Дай-сан

Через какое-то время он вышел на просеку. Снег прекратился, но здесь, в лесу, было темно и без снега. Здесь не было солнца, а только гнетущий, холодный день, больше похожий на вечные сумерки. Он поднял глаза к фиолетовому небу, наблюдая за тем, как над миром растекаются тяжелые янтарные облака. Ему вспомнился Кукулькан, повелитель света, парящий в своих владениях высоко над миром, охваченным разрушением… Он резко развернулся еще до того, как услышал шум сзади, и выхватил Ака-и-цуши.

Между деревьями плавал зеленый туман. Его бледные и как будто светящиеся клубы заливали небольшую прогалину. За туманом смутно вырисовывается темный массивный силуэт. Оранжевые глаза, словно сияющие маяки.

Четвертый Маккон.

Изорванная и грязная одежда Саламандры распахнулась и упала на землю. Зловоние Маккона заполнило просеку. За спиной у него бился длинный и сильный хвост, освобождаясь от остатков черного одеяния. Из кривого клюва вырвался вой.

Этот Маккон был выше ростом, чем его собратья, и, возможно, был старше их. Его очертания пульсировали в тумане, местами теряя четкость.

Он надвигался, раскинув руки, и его движения сопровождались звуком, напоминающим скрежет серпа, срезающего спелую пшеницу. И теперь Воин Заката разглядел, что лапы у этого Маккона не чешуйчатые и шестипалые, а прозрачные, словно сделанные из чего-то похожего на ограненный кварц, под твердой блестящей поверхностью которого по всей длине скрюченных пальцев переливались тусклые красные и яркие пурпурные огоньки, увеличенные, как под лупой.

Желтовато-серый клюв судорожно открылся, и в нем замелькал твердый треугольный язык. Маккон бросился на Воина Заката всем своим громадным телом, и тот развернулся на левой ноге, встретив нападавшего левым боком и плашмя ударив мечом по плечам твари.

Когда Маккон проскочил мимо него, он услышал какие-то ритмичные звуки, исходившие из огромного туловища. Они повторялись снова и снова, и теперь ему стало казаться, что это искаженная человеческая речь, словно чудовище много лет учило одну фразу, а теперь пыталось выдавить ее голосовыми связками, не приспособленными для произнесения этих звуков.

– Я хочу их, – твердил Маккон.

Воин Заката увернулся от очередной атаки, но на этот раз Маккон был к этому готов и гораздо стремительней, чем можно было ожидать от такого массивного существа, сделал обманное движение и прорвал его защиту. Воин Заката ощутил жгучую боль в левой руке. В его жилы как будто ввели жидкий лед.

Кварцевая рука схватила его, и прозрачные когти вонзились в предплечье как раз над тем местом, где заканчивалась перчатка из шкуры Маккона. Огоньки из-под прозрачной кожи устремились в его плоть через кончики полых когтей. Он дернулся, но вырваться не смог. Замахнулся мечом, но положение было не самым удобным, к тому же у него почти не было опоры. Клинок лишь скользнул по пульсирующей шкуре. Ужасный клюв раскрылся, и из пасти Маккона вырвался страшный вой.

– Я хочу их.

Он опять попытался вырвать руку, чувствуя, как обжигающий лед вливается в него. По телу распространялась боль. Перед глазами все поплыло. Закружились деревья… Ноги вдруг обессилели, и он опустился на колени, выронив бесполезный меч.

– Я хочу их.

Другой лапой Маккон провел по перчатке Воина Заката и попытался стянуть ее с руки. Воин Заката сжал кулак, и тут еще одно воспоминание ярким пятном всплыло в его сознании. Зеленый дом дор-Сефрита из покрытого глазурью кирпича в Городе Десяти Тысяч Дорог. В комнате на втором этаже – пустой стеклянный ящик с двумя отпечатками, напоминавшими человеческую руку. Крупнее. А сколько пальцев? Конечно! Перчатки были изготовлены магом. Не с этим ли Макконом бился дор-Сефрит? Не он ли отсек у него обе лапы? Он заглянул в лихорадочно сверкающие глаза и все понял.

Ледяная тьма грозила полностью затопить его, и он мысленно отругал себя за беспечность. Похоже, он влип серьезно. Схватка близится к концу, не успев толком начаться. Он направил все мысли внутрь – в себя. Мир перевернулся.

Он ударил каблуками по земле, чтобы набрать инерцию. Подался вперед и перекатился. Свободен.

Он понял свою ошибку: он ожесточенно сражался, пытался вырваться из яростной хватки Маккона, накапливал силы, чтобы перетянуть его, упирался ногами в снег и лед, наращивал усилие, скрипя зубами, не обращая внимания на растекающуюся в сознании тьму, и поэтому Маккон одолевал его. Но теперь он изменил направление усилия, используя силу Маккона против него же, поддавшись ему, врезавшись в его туловище, а потом перепрыгнул через пошатнувшегося Маккона. На миг – долгий, мучительный миг – кипящее янтарное небо перевернулось и оказалось у него под ногами. Ветер свистел у него в волосах, а кучи снега превратились в белый барьер у него над головой.

Из-за рывка рука чуть не выскочила из сустава, но когти отпустили его. Теперь огоньки, изливающиеся из них, летели в воздух. Воин Заката перекатился по мерзлой земле. Его шлем отлетел в сугроб.

Но Маккон быстро пришел в себя, и, как только Воин Заката выпрямился, прозрачные когти опять потянулись к нему. Он ощутил сырое, зловонное дыхание чудовища, душившее его тошнотворными нутряными запахами, и ударил сжатым кулаком по черепу твари. Маккон зашатался и завалился на бок, опасно размахивая длинными руками, но снова сделал обманное движение и, пробив защиту Воина Заката, попал лапой ему по щеке. Лицо мгновенно онемело. Ему показалось, будто у него разлетелась скула. Зрение в одном глазу вдруг помутилось, и он потерял глубину восприятия. Что-то холодное и липкое обвилось вокруг шеи. Хвост Маккона… И тут же к его глазам устремились сверкающие когти. Маккон все-таки зацепил его. Воин Заката выбросил вверх кулак в перчатке, ударив снизу по мерзкому клюву. Клюв разломился, тварь взвыла от боли и ярости, однако, петля из хвоста сжимала горло все туже, не выпуская воздух из легких, и, как только организм израсходовал весь кислород, началось отравление углекислым газом. Он сам себя убивал.

Воин Заката с трудом дотянулся до короткого меча. Девственно-чистый клинок зашелестел в воздухе, словно рассказывая о тайнах войны, смерти и разрушения, и он, не глядя, ткнул мечом вверх, в разорванную пасть. Он искал рану на уже поврежденной шкуре, нащупывал ее клинком. Но Маккон извернулся, не позволив кончику меча добраться до уязвимой точки у него на нёбе. Липкая черная кровь чудовища стекала на Воина Заката тошнотворной волной, а прозрачные когти искали точку опоры у него на руке, раздирая плоть. Время свелось к веренице мучительно кратких мгновений, в течение которых Воин Заката наносил удары мечом, а Маккон впрыскивал в его вены свой леденящий яд. Лохмотья плоти и зловонное дыхание.

Лед превратился в алый поток, уносящий из него силу. Капли сверкающей смерти вливались в его кровь. Но Воин Заката не обращал внимания на усиливающуюся боль. Наконец зрение полностью восстановилось. Он еще на сантиметр сдвинулся влево, резко выпрямил ногу и ударил под нужным углом Маккону под подбородок, вложив в удар всю свою силу. Чудовище взвыло. Хвост его развернулся как плеть, но смертоносные когти не отпустили его руки. Воин Заката всадил меч Маккону в пасть, ощутив, как клинок пронзает нёбо и рассекает мозг твари. Маккон дернулся над ним в последней попытке опередить сверкающий меч, но Воин Заката продолжал давить, прилагая неимоверные усилия, пока мышцы не запросили пощады, не выдерживая напряжения. Опрокинув громадную тушу на спину, он уселся на Маккона верхом и обеими руками вонзил клинок в голову своего врага, пробив затылок яростным ударом. Кончик меча зарылся в белый иней.

Огромное тело судорожно содрогнулось. Воин Заката выдернул короткий меч. Искромсанная морда уткнулась в снег.

Он вытер меч снегом, вложил его в ножны и подобрал Ака-и-цуши и откатившийся в сторону шлем. Переложил длинный меч в левую руку и надел шлем на голову.

Янтарное небо уже темнело, хотя до захода солнца оставалось еще много времени. День умер, и мир погрузился в вечные сумерки.

Покинув прогалину, на которой осталось лежать, истекая черной жижей, распростертое тело поверженного Маккона, он направился на север, вглубь запутанного, обугленного лабиринта.

Здесь не пели птицы, среди ветвей не жужжали насекомые; здесь не было ни кустов, ни лишайников – ничего, кроме нескончаемых стволов, напоминавших могильные столбы, наспех врытые в промерзшую, заснеженную землю.

Дорога вдруг круто пошла в гору. Теперь повсюду среди деревьев громоздились серые валуны, а деревья с упрямой яростью тянулись к небу, словно презирая смертоносную силу огня, лишившего их листвы.

Он начал подниматься на высокий хребет, пробираясь сквозь снег и лед, цепляясь за почерневшие ветви и подтягиваясь на них, чтобы идти быстрее.

Хребет извилистой линией уходил вверх, словно загибаясь дугой к краю света. Приблизившись к перевалу, Воин Заката увидел алую ткань, раздуваемую сырым ветром – знамена проклятых.

Его ребристый панцирь блеснул бирюзово-зеленым светом, когда он поднес руку к высокому шлему и аккуратно опустил забрало. И мир вдруг сузился, ограниченный черной решеткой, этим прибежищем мести смерти. Багряные знамена манили его к себе.

Он поднялся на самый верх, где его уже ждал огромный воин в броне из резного обсидиана. Он стоял поперек гребня, широко расставив ноги. На нагруднике у него тускло отсвечивала алая ящерица, похожая на большой, неправильной формы рубин. За спиной у него развевался алый плащ.

Выступавшие на лице складки жира надежно скрывали высокие скулы, которые Ронин счел бы чужими на этом знакомом лице. Складки кожи искусно маскировали форму продолговатых миндалевидных глаз с ярким обсидиановым блеском, но сейчас под слоями жира и плоти Воин Заката разглядел характерное для буджунов строение костей лица. А где правый глаз Саламандры? На его месте зияла дыра, кое-как прикрытая повязкой. Не прощальный ли это подарок от Боннедюка?

– Ты нашел меня, Ронин. Как это глупо с твоей стороны.

Мечи скрестились и разошлись со звоном. Они стояли лицом друг к другу.

– Вижу, твои новые друзья дали тебе другой меч, – заметил Саламандра, – но он тебе не поможет. Ты никогда и ни в чем не мог сравниться со мной.

Они испытующе разглядывали друг друга.

– Ты до сих пор убежден, что наказание за твое предательство слишком сурово? Верность – тяжелый урок, но, усвоив его, можно надеяться на спасение.

– Фрейдал мертв. – Голос Воина Заката был приглушен закрытым шлемом, и Саламандра не уловил в нем новых, непривычных ноток.

– Что ж, от своего ученика меньшего я и не ждал. Его смерть была медленной и мучительной? Должна бы. Он был садистом.

Воин Заката рассмеялся.

– Что тебя забавляет?

– К'рин.

Он сумел произнести это имя недрогнувшим голосом.

– Ты пренебрег мной! – воскликнул Саламандра. – Я тебя сделал. Только благодаря мне ты стал тем, что ты есть. Я один знал, каким ты сможешь стать. Ты был глиной в моих руках. Ты не имел права уходить!

Полетели сине-белые искры, эхом раскатился лязг металла. Воин Заката молчал. За него говорил Ака-и-цуши.

– Теперь во мне его сила, – сказал Саламандра. – Что тебе принесет твоя месть? Ничего, кроме смерти!

Их мечи снова скрестились; нанося косые удары, они передвигались по неровному гребню извилистого хребта – белого шрама на сером с коричневым теле земли.

– Меня тебе не одурачить новым оружием и доспехами! Мне сказали, чего можно ждать от тебя.

Его смех прокатился по лесу, резкий и искаженный густым, вязким воздухом. Исковерканные деревья, словно расколотые зеркала, отражали фрагменты бесформенных образов.