Красная королева

– Кто же эти мятежные лэрды, – спросила она, избегая пытливого взгляда брата, – и откуда у меня власть смирить их, если реформатский священник безнаказанно дерзает оскорблять меня в моем дворце?

– Мария, – возразил Стюарт, – неужели вы больше доверяете французу, который хвастливо сбивает репейные шишки, чем тому, кто единственно может возложить на вашу голову венец? Граф Босвель напал на лорда Ормистона и ограбил его, как разбойник, а теперь они помирились и кутят вместе с Гордонами и Гамильтонами. Я знаю их планы и знаю, что примиряет их всех. Это зависть за то благоволение, которым я пользуюсь у вас, и за власть, которую вы предоставили мне. Вы хотите принять помощь тех, которые в Инч-Магоме лишили свободы вашу мать и вас; вы хотите протянуть руку сыну графа Аррана, чтобы не иметь тогда никого, кто защитил бы вас от этих друзей?

Мария побледнела.

– Простите! – воскликнула она. – Я была в отчаянии и поддалась убеждению первого человека, который предложил мне помощь. Будьте уверены, брат, что я доверила бы вам свой план раньше, чем покинуть Эдинбург!

– Ах, вы знали? – усмехнулся Стюарт. – Кастеляр так наивен, что попался в эту ловушку; он поверил, что шотландские лэрды будут для него таскать каштаны из огня. Я боюсь за вас, Мария. Этот человек обезумел в любви. Страсть ведет его уже к государственной измене. Берегитесь, как бы он не забыл когда-нибудь, что вы – коронованная королева! Простите меня, Мария, но, по-моему, верный и преданный слуга жертвует своей жизнью или, рискуя навлечь на себя даже немилость своей властительницы, решается открыть ей правду, но никогда не позволит унизить себя ради каприза. Именно последнее допустил Кастеляр в недавнем столкновении со мною. На такое унижение, по-моему, способна только безумная жажда обладания. Мария, вы не знаете этого человека, изнывающего в пожирающей его страсти. Он имеет основание ненавидеть меня, так как знает, что я употреблю все старание к тому, чтобы устранить от вас его и вообще французское влияние; он имеет основание быть недоверчивым ко мне, так как не знает моего плана и подозревает, что Джеймс Стюарт преследует свои собственные выгоды, а не интересы королевы. Он ненавидит меня и даже не доверяет мне, а между тем, по вашему желанию, протянул мне руку; это или недостойное лицемерие, на которое я считаю его способным, или рабская покорность в пылу безумной страсти, ищущей удовлетворения во что бы то ни стало, ценой чести и гордости. И вы, королева Шотландии, – та женщина, на которую он смотрит с вожделением. Берегитесь, Мария, смотрите беспристрастно, не прикрываясь дружбой! Если он примкнул к Босвелю, то, значит, надеется завладеть вашей особой. Берегитесь! Будь вы тысячу раз невинны, но подозрительный народ, требующий безупречной чистоты своих дочерей, осудит королеву, дающую хотя малейший повод к молве о ее легком поведении. Скажут, что Боскозель никогда не осмелился бы взглянуть на вас с вожделением, если бы вы не допустили этого.

– Довольно! – прервала его Мария, раскрасневшись и потупившись перед правдой слов брата. – Благодарю вас за дружеский совет, хотя и не могу признать справедливость твоего упрека. Правда, Боскозель питает ко мне более теплые чувства, но никогда не забывает почтения, подобающего королеве. Вы правы только в том отношении, что я принуждена французский этикет поставить в строгие рамки шотландских нравов. Во Франции никто не осуждает, если королева забавляется веселой беседой; там царит рыцарская любовь и никто не усмотрит ничего дурного в учтивых забавах. Я покорюсь и заведу прялку или уединюсь со своими дамами и буду читать псалмы.

– Это излишне, хотя таким именно поведением вы в короткое время завоевали бы сердце своего народа; но это противоречит вашему темпераменту и всем вашим жизненным привычкам. Я доволен, если мои предостережения достигли того, что вы на некоторое время устраните из своего интимного кружка человека, которого молва людская уже считает вашим любовником.

Мария вспыхнула, ее лицо выражало пламенное негодование.

– Джеймс, – воскликнула она, схватив брата за руку, – вы могли бы начать прямо с этого, вся предыдущая речь была излишня! Если молва зашла так далеко, что гласит, будто королева развратничает с одним из своих слуг, так пора открыть правду! Боскозель похож на моего покойного супруга и, когда я смотрю на него, мое сердце предается дорогим, приятным воспоминаниям. Любить его? Любить эту куклу, изображающую дорогой образ возлюбленного? Право же, это противоречило бы природе и священному чувству. Это была бы насмешка над покойным и над счастливыми днями моей жизни. Если мне суждено когда-нибудь полюбить кого-либо, то он должен прежде всего заставить меня позабыть моего покойного мужа. Боскозель должен уехать обратно во Францию, и пусть порвется последняя связь, приковывающая меня к чудным воспоминаниям моих юных дней!

– Мария, это была бы чрезмерная поспешность. Этот внезапный отъезд послужил бы признанием вашей вины, страха перед обнаружением тайны или даже тяжелой, насильственной разлукой с тем, кого вы любите. Докажите Шотландии, что Боскозель для вас – не более как верный слуга, но отнюдь не близок вашему сердцу как женщине. Посоветуйтесь с английским послом относительно выбора супруга. Станьте во главе войска, которое я поведу против мятежных лэрдов, и оставьте здесь Боскозеля и весь свой придворный штат; этим сразу будут опровергнуты все ложные слухи.

– Мне стать во главе войска, покинуть этот старый замок, увидеть горы Шотландии, вдыхать горный воздух и ароматы лесов? Джеймс, вы это серьезно думаете?

– Разве столь невероятно, что королева в сопровождении своих верноподданных отправится по владениям своих графов?

– О, это было бы восхитительно! – засмеялась Мария сквозь слезы. – Прочь отсюда, из этих стен! На коней, на коней, Джеймс! Там, в горах, мое сердце вздохнет свободнее и я снова найду радости жизни. Мы будем мчаться по болотам и лугам; мое сердце возликует в зеленых лесах и будет петь песни вместе с жаворонком! О, Джеймс, какое счастье сулите вы мне!

«Действительно, я был несправедлив; она любит этого француза лишь от скуки, – усмехнулся Джеймс Стюарт, выйдя от королевы. – Но теперь у меня есть средство властвовать над королевой Шотландии, и она будет счастлива в этой стране; ведь для женского сердца требуется очень немногое, чтобы считать себя счастливой».

IV

Стюарт прямо отправился к Боскозелю и застал его в тот момент, когда он собирался принести заговорщикам известие о том, что королева одобряет их план.

– Маркиз, у меня есть просьба к вам, – начал Стюарт, между тем как Боскозель смотрел на него с изумлением, не ожидая ничего доброго от такого внезапного появления своего врага. – Вы увидите сегодня графа Аррана, Босвеля и Гордона?

Боскозель побледнел. Не был ли лорд Джеймс в союзе с дьяволом, что узнал об их заговоре раньше, чем он принял форму окончательного решения?

– Моя просьба состоит в том, – продолжал Джеймс с иронической улыбкой, – чтобы вы посоветовали им покинуть Эдинбург раньше наступления ночи, так как королева собирается вскоре посетить их владения и во главе моего войска будет принимать поздравления лэрдов.

Боскозель стоял как пораженный громом. Он чувствовал, что Стюарт не только перехитрил его, но даже пристыдил, так как имел теперь полное основание обвинить его в государственной измене.

– Маркиз, – продолжал Джеймс, – весьма возможно, что несколько часов тому назад у королевы были другие намерения; но я убежден, что ваша преданность не позволит вам компрометировать Марию Стюарт, а это случилось бы, если бы люди узнали, что она по совету доброжелательного, но ослепленного человека на минуту склонилась в сторону людей, видящих в королеве Шотландии не более как красивую искательницу приключений, на которую может напасть на большой дороге любой искатель приключений и сделать ее дамой своего сердца.

– Милорд!

– Маркиз, всякое дальнейшее объяснение будет лишним. Королева отправляется со мною по графствам своей страны, и, где встретятся государственные изменники, их обезглавят. Так как вы состоите в дружбе с графом Арраном, то вам неудобно сопровождать королеву. Она знает, что вас обманули, что сами вы не могли иметь намерение предать Марию Стюарт в руки Гамильтонов, которые некогда держали в плену в Инч-Магоме ее мать и ее самое. Этих лэрдов нужно хорошо узнать, раньше чем протянуть им руку. Итак, с Богом! Маркиз, кто едет с арранцами, тот – враг королевы. Надеюсь, вы останетесь в Эдинбурге… Впрочем, как хотите…

При этих словах он поклонился и вышел из комнаты.

Боскозель готов был плакать от злобы и стыда. Он не подумал, что Гамильтоны могут обмануть его, что это давние враги королевы; он содрогнулся при мысли, что по его вине Мария могла попасть во власть Арранов; но вместе с тем его приводило в отчаяние, что именно Джеймс Стюарт явился ее спасителем, что этот человек снова торжествовал над ним. Боскозель увидел свое бессилие и свой позор. Он хотел бы ненавидеть этого человека и не мог, так как сознавал, что только тот один мог защитить Марию. Он видел, что враг щадит его, как будто он даже недостоин ненависти, и скрежетал от отчаяния и злобы.

Но королева должна была узнать, что его обманули; у ее ног он хотел вымолить ее прощение за безрассудное усердие. Пусть отныне ее единственным защитником будет Джеймс Стюарт, но, как женщине, ей никто не должен быть близок, кроме него.

Боскозель бросился бежать, гонимый дикой страстью, быстро вошел в королевские покои, прошел мимо стражи и проник в приемную, где его встретила Мария Сэйтон.

Пораженная его расстроенным видом и предчувствуя беду, она воскликнула:

– Что случилось?

– Я желаю видеть королеву! Где она?

– Вы с ума сошли, маркиз? Королева собирается в дорогу и никого не принимает.

– Я должен видеть ее.

Дверь отворилась, и на пороге показалась Мария Стюарт.

– Что здесь такое? – спросила она, краснея от негодования. – Как, маркиз, вы здесь? Кто позволил вам появляться без доклада?

– Мария! Я решился на это, как решился рядом с вами преклонить колени у ложа вашего умершего супруга. Неужели вы хотите быть в Шотландии строже, чем были во Франции?

– Да, Боскозель, – ответила Мария, тронутая потрясающими воспоминаниями, – если бы вы считались с моими обязанностями несколько более, чем со своими желаниями, то не злоупотребляли бы моей снисходительностью и не заставляли бы меня быть строгой с моими друзьями. В последний раз, маркиз, напоминаю вам: приучайтесь считаться с этикетом, исполнения которого я требую здесь, в противном случае мне придется отказаться от вашего общества.

– Мария!

– Маркиз, не забывайте, вы говорите с королевой! Я прощаю вам, что в своем усердии вы чуть не привели меня к гибели, но требую, чтобы вы держались в границах, как требую этого от всех, близких сердцу Марии Стюарт, но не имеющих права быть близкими королеве Шотландии. Удалитесь, маркиз!

Боскозель смотрел на нее, не веря своим глазам, ему казалось, что он бредит, но когда Мария повернулась к нему спиной, он не выдержал и воскликнул:

– Так не может говорить Мария Стюарт, это слова Джеймса Стюарта, вложенные в ваши уста. Вашему сердцу чужды эти слова, и вы напрасно стараетесь придать своему лицу выражение гордое и презрительное.

– Молчите! – сказала королева и повернулась к нему лицом, в котором выражалась борьба между гневом и прежней слабостью. – Я начну презирать того человека, который заставляет краснеть женщину за ее сердечную снисходительность. Вы недостойны названия мужчины, маркиз, так как не имеете даже власти над своей речью. Уходите!

Затем она возвратилась в свою комнату и заперла за собою дверь.

– Я не мужчина? – горько усмехнулся Боскозель, и его лицо приняло вдруг демоническое выражение. – Я не мужчина? Я докажу тебе это, ты будешь моею. Я не стану больше вздыхать, молить, пресмыкаться у твоих ног; я не хочу ни сострадания, ни снисхождения, я хочу тебя, тебя или смерти.

Глава пятая. Маркиз Кастеляр

I

Заговорщики вскоре получили известие, что королева намеревается посетить все графские владения в сопровождении графа Mappa, лэрда Джеймса Стюарта. Босвель и граф Арран сговорились поднять своих вассалов, взять королеву в плен и препроводить ее в замок Дэмбертон. Молодой граф, узнав, что речь идет об открытой войне против королевы, поскакал в Эдинбург, чтобы предупредить Марию. В пылу своего увлечения он мечтал, что она оценит его любовь, ради которой он, не задумываясь, готов был обвинить в государственной измене родного отца.

Он явился перед королевой в тот момент, когда она готовилась стать во главе войска, и, увидев ее, сразу бросился перед ней на колени и, как безумный, стал признаваться ей в своей любви. Мария гордо отвернулась от него, считая его слова бредом сумасшедшего или пьяного, но он ухватился за край ее платья, прижал его к своим губам и крикнул:

– Мария, услышь меня, и я возведу на эшафот родного отца и своих родственников. Ты одна будешь господствовать, царица сердец, и пусть погибнут все, кто не желает покориться твоей власти!

– Граф, удалитесь и проспите свой хмель! – сказала Мария скорее презрительно, чем сердито, затем вырвала от него край своего платья и обратилась к Боскозелю: – Маркиз, успокойте этого безумца!

Граф прочел в ее лице выражение глубокого презрения, и это ранило его, как отравленная стрела; он вскочил на ноги и воскликнул: