На разговор

– Видишь ли, не всё так однозначно и просто, как может показаться. Гарантировать успех реализации любого плана никто не может. Даже когда ты отправляешься в магазин через дорогу, ты не можешь быть уверенным, что вернёшься живым и здоровым. Может грабитель войдёт вместе с тобой и получится, что ты оказался в ненужном месте и в ненужное время. А может сердце внезапно откажет. Может водитель автомобиля зазевает именно в тот момент, когда ты будешь переходить дорогу. Всегда есть вероятность того, что план реализовать не удастся. Но когда речь идёт об операции, сопряжённой с риском для жизни, такая вероятность вырастает в разы. Во-первых, это все понимали. Во-вторых, все знали, что они рискуют не ради какой-то пустышки, а защищают родину, а здесь без игры в рулетку не обойдётся. Точно также они могли погибнуть из-за ошибки какого-нибудь штабного генерала, который нетрезво оценил намерения и силы вражеской стороны, отправив сражаться с превосходящими силами врага. Это могла быть ошибка командующего армией, который повёл бы их в бой, оторвавшись при этом от формирований с провизией, боеприпасами, фуражом и прочими запасами, чем обрёк бы своих солдат на голодную смерть даже в случае победы в сражении. В-третьих, он не мог отказаться, потому что командование сочло его кандидатуру самой подходящей на роль командующего отрядом внедрения во вражеские ряды. А здесь уже возникает вопрос о том, чья ошибка была решающей – твоего предка или полковника, поручившего ему это задание? – Протянув небольшую паузу, генерал Бертран добавил: – Да и потом, пусть Людендорфа убить и не удалось, всё же их отряд устроил хороший замес. Перебили почти всю личную охрану Людендорфа, которого спасли только подоспевшие с улицы солдаты. Было так напряжённо, что немецкие генералы ещё долго не могли сделать и шага, чтоб не оглянуться через плечо.

– Но бывают и ошибки, в которых всё очень однозначно, которые тоже приводят к жертвам – уверенно заявил я.

Но генерал Бертран продолжал сидеть на своём стуле как ни в чём не бывало. Его лицо казалось абсолютно беззаботным.

– Ну, я бы сказал, что стоит разделять ошибки, которые человек совершает из-за отсутствия выбора, и те, которые являются результатом его собственной глупости. Вспомни свои детские годы.

Я развёл руками, сказав с выпученными глазами:

– Генерал, человеческие судьбы не зависят от воли ребёнка.

Но генерал засмеялся, а после добавил:

– Нет-нет. Я о том, что любой ребёнок понятия не имеет, как надо поступать в той или иной ситуации, чтобы добиться своего и обойтись минимальными потерями. Из-за отсутствия опыта дети часто ошибаются. Но точно также кое в чём опыта может не быть и у взрослого. Человек не может развиваться одинаково во всём. У большинства людей приблизительно одинаковые стандарты морали и нравственности, но природу вещей каждый понимает по-своему до тех пор, пока не столкнётся с какой-то проблемой на практике. Поэтому пока мы живём, мы должны учиться. Но следует помнить, что исключить ошибку можно лишь в том случае, если ничего не делать. Проблема в том, что если ты ничего не делаешь, то начинаешь превращаться в человекоподобное существо, неспособное развиваться, менять свою жизнь к лучшему и приносить пользу окружающим, не говоря уже о достижении победы. А теперь представь себе, что произойдёт, если генерал на поле боя будет бездействовать только для того, чтобы не совершить ошибку?

Недолго думая, я ответил:

– Такой генерал сам по себе ошибка природы.

Раздался звонкий смех генерала Бертрана, после чего он сказал:

– О, да. Порой человек кажется самой большой ошибкой.

Мы оба засмеялись, после чего генерал Бертран продолжил уже спокойным тоном:

– К сожалению, ошибка исключена только у машины, но всякая машина бездушна. Этим мы и отличаемся. Человек же существо слишком несовершенное для того, чтобы находиться в здравом уме круглые сутки и не ошибаться. Нести бред и вести себя как псих – иногда и это является нормой. Так что какая-то часть человека навсегда останется ошибкой.

Я ЗДЕСЬ ЗАКОН!

Один – жертва феодалов, другой – спецагент в Первой мировой. Интересно было бы знать, кем были мои предки на много поколений в далёком прошлом и понимать, чья кровь течёт в моих жилах. Честно говоря, я уже стал относиться к своим генам, как к какому-нибудь капиталу, который сколачивали на протяжении многих веков. Узнав, что мой предок был в шаге от того, чтобы завалить командующего одной из немецких армий в Первой мировой, мне стало даже немного стрёмно от того, что теперь я не имею права прожить свою жизнь, не совершив какой-нибудь подвиг.

Кстати, о жизни. Пока лифт в очередной раз тащит меня куда-то вверх, я вновь задаюсь вопросом, насколько моему телу повезло с реаниматологом. А ещё мне стало интересно, какая разница во времени между мирами, потому что пока чувак долбит по моему телу разрядом в десятый раз, я уже успел поговорить по душам с очень интересными людьми. Надеюсь, в тех местах, куда меня ещё заведёт лифт, будут присутствовать не менее толковые собеседники, которые смогут рассказать что-нибудь эдакое.

А вот вам ещё один рассказ из моей жизни. Он особенно подойдёт тем, кто любит собирать сплетни.

За полгода до знакомства со своей будущей женой я отправился на свидание с девушкой, которую откопал на сайте знакомств. Честно говоря, сам не знаю, на что я вообще рассчитывал. Вот посмотреть хотя бы на то, что она написала о себе на странице: «Молодые, страстные и амбициозные семьдесят семь килограмм счастья без силикона в заводской сборке познакомятся с парнем. За покорение моего жгучего сердца предлагаю награду в виде остальных десяти процентов татуировок, скрытых под купальником. Рассматриваю любые варианты от серьёзных отношений до секса без обязательств». На деле девушка, которую звали Раувина Неро, оказалась ещё более развязной, чем она вела себя в сети. В тот же день она дала понять, что я «покорил» её жгучее сердце и после кафе в номере мотеля я узнал, что фраза «Я хочу тебя» вытатуирована на её груди на тридцати трёх языках, среди которых были персидский, латинский, пунический, египетский, аккадский и шумерский. По ходу знакомства я понял, что передо мной крайне редкое сочетание вульгарной эксцентричности и запредельно высокого IQ. Справедливости ради должен признать, что своим интеллектом Раувина меня впечатлила. Как выяснилось, она умела разговаривать на восьми языках из тех тридцати трёх, которыми были нанесены надписи на её тело, а также читать и писать на девятнадцати. Да и тем языком, что меж зубов, она тоже вытворяла такие вещи во время тесного контакта с моими губами, что по её навыкам можно писать целое пособие. Какой был у неё опыт отношений с парнями, мне даже думать не хотелось. Но одно я понимал наверняка – ни при каких обстоятельствах нельзя было слишком привязываться к Раувине, а я как раз относился к числу людей, которые от рождения лишены волевых качеств. Короче говоря, когда я понял, что прекратить постоянные горизонтальные свидания с ней по собственной воле я не смогу, я решил сделать так, чтобы она потеряла ко мне интерес и сама меня кинула. У меня был друг, который увлекался… назовём это «нестандартными формами половых влечений» и Раувина была создана для таких как он. Я рассказал ему про Раувину и про свою слабохарактерность к ней, а затем попросил его как бы при случайных обстоятельствах познакомиться с ней и плавно затащить её в постель. Зная степень извращённости своего друга, я был полностью уверен в том, что после первой же близости с ним Раувина потеряет ко мне интерес. Как я и предполагал, спустя некоторое время моя тяга к Раувине остыла и я вздохнул с облегчением, потому что совместная жизнь с такой женщиной любого мужика превратит в рогоносца, в лучшем случае.

Двери раздвинулись, я шагнул за порог и тут мне причудилось, будто меня переместили куда-то в телевизор. Всё вокруг было настолько тусклых тонов, что всё это походило на чёрно-белое кино. Это была небольшая комната. С одной стороны от входа находился шкаф, похожий на картотеку. С другой стороны стоял диван с небольшим журнальным столиком. Напротив входа располагался письменный стол с одним стулом с лицевой стороны и ещё одним – напротив. В углу от стола находилась вешалка, на которой висел пиджак со шляпой. А ещё в этой комнате были окна. И через них было видно, что на улице темно.

Перед этими самыми окнами стоял мужик средней комплекции спиной ко мне. Его левая рука покоилась в кармане брюк, на которых были зафиксированы подтяжки поверх белой рубашки. Он стоял, раздвинув указательным и средним пальцами жалюзи, улучшая обзор за окном. И тут он заговорил:

– Этот город будто отравлен пороком. Иногда начинает казаться, что здесь собрались настолько безнравственные ублюдки и шлюхи, что уже ничего не может меня удивить. Но всякий раз я ошибаюсь. Мне всё ещё не даёт покоя девчонка, труп которой нашли за углом бара, где ошиваются все отбросы, каких только может представить даже самое больное воображение. При ней были обнаружены только документы, выданные ей в медицинском колледже. Вивьен Прайс. Несостоявшийся хирург девятнадцати лет. Что она потеряла в том проклятом баре? Зачем её туда понесло?

Нет, я точно попал в кино. Я, конечно, не стал оглядываться в поисках камеры, но я был уверен, что незнакомец сейчас скажет про то, как ему хотелось бы бросить это дело, но кроме него в этом городе больше некому.

– Не совсем.

– Извините? – сказал я.

Незнакомец повернулся ко мне и, опустив вторую руку в карман, продолжил:

– Я буду этим заниматься, потому что кроме меня больше некому в ЭТОМ месте, а в ГОРОДЕ, где убили девчонку, есть кому, а я просто должен расставить проклятые декорации, чтобы парень, решивший наказать подонка, сумел восстановить справедливость. – После этого незнакомец, которому было на вид не больше сорока пяти, подошёл ко мне, протянул руку и представился: – Детектив Руперт Хофмайер. Присаживайся.

Опускаясь на стул, я сказал:

– Так значит расследование не в таком уж тупике?

Детектив Хофмайер протянул мне пачку с сигаретами.

– Нет, спасибо. Я только выкурил сигару с французским генералом, так что…

Поднеся спичку к зажатой губами сигарете, детектив ответил, совершая первую затяжку:

– Пока я здесь, даже самые испорченные города будут иметь тех, кто способен найти виновного в самом грязном преступлении.

– Так, значит, – начал я, оглядываясь вокруг, – вы здесь отвечаете за то, чтоб мир был справедливым?