Борозда

– Специальный ящик для ваших записей вам уже доставлен…

– Так точно, – перебиваю я снова. Девочка на дисплее даже поморщилась.

– Ввиду вашей склонности к записям вам вменяется в обязанность ведение таковых записей перманентно, то есть ежедневно и в значительном объеме, в связи с чем ваша норма выработки энергии снижается вдвое.

– Благодарим за доверие… – мычу я, еще не очень понимая, куда клонит управа. Но уже чую подвох и засаду.

– Это на первое время… – терпеливо поясняет девочка, дав мне договорить. – В дальнейшем, если ваши записи будут вполне соответствовать нашим пожеланиям, норма будет заменена вам писчей работой. Свои записи вы будете ежедневно вкладывать в ящик. Сбоку на нем имеется соответствующая прорезь.

– А если он… – опять тяну я. – А если он переполнится?

– Он не переполнится, – строго отвечает девочка. – Это не ваша забота. Писать ваши собственные мысли не надо. Будете писать о других: кто-где-когда… вы поняли? Никаких уток. Никаких речек. К гусарам и кирасирам ни ногой.

Хмурится девочка на экране, видимо недовольна…

– Три дня вам на то чтобы освоиться. Потом будут приняты меры – если не справитесь…

И всё, потух экран, и вместе с ним девочка.

Через пару минут после связи я отдышался, и тут меня вдруг как прорвало – к столу кинулся, схватил что под руку попалось и принялся мысли свои записывать…

Строчил, строчил – как типа в бреду в каком-то… а потом чувствую: вроде как отпустило. Сижу у стола, глазами мигаю и думаю себе этак неторопливо: что ж ты творишь, когда тебе только что четко сказали, о чем писать надо и о чем не надо.

А потом думаю себе: а кто ж нас проверит? Мысли свои для себя, а что там другие говорят-делают – про это в ящик. Ну что тут такого? Не то чтоб динама эта, ну норма то есть, так уж сильно меня напрягала – нет, слава Земле. Но располовинить ее – это конечно большое подспорье для хозяйства, тут и вычислять нечего. А про уток они всё равно теперь знают…

Пописав еще немного по инерции, спустился я в погреб и спрятал записи в новое потайное место – дыр и щелей в фундаменте у меня тут сколько угодно. Спрятал всё – и даже настроение у меня улучшилось. Ну, то есть не то чтобы улучшилось, а как бы воздух сменился: стал свежим и острым, как на охоте. А что? Не только ямы или китайцы эти с таинственными раскопками, а вот и на нашей улице праздник. И не зря мне, наверно, коня выделили…

В таком вот благостном самоощущении я, накинув кое-что поверх исподнего, отправился с конем на выгон.

7. Красняки

Со вторника пленка прозрачная, на две недели. Это потому что в нашей местности праздник: разрешена охота на красняков. Охотимся кто чем попало, но вообще-то в управе для праздника выдают резину – ну, чтобы охотились. Красняков можно жарить, а можно сдавать в управу. Мы с гусарами соревнуемся, кто больше набьет. Мужики все радостные, возбужденные – с неба солнышко в полную силу, в общем лепота. Приятно всё же, когда власти к народу с заботой и уважением. А кирасирцам, кстати, охота на красняков как раз таки запрещена, то есть из-за кенгуру – а то у них и так полно удовольствия: животные крупные, бегаешь себе с колотушкой, и вовсе не факт, что ты кенгуру завалишь, а не он тебя – так что адреналина полные штаны, не то что с красняками: палишь себе в них камешками или мелким железным мусором – и всё. Но с кенгуру, похоже, лавочка скоро закроется: кирасировцы молодцы, кенгуру плодиться не успевают, так те их основательно устраняют. Кенгуру остались от старых мясных ферм, сбежали с них то есть, а потом одичали и расплодились, пока власти у нас клонов осваивали. Ну да ничего, скоро опять наведется порядок: кирасировцы парни зубастые, им пальца в рот не клади. Они еще и к нам успевают на красняков, если уже смеркается и охрана чем-нибудь экстренным занята, типа в яму с сомами кто-то свалился или что-то еще необычное. Мы их конечно пускаем – соседи всё ж таки – и никогда охране не жалуемся. А они нас в отместку на кенгуру приглашают, но из наших никто не ходит: опасно, опыта у нас маловато с этим зверем.

Женские граждане наши хоть кенгуру и боятся, но как бы одновременно им сочувствуют и с кирасировскими мужчинами не здороваются. Но что тут сделаешь? – прыгучие эти твари действительно всех задрали: плодятся, нападают на мелкий скот, дерутся ногами. А что? Власти в своем праве, они нас же и защищают от дикой природы. Опять же кирасировцы на кенгуру пар выпустят и меньше один другого увечат, тут своего рода вселенская доброта и гармония: выживает умнейший.

Вчера приходил ко мне один кирасировец. Просился к ночи со мной на красняков, на закате. Когда солнце садится, целиться прямо одно удовольствие: краски контрастные, тут уж не промажешь, если конечно руки не трясутся. Кирасировца зовут Потапом. Теперь имена в центре дают всё больше старинные, не то что раньше – всё Денис да Денис. А в активной службе мы вообще все под номерами, там уж не до имен. Я, например, как курс ученья прошел, всё потом на подлодке плавал, вообще на воздух не выходил. Держал без конца какой-то кран с паром, чтобы пар из него не вышел. Так десять лет и проездил по морю – точнее, под водой, наверх-то мы всего, наверно, раз пять за всё время всплывали. А потом тридцать пять как стукнуло – всё: врачи анализы взяли и говорят: иди гуляй, типа по месту происхождения, динаму там будешь крутить. Вот папаша мой обрадовался, Михайло, когда я со службы явился! И за утками со мной ночью, и на кенгуру к кирасирам, везде, короче. Жаль, недолго только пожил родитель. Но это уж у кого какая судьба, как говорится. И гены.

С тех пор, как везде массово установили динамы, учиться уже никто не учится. Раньше был стимул – выучился ты, к примеру, на садовника, и вот тебе за ту же работу чуть ли не вдвое жалования, женскими гражданами можешь как хочешь командовать – куда им яблоки, например, тащить, а куда не тащить. Или на охранника можно было экзамен сдать, это вообще потом была сплошная лафа.

Но прогресс не остановить! Нас ведь теперь вообще не трогают, даже как генный материал. Дети плодятся в центре из генных запасников, а к нам на жительство присылают уже почти взрослых – лет по двенадцать-тринадцать. Это те, что в пробирках в центре выросли, а толку из них ни в чем не получилось. Теперь им или яблоки растить, или динаму крутить, или коренья да зеленику собирать на сдачу. В управе недавно машину поставили, она и для корней, и для зеленики, и для яблок. Принес что-то – она тебе всё взвесит, проверит, качество там какое или что, и железным голосом говорит тебе, сколько у тебя киловатт за это прибавилось. Теперь у нас всё в киловаттах, вот оно как! А старого приемщика нашего, который яблоки и сырье принимал, сперва к кирасирам забрали на зомбирование, а потом снова на место вернули – крутит теперь динаму вместе со всеми как подорванный.

Охота, конечно, разок поглядеть, как зомбируют, – ну или еще там чего… Теперь вот от девочки этой и ящика с прорезью откроются мне какие-небось лазейки. А то что всё за утками да за утками? Я и не ходил бы уже туда, скучно… ну так и тут сидеть с динамой скучно. Опять же у реки риск. Благородное дело, как это у нас называется.

Вот за реку бы я, конечно, еще бы разочек сходил. Что там еще за девочки водятся в тумане… но это мы, вероятно, скоро и так выясним. Вызовет наша-то девочка на инструктаж – да всё и расскажет… Ну а я тогда к кирасирам как-нибудь тайком слазаю. Страсть охота посмотреть на зомбирование, как там они это делают. Кирасирцы, кстати, сами ничего про это толком не знают, такая у них там понаставлена охрана. Но ничего! Проскользнем… А может пропуск мне какой за новую службу выпишут. Это конечно тоже хорошо бы…

Против секса прививку делают в детстве. Противоположный пол нам, стало быть, до фонаря. Не то чтобы секс запрещался, он просто никому не нужен. Нет, были протесты, и к чести властей бунтарей никто не наказывал, их просто лечили, если они не очень уж сопротивлялись. Вообще от прививки можно отказаться: родители дают обязательство, сдают за два месяца трудодни – и пожалуйте: ребенок растет «секси», себе самому на горе.

Приходит юность, и секси начинает озираться – с кем бы, дескать, ему слиться с тайной целью воспроизводства. Типа инстинкты проснулись. А сливаться вокруг никто не желает. Непросто это нынче – без прививки-то. Они, секси эти, когда взрослеют, сбиваются постепенно в комунны и живут там, вдали ото всех, как зачумленные, – сливаются да динаму крутят. А что? Нам это до лампочки, пусть себе живут как звери, нам-то что за дело. В транспорте такого случайно встретишь – так от него за версту сексом воняет. Запах порока! В общем гадость, скотство.

Но это вообще всё издержки, так сказать переходная фаза. Если кто-то из женских граждан желает заняться материнским трудом – а за него норму на динаму втрое снижают, – тот идет в управу и заполняет особую бумажку. Потом такого гражданина с месяц проверяют, берут кровь на анализ – а еще через месяц из центра приходит специальная мутная бутылочка с клейкой жидкостью. В больнице гражданину ее вставляют куда надо – и всё. С этого момента будущему материнскому работнику лафа: сидит себе он такой женский гражданин на лавочке целыми днями и жмурится на солнце, как кот. Динаму крутить поначалу совсем не приходится, поскольку надо беречься. И так жмурится он три месяца. Потом, по разнарядке, снова немножко начинает динаму крутить, но обязан еще гулять себе где хочет из-за свежего воздуха: у выгона или даже по кромке леса, но там уже с осторожностью, из-за кенгуру. Эти запах материнских гражданок чуют особенно остро, и чуть что – тут же кидаются на них из леса с большой охотой. Гражданок поэтому к лесу водят группой в сопровождении трехпалого с шахты – так оно против кенгуру гораздо безопаснее.

***

Сегодня опять наткнулся в потемках на колонну фляков. Ну, думаю, держитесь, сейчас я за вами прослежу. А уже комендантский час пробило, тревожно мне слегка, даже несмотря на мой новый статус девочкиного информанта.

Иду, короче, за желудками этими потихоньку – и чую впереди как бы прохладу. Впадина рядом, откуда еще прохладе-то быть. И точно! Только она впереди оказалась, как от колонны фляков тут же отделился ручеек – и прямиком к воде. Как же у нас тут разумно всё стало устроено, слава Науке! Вот ведь как-то надрессировали эти желудки клонированные, чтобы они самоходом ко впадинам топали сомам на угощение. То-то уже у нас пару случаев было, что кто-то по недогляду в воду свалился и живым назад вылез, не тронули сомы. Так вот оно как! Они теперь у нас сытые, если по полночи желудками этими питаются со скотобазы. Вернусь – напишу девочке Каме донесение.

Прошелся я с колонной впотьмах еще с полчасика – и всё то же: чуть яма, и часть фляков, как крысы на дудочку, тут же отправляются к воде. Так что феномен таинственного питания сомов теперь нами вполне изучен.

Домой вернулся поздно, до донесения так и не добрался. Ну ничего, утром напишу. Слава Прогрессу!

8. Опять фляки

Фамилия у всех наших либо Уланер, либо Улановский, то есть по месту жительства, как и положено. Я, стало быть, полным именем зовусь Трофим Степанович Уланер.

Кирасировских всех зовут по фамилии Кирасирович, а гусарских – Гусарчик. В общем, просто, понятно, да и путаницы никакой.

Доел почти уток своих с утра. Надо снова к речке будет сходить. Заел завтрак яблочным клоном и уселся за донесение.

Вообще с клонами у химиков очень даже отлично всё получилось: производство стерильное, мясо и фрукты-овощи – всё какое хочешь, ухода за клонами, считай, никакого, всё в этих сундуках производится, в общем красота. Поговаривают, что бабам – ну, то есть женским гражданам – скоро всю их личную скотину запретят. А что? Одна зараза от нее. Они и сейчас-то животину эту свою скорей от скуки разводят. Резать ее на мясо запрещается, так что сдают ее, когда зажиреет, в управу на генпродукты. Приходит фургон с клетками – и тю-тю, поехала личная скотина на химфабрику. Бабки воют, животные мычат, обхохочешься! Прямо как в каменном веке.

Степаныч – д. Каме

Донесение №1

Замечено, что живые по виду существа со скотобазы, они же клонированные желудки, они же фляки, в темное время суток своим ходом направляются колоннами к имеющим место впадинам с водой неясного происхождения, населенным сомами (рыба), и там самопроизвольно, небольшими порциями, то есть группами, отделившись от основной колонны, погружаются прямиком в воду, где, очевидно, поступают в пропитание сомам (рыбам). Так ли это на самом деле, то есть поедают ли сомы фляков или отказываются от внезапного питания, выяснить не удалось ввиду наставшей темноты.

Конец донесения. Степаныч.

Я перечитал написанное и даже пошевелил плечами от удовольствия: вот ведь как! Кратко, четко и всё по делу, ни словечка лишнего. Как и положено в донесении.

Девочкина машинка с прорезью сама собой втянула листок, как только я поднес его к щели. Машинка из неясного металла угольного цвета вся искрилась, освещенная ласковым утренним солнышком.

Говорят, что уголь скоро перестанет соединяться с водородом – якобы испортили нам уголь незваные инопланетные чудовища. Еще, мол, лет тридцать – и всё: начнется какой-то там полураспад, изотопы какие-то. Ну, то есть до этого еще вроде как далеко, но с нового года, говорят, начнут делать прививки, чтобы полураспад этот как-то там прекратить. А я и не знал, что у нас уголь внутри! Легко жить, когда есть ученые люди. Всё, можно сказать, во имя человека и одновременно для его же блага… Хорошо!

И тут включилась связь.

«Степаныча просят без промедления зайти в управу», – проговорил незнакомый механический голос, и техника снова затихла.

Я накинул найк, наскоро завел коня за забор на выгоне и скорым шагом отправился к управе.

Староста терся у входа, переступая с ноги на ногу, и лица на нем не было вовсе. Я незамеченным прошмыгнул мимо и, постучавшись, просунул голову в кабинет девочки.

– Проходите, Степаныч. Присаживайтесь. Как вы, однако, быстро… это хорошо. Это славно.

Начало не предвещало ничего хорошего.

– Так вот, Степаныч… Я тут полистала ваши акты… Вас, как из них следует, в свое время списали с подлодки. Какая же всё-таки этому была причина? – И Кама уставилась на меня строгим взглядом.