил, как в комнате скапливается гнетущее напряжение.

– Это вы у нас доктор, – проговорил саардин, не сводя глаз с неподвижного тела. – Вот вы мне и скажите, что это такое.

Сталиг явно хотел возразить, но потом, видимо, передумал. На какое-то время воцарилась неуютная тишина, а потом Фрейдал опять поднял руку, и писарь возобновил чтение своих записей:

– "...рассказать мне все. Но он отказался и при этом повел себя агрессивно, так что настаивать я не стал. На следующий цикл он стал еще агрессивнее. Раздражение его увеличилось, руки дрожали, голос срывался... он начал ко мне придираться. Казалось, он ищет повод, чтобы меня оскорбить. Когда я пришел во вторую смену, он накричал на меня. Велел мне уходить. Заявил, что ему больше не нужен техник, а потом разразился какой-то бессвязной речью. Я испугался за его состояние и попытался его успокоить, но он совсем обезумел, набросился на меня и вышвырнул в коридор. Я сразу пришел сюда, чтобы..."

Саардин подал знак, и писарь умолк.

– Почему вы его изолировали? – спросил Сталиг, выпрямляясь и оборачиваясь к Фрейдалу.

– Сэр, я хочу знать, будет ли Боррос жить, а если да, то сможет ли он исполнять свои прежние функции. Когда я получу ответы на интересующие меня вопросы, я с удовольствием удовлетворю ваше праздное любопытство.

Сталиг вытер пот со лба.

– Он будет жить, саардин. Я уверен, что будет. Что касается восстановления всех его прежних способностей, я ничего не могу сказать определенно. Надо дождаться, пока он не придет в себя. Я должен проверить его рефлексы.

Саардин на секунду задумался.

– Сэр, этот человек оказал сопротивление моим даггамам. Он первым напал на них, хотя они не причинили ему никакого вреда. Они были вынуждены усмирить его и проследить за тем, что он больше никому не будет угрожать. То, что мы сделали с ним, было сделано прежде всего ради его собственной безопасности.

В первый раз за все это время Фрейдал улыбнулся. Когда он улыбался, он был похож на хищного зверя. Впрочем, улыбка мелькнула и тут же исчезла, как будто ее и не было.

– Все равно так нельзя обращаться с людьми, – сухо заметил Сталиг. – Это бесчеловечно.

– Это была вынужденная мера, – пожал плечами Фрейдал.

Оставив двух даггамов на пороге сумрачной комнаты и велев им немедленно уходить, как только целитель закончит осмотр больного, саардин поспешил уйти.

– Если Боррос умрет, вы мне лично за это ответите, – бросил он Сталигу на прощание.

Когда Сталиг с Ронином остались одни, целитель принялся тихонько насвистывать себе под нос, что выдавало его крайнее нервное напряжение. Он тяжело опустился на единственный в комнате стул и весь как-то сник. Его пальцы, сцепленные в замок, легонько дрожали. Казалось, за считанные секунды он постарел на несколько лет. Сердце Ронина наполнилось жалостью.

– Я дурак, – сказал вдруг Сталиг. – Зачем я тебя потащил с собой?! Не надо мне было этого делать. Ладно, в молодости я был отчаянным и безмозглым. А теперь я уже старик, и мне следовало бы сообразить, чем это все может кончиться.

Ронин похлопал его по плечу. Ему хотелось сказать что-нибудь Сталигу, как-то его подбодрить, но он не сумел ничего придумать.

– Теперь он запомнит тебя, учти. – Сталиг с тревогой взглянул на Ронина. Тот попробовал улыбнуться, но у него ничего не вышло.

Целитель встал и вернулся к лежащему колдуну. Ронин молча застыл на месте, глядя на этого странного человека с желтой кожей, привязанного к кровати. Мутный оранжевый свет переливался на его длинных прозрачных ногтях, образуя причудливые узоры бликов.

Боррос открыл глаза как раз в тот момент, когда Сталиг принялся рыться у себя в сумке. Так что именно Ронин первым заметил это и тихонько окликнул целителя.

В полумраке Ронин не смог как следует разглядеть глаза колдуна. Он заметил только их необычный удлиненный разрез.

– А, – тяжело выдохнул Боррос, – а-а.

Он несколько раз моргнул. Потом веки закрылись. Губы были сухими.

– Наркотики, – констатировал Сталиг, оттянув веко больного и рассмотрев его глаз.

– А-а, – простонал колдун.

Ронин склонился поближе к Сталигу, так, чтобы даггамы у дверей не смогли их подслушать.

– Зачем они его так наказали?

– Саардин бы, конечно, ответил, что все это сделано для того, чтобы облегчить страдания несчастного. Но я бы ему не поверил.

– Почему?

– Ну, во-первых, это не тот наркотик. Боррос уже потихоньку приходит в себя, но наркотик все еще действует. Будь это обычное успокоительное, он бы либо лежал до сих пор в отключке, либо давно бы уже очнулся и поинтересовался, что с ним происходит...

Колдун опять застонал.

– Боррос, вы меня слышите? – склонился над ним Сталиг.

Больной заметно напрягся.