Пленённая

Я торопливо шагаю вперёд, платье облаком опутывает ноги и от лёгкого ветерка струится за мной, словно туман.

В зале для пиршеств я занимаю место рядом с отцом. Шум голосов собравшихся смолкает ненадолго, а потом нарастает с новой силой. Звучат хвалебные речи в мою честь и бесчётное количество раз опорожняются бокалы с вином. Отец беседует со мной в полголоса, тихо посмеиваясь шуткам и точным замечаниям. В его глазах светится гордость за оправдавшиеся ожидания, и сердце немного оттаивает.

– В скором времени ко двору прибудут посланцы из соседних городов, – говорит отец.

Я не перебиваю его, дожидаясь разъяснений.

– Некоторые из них надеются укрепить существующие связи, – продолжает отец. И дальнейшее можно не объяснять.

– Брак? – слово короткое и резкое, как взмах топора. И такое же нежеланное, особенно если оно зависло над твоей головой.

– О том говорить ещё рано, Артемия. И мне хотелось бы отсрочить это как можно дольше. Я не для того растил дочь, чтобы отдать её в руки чужаков, пусть даже из близлежащих городов. Мне будет спокойнее, если ты останешься в родных стенах города.

– Как хорошо, что наши желания совпадают. И я надеюсь, что твоё решение не станет для меня неожиданностью.

Вместо этих слов хотелось бы убежать как можно дальше за каменные стены Далмата. Если бы знала, что сразу по возвращении меня ждут подобные вопросы.

– Не переживай, Артемия, – сжимает мою руку отец, – у тебя будет выбор.

– Вот как? И ты прислушаешься к моему мнению? Что, если я, вообще, откажусь выбирать и захочу чего-то иного для себя, чем стать узелком для скрепления связей?

Отец смеётся:

– Об этом мы обязательно поговорим, но позднее. Сейчас нужно отдать должное – вот им…

Возле подножия трона уже стоит первая пара из длинной вереницы тех, кто желает одарить меня. Желает – громко сказано, ибо так принято. Не думаю, что кто-то из толстосумов на самом деле хочет избавиться от части накопленного или заработанного, если только не надеется на благосклонность взамен. Я улыбаюсь и принимаю подношения, выслушивая принятые обращения. В Верксале много золота, но сейчас кажется, что его всюду – с избытком. И горы подношений опасно высятся, грозясь погрести под собой.

– Что ты думаешь об этом? – склоняется ко мне отец.

– Думаю, что золота в Верксале не стало меньше, – улыбаюсь, глядя на то, как слуги выкатывают на подставке статую жеребца из золота в натуральную величину, подаренную кем-то.

– Его стало ещё больше, – ровным голосом замечает отец. Перед подножием появляется очередные дарители – тучный, дородный старик и молодой мужчина. С одного взгляда становится понятно, что это отец и сын.

– Алвиан из рода Валент и его сын Рексенор.

– Не помню их совершенно, – я напрягаю память, пытаясь извлечь из неё знания об этой семье. Отец заставлял запоминать фамилии знатных семейств и чем они прославились. Но здесь – ничего, пустота.

– Не пытайся, – усмехается отец, – они обосновались в Верксале после твоего отбытия. Золотоносные рудники и добыча опалов.

Я благосклонно киваю. Руки отца и сына – на первый взгляд, казалось бы, пусты. Но потом слуга на небольшой золотой тарелочке подаёт Рексенору занятную безделушку, которую он ставит у моих ног. Тонкие пальцы мужчины поворачивают ключ в боку птички золотой птички, и она послушно разевает клюв, из которого доносится мелодичный перезвон. Среди обилия массивных золотых украшений и аляповатого кича безделушка смотрится намного выигрышнее. Я рассматриваю птичку, отмечая изысканность работы, от глаза не ускользает россыпь мелких бриллиантов на крыльях и зелёные изумруды вместо глаз.

– Туго набитый золотой мешок? – спрашиваю я у отца едва слышно.

– Под завязку, – в тон мне отвечает он, – но на многое не претендует, держатся скромно.

– Ещё бы, для остальных они – чужаки.

Я перебрасываюсь словами с Рексенором, отмечая, как ровно и послушно выскальзывают слова из его рта. Они звучат правильно и так, как, до?лжно быть, но создаётся впечатление, что мыслями он витает далеко отсюда. Но, по крайней мере, на него приятно смотреть и взгляд его лишён той нагловатой заинтересованности, что у прочих. Как ,например, у крепкого коренастого мужчины, темноволосого, с тяжёлым лицом и надбровными дугами, выступающими далеко вперёд.

– Что ещё интересного, Артемия?

– Ничего особенного, отец. Кроме того, что мне не нравится вон тот, – я улыбаюсь мужчине и поднимаю бокал вина.

– Ке?лсий из Мемоса, – усмехается отец, – и чем же он тебе не нравится?

– Он смотрит так, будто всё здесь уже принадлежит ему. И я в том числе.

– Мемос крупнее, чем Верксал. В нём жителей больше, чем у нас.

– Но это не значит, что он богаче и укреплённее. Или за два года моего отсутствия что-то изменилось?

Отец смеётся – в глазах пляшут весёлые огоньки.

– Просто проверяю, совпадают ли наши с тобой мнения.

– Это либо неуважение, либо отсутствие воспитания. Будь на то моя воля, я бы преподала ему урок.

– Надолго он здесь не задержится, – едва улыбаясь, замечает отец. Ему Ке?лсий из Мемоса явно не пришёлся по вкусу.

***

Пир затянулся далеко за полночь. И моё пробуждение на следующий день довольно позднее. Голова тяжёлая и противно звенит – даже нескольких бокалов вина оказывается слишком много для меня. И я даю себе зарок на будущее – лишь делать вид, что пью. По дворцу снуют слуги и во внутреннем дворе прогуливаются гости. Издалека замечаю Келсия в окружении его людей и нескольких наших советников, направляющихся к тренировочным полям. Я отправляюсь следом – интересно знать, что ему понадобилось именно там.

Келсий оглядывает всё сверху тем же победным взором. Заносчивый, неприятный тип. О чём-то спрашивает советников, кивая. Внизу, на песке проводят обычную тренировку стражники дворцовой охраны. Моё внимание привлекают не они, но всполохи бронзы на краю поля. Инсар, кажется, уже окончил тренировку – разоружается, снимая доспехи. Под кожей буграми перекатываются мышцы, солнце отражается на коже, лоснящейся от пота. Меня бросает в жар, словно я исподтишка подсматриваю за ним. И понимаю, что впервые смотрю на него не как на молчаливого спутника и раба, но как на мужчину, привлекательного резкой красотой. Он красив не изысканными чертами, но грубыми небрежными линиями лица и точёными движениями тела, с запертой внутри мощью и сноровкой.

–… мой воин способен положить на песок любого, – доносится до меня обрывок разговора Келсия. Во мне взметается раздражение на него и на советников, допустивших его туда, куда не следует. Не стоит чужаку разглядывать тренировки стражи, подмечая детали. Я неспешно подхожу.

– Должно быть, твой воин силён и сноровист, – замечаю я.

– Так и есть.

– Я хотела бы взглянуть на него.

– Навряд ли женщина, даже столь блистательная, как дочь Ликомеда, по достоинству оценит его мастерство, – вальяжно отвечает Келсий.

Я не столь глупа, чтобы проглотить оскорбление, завёрнутое в оболочку комплимента.

– И всё же я настаиваю. Только если тебе на самом деле есть что продемонстрировать, а не сотрясать воздух пустой похвальбой, – отвечаю, улыбаясь мягко и дружелюбно, но слова резки. Он мрачнеет, явно не ожидал подобного. Келсий поворачивается боком и делает знак одному из своих людей, веля ему спуститься, на пески поля. Здоровяк кланяется и неторопливо спускается по лестнице, неспешно снимает рубаху, оставаясь лишь в коротких штанах и кожаных сандалиях. Ну что ж, ему есть что продемонстрировать – широченные плечи и длинные руки, бёдра, словно ствол дерева. Воин потирает огромные кулаки, поглядывая на тренирующихся.

– Выглядит внушительно, но насколько он изворотлив и быстр?

– Лучший из лучших. Он может уложить любого, не пролив ни капли собственной крови.

– Вот как? Хотелось бы взглянуть на это поближе.

Я спускаюсь по ступенькам и даю знак слуге, чтобы тот подозвал «бессмертного». Инсар появляется передо мной.

– Я хочу посмотреть на что ты способен.