Диссонанс

– Разделение и зачистка мира не могут проводиться в одиночку. Для безопасного осуществления процедуры протокол требует присутствия трех специалистов.

– Чушь собачья, – возразил Монти. – Трех специалистов по зачистке посылают для того, чтобы они не знали, кто сделал последний разрез и завязал последний узелок – чтобы их не мучило чувство вины.

– С какой стати они должны испытывать чувство вины? – удивилась Адди. – Ведь речь идет всего лишь об отраженном мире.

Монти после этих слов молча покачал головой. На лице его мелькнула гримаса отвращения.

– Неправильно проведенная зачистка дает больше вредных последствий, чем полезных, – объяснил отец. – Она ослабляет Главный Мир.

Не было более страшного греха, чем нанесение ущерба Главному Миру.

– Но мы ведь можем все исправить, верно? – жалобно спросила я. – Нам ведь не обязательно об этом докладывать?

В этот момент мне вспомнились все страшные истории, которые приходилось слышать – о Путешественниках, лишенных лицензии и вынужденных жить той же жизнью, что и обычные люди, потерявших право бродить по отраженным мирам. О Путешественниках, которые просто исчезли, навсегда отправленные в потайную темницу.

Существовали специальные тюрьмы для Путешественников, о которых ходили страшные слухи. Рассказывали, что их создал Совет для самых страшных преступников. Он якобы сформировал особые миры размером не больше тюремной камеры и содержал в них особо провинившихся, изолировав их и от Главного Мира, и от отраженных. Убежать из них было невозможно. Правды о них не знал никто, потому что никто никогда не возвращался из них обратно.

Да, я была неосторожна, однако действовала без злого умысла. Мне еще не было семнадцати – вряд ли Совет мог посадить в специальную тюрьму совсем юную девушку. Впрочем, проверять это предположение не хотелось.

– Пап, пожалуйста! Об этом нельзя сообщать Совету.

– Мы это уже сделали, – сказал отец, и в его голосе я услышала нотки сожаления.

– Ведь вы должны быть на моей стороне!

Я ожидала предательства от Адди, но не от родителей. Не от отца.

– Так и есть. Разделение подобного масштаба не утаить, так что в данном случае лучше сразу признаться в содеянном. Что поделаешь, дочь, за свои действия надо отвечать.

– Но ведь это был просто несчастный случай!

– У Совета есть свои правила, Дэл. Если хочешь быть Путешественником, ты должна доказать, что в состоянии им следовать, – произнесла мама, нахмурив брови. По ее лицу было понятно, что нарушение правил для нее неприемлемо ни в каком случае – даже если этот проступок совершила ее дочь. Видимо, Адди унаследовала от матери бескомпромиссную верность инструкциям точно так же, как и способность к проникновению в параллельные миры.

Мне захотелось напомнить сестре, что сегодня я сумела спасти нас обеих вовсе не из-за четкого выполнения инструкций, а исключительно благодаря их нарушению. Но я, разумеется, промолчала, поскольку мама все равно бы меня не услышала.

Монти, засыпав весь свой кардиган крошками, к этому моменту успел уже задремать. Адди играла шейной цепочкой, делая вид, будто не прислушивается к разговору. Отец успокаивающим жестом накрыл пальцы матери своей ладонью.

Я осталась одна.

Глава 6

Полифонией называется гармоническое совмещение двух независимых мелодических линий.

    Глава 5 «Композиция». Введение в теорию музыки

– Расскажи-ка еще раз про воздушный шар, – попросил Элиот.

Наш разговор происходил утром следующего дня.

– Вот как? Я стираю параллельный мир, при этом едва не погибаю, мои родители сдают меня Совету, а тебя интересует какой-то идиотский воздушный шар? – Я швырнула учебник по физике в свой шкафчик и с грохотом захлопнула дверцу. – Родители даже не смогли мне объяснить, что будет дальше. Нам нужно ждать, что решит Совет. А что, если меня отправят в тюрьму?

– Не отправят, – уверенно заявил Элиот. – Должно быть какое-то объяснение тому, что разделение мира произошло с такой легкостью. Значит, ты говоришь, что единственной странной деталью оказался этот самый воздушный шарик, верно? А все остальное было как обычно? Значит, чего-то не хватает.

В глазах Элиота за линзами очков появилось знакомое мне отсутствующее выражение. Где-то в сверхмощном компьютере, который представлял собой его мозг, шла ускоренная обработка всего того, что я рассказала.

– Да, чего-то определенно не хватает, – повторил он.

– Вряд ли я забыла что-либо важное, – возразила я, вспоминая пальцы Саймона на моем бедре.

– Здесь все важно, Дэл.

Я переложила книги из одной руки в другую. Путешественники держали свой дар в тайне от остальных. У меня имелось немало личных секретов от членов моей семьи. Но у нас с Элиотом секретов друг от друга не было. Я сообщила ему об отраженных Саймоне и Игги и о фальшивых водительских правах. Но рассказать о нашем с Саймоном контакте у скамейки мне все же не хватило духу.

Миновав коридоры, где царила толчея, мы дошли до аудитории для занятий музыкой. До начала урока еще оставалось довольно много времени. Элиот схватил меня за рукав, чтобы я не шмыгнула в класс.

– Если мы сумеем доказать, что с отраженным миром, в котором ты побывала, что-то было не так и он разделился именно по этой причине, твое наказание будет менее строгим.

– Это же Совет. Они могут сделать все что угодно.

– Переписать твою ДНК им не под силу.

Элиот был прав. Совет не мог отнять у меня способность к Путешествиям. Но он имел полномочия сделать их незаконными. Или добиться того, что всю оставшуюся жизнь я буду находиться под строгим контролем и не смогу Путешествовать без сопровождающего.

– А если они решат просто не выдавать мне лицензию, и я так и буду безвылазно торчать тут?

– Я доставлю тебя, куда захочешь, – отозвался Элиот. – Тебе надо только попросить.

При этом он улыбался, однако его глаза были странно серьезными. Прежде чем я успела спросить Элиота, в чем дело, в дверях появилась мисс Пауэлл.

– Я вам не помешала? – с улыбкой спросила она и жестом пригласила нас внутрь.

– Нет, – промямлила я.

Если школа в целом казалась мне обузой, то занятия по теории музыки являлись желанной передышкой, местом, где люди говорили на понятном мне языке. Мисс Пауэлл была, пожалуй, единственной преподавательницей, не относившейся ко мне как к малолетней преступнице.

Мы с Элиотом скользнули на свои места в дальнем конце аудитории. Саймон уселся прямо передо мной, предоставив мне возможность смотреть ему в затылок. Концы длинных темных волос слегка завивались у него на шее. Как обычно, вид у него был слегка неряшливый, словно он только что встал с постели. Ходили слухи, что по утрам ему приходилось выбираться из многих разных постелей.

У Саймона из парка волосы были еще длиннее – они свешивались ниже воротника сзади и спадали на лоб спереди чуть ли не до глаз. Я снова ощутила укол вины. Наверное, настоящий Саймон почувствовал на себе мой взгляд, потому что вдруг обернулся и сверкнул улыбкой.

На моих губах против воли тоже расцвела улыбка – и сразу увяла: девушка, сидящая рядом с Саймоном, тоже обратила на меня внимание. Бри Карлсон, исполнительница всех главных ролей в школьных спектаклях начиная с шестого класса. Хорошенькая, но не настолько, чтобы другие девчонки ненавидели ее. Популярная, но не до такой степени, чтобы опасаться, что завистницы нападут на нее из-за угла, Бри была хамелеоном: она постоянно меняла личины, всякий раз надевая ту, которая обеспечивала ей всеобщее внимание.

Они с Саймоном встречались в начале учебного года, но пару месяцев назад вроде бы расстались. Их связь развивалась по распространенной схеме – сначала флирт, потом близкие отношения, впоследствии переходящие в дружбу. Быть девушкой, брошенной Саймоном Лэйном, являлось неким почетным знаком отличия. Я всегда удивлялась, что девицы, которым посчастливилось удостоиться подобной чести, не создали своего клуба с обязательным годовым взносом.

Но судя по тому, как Бри провела пальцами по плечу Саймона, она решила повторно сыграть роль его девушки. Впрочем, насколько мне было известно – а я знала Саймона уже довольно давно, – разорванных отношений он никогда ни с кем не восстанавливал. Так что у Бри было меньше шансов добиться своего, чем получить главную роль в каком-нибудь спектакле на Бродвее.

Все это, однако, нисколько не уменьшило боль от того, что Саймон, взглянув на меня, снова равнодушно отвернулся.

– С каких это пор ты ему улыбаешься? – пробормотал, не раскрывая рта, Элиот.