Улица Зелёная

Была бы тут у Матвея клюшка, он и на траве показал бы Панкову и Пискле, как он одним махом загоняет шайбу в ворота. Но клюшки нет, и ворот нет, и показывать некому. Матвей бродит по участку. Зачем ему прекрасная свобода, если ему некуда её девать?

Он уже сделал много важных дел. Прыгал на листах железа, сложенных возле сарая. По пожарной лестнице лазал на чердак – хотел понять, почему Вельзевул так любит там ночевать. И походил там немного, просто так. Качался на тонкой рябине. Колотил палкой по бочке. Полная свобода! Прабабушка сейчас всё равно ничего не увидит и не услышит. Когда по телевизору футбол, она про всё забывает. Посуда в раковине – немытая. Чайник на газу выкипает, а однажды весь почернел и прыгал, пока не распаялся. Теперь из-за футбола у них новый чайник, со свистком. Как вскипит, так свистит. На свист прибегает Матвей и выключает газ. А прабабушка думает, что это судьи свистят, и в тревоге спрашивает:

– Кто нарушил? Рукой сыграл? Куда судья глядит, расшферпучился, а не видит! На мыло его!

– Нет такого слова «расшферпучился», – невозмутимо говорит прадед. – И потом, это чайник свистел.

Но Прабаша отмахивается – она поглощена игрой. Сейчас хоть из пушек стреляй, она не услышит.

– Го-о-о-ол! – торжествующе вопит прабабушка и прыгает на стуле. Мяч бьётся в сетке ворот.

«Го-о-о-ол!» – летит по улице Зелёной, вырываясь из всех окон, ликующий голос комментатора Озерова.

– Го-о-о-ол! – кричат все болельщики.

Три – ноль в нашу пользу.

Матвей хоть и не болеет, но доволен. На радостях он залезает на забор и поливает из шланга соседскую кошку, которая таскает у прабабушки из-под рук мясо и рыбу. Кошка, удирая, орёт дурным голосом. Его строгая, заботливая, добрая, справедливая прабабушка, которая жалеет всех животных и даже эту кошку-ворюгу, всё равно ничего не слышит. А прадед, если и услышит, возражать не станет. Он согласен с Матвеем, что человек должен иногда топать по железу, если ему очень нужно, чтобы был гром и лязг, и, конечно, может полить кошку-ворюгу из шланга. Мужчины всегда понимают друг друга.

Но вот все дела уже переделаны. Теперь Матвей глядит вверх, на верхушки сосен. В эту пору всегда приходят белки. Они тут не живут, они – из леса, который за детским садом. Там протекает узкая речка, но белкам больше нравится пить из бочки, которая стоит возле террасы. То один, то другой рыжий зверёк бежит по веткам сосен, высоко над домиками детского сада, и никогда не спускается туда. Может быть, белок пугает множество детских голосов?

Вот она, белка! Там, на той стороне улицы. Сбежала по стволу и, вытянув пушистый хвост, часто перебирая лапами, пересекает улицу Зелёную. На миг скрылась из глаз и взлетела на калитку Матвея, на тонкий ствол вишни, перекинулась на яблоню, с неё – на сосну у террасы и вот – здравствуй, белка! – сидит на высоком сучке и поглядывает на Гамбринуса, который дрыхнет на крыльце под солнцем. Сейчас будет потеха! Клацая коготками по коре, она спускается к бочке, пьёт, повиснув вниз головой. Напившись, взбирается вверх и на суку шелушит шишку, а чешуйки бросает в пса-лежебоку. Ага, лаешь? Скачешь на задних лапах? Не достанешь!

– Уда-ар! Го-ол! Ура-а! – несётся с террасы, и вся улица отвечает громкими криками. А белки уж и след простыл.

Матвей стоит за калиткой. Он смотрит на ту сторону, наискосок, туда, где кончается забор детского сада и начинается лес. Сегодня старшая группа собирает в лесу шишки. Из них будут делать зверей, человечков, Чебурашек. Шишек надо много – для младшей группы тоже. Матвей видит: на опушке, меж кустов и деревьев, бродят знакомые люди: наклонилась, положила шишку в корзину строгая Зоя Петровна, пробежала девочка с бантами. Матвею тоже хочется собирать шишки, но он обещал прабабушке к детскому саду и на десять шагов не подходить. Конечно, шишек хоть целое ведро можно насобирать и у себя на участке, но зачем отдельный человек будет их ни с того ни с сего собирать?

«…Мяч на правой стороне поля… Сильным ударом кто-то подаёт мяч на штрафную площадку…»

Почему голос Озерова всё приближается? Почему Озеров кричит уже в самое ухо Матвею? На кого злобно рычит Гамбринус, запертый за калиткой?

Матвей в удивлении оборачивается. Рядом с ним стоят рыжая корова и рыжий телок, объедают листочки на молодом вишнёвом деревце, которое прадед высадил на улице. За коровой стоит её хозяин – Матвей знает его. Он живёт в своём доме на той стороне, а по ночам сторожит детский сад, поэтому его зовут сторож. Кроме рыжей коровы с телком у него есть ещё толстая свинья и толстые розовые поросята. Он для них из кухни детского сада носит полные вёдра всяких объедков и очистков. И все ребята знают, что поверх забора у него натянута проволока с колючками, чтоб мальчишки к нему за яблоками не лазали…

– Здравствуйте, – вежливо говорит Матвей сторожу.

Но тот не отвечает: наверно, не слышит. Сторож глядит себе на живот. На животе у него висит транзистор. Из транзистора несутся крики. Наша команда атакует ворота противника.

– Давай, давай! – торопит сторож и притоптывает ногой. Непонятно, кого он торопит – футболистов или корову и телка, чтобы живей объедали вишнёвое деревце?

Матвей срывает клок травы и протягивает маленькому бычку. Тот осторожно берёт траву мягкими губами, потом вдруг дёргает травинки и жуёт. Матвей гладит его шелковистую морду, твёрдые бугорки на лбу, где вырастут рожки.

– Знаете, – говорит Матвей сторожу, – прадед нарочно сюда вишенку высадил, чтоб на улице было красиво, а не чтоб коровы ели.

– Вам-то какая прибыль? Всё одно урожай мальчишки оберут, вам не достанется, – отвечает сторож.

– Ну и пусть. Прадед сказал: весной зацветёт вишня – красота!

Сторож хмыкает:

– Красота! Из неё шубы не сошьёшь.

При чём тут шуба?

– А прадед сказал: красота будет для всех прохожих, – упорствует Матвей.

– Больно добрый твой прадед, – недовольно говорит сторож.

– Да, он добрый, – соглашается Матвей.

– И больно умный, – прибавляет сторож так сердито, словно добрым и умным быть плохо.

– Конечно, умный, – соглашается Матвей.

– Го-ол! – вдруг кричит сторож.

Корова шарахается, бычок скачет, обгоняя её, и сторож идёт вслед за ними дальше по улице и уносит с собой шум и крики стадиона.

Матвей последний раз взглядывает на опушку. Теперь уж никого не видно: все углубились в лес. И вдруг…

И вдруг из кустов вынырнули две фигуры. Пригибаясь, таясь, они пересекают солнечную улицу. Они всё ближе. Конечно, Матвей сразу их узнал: впереди бежит Панков, он тащит за руку Дёмочкина. Кудряшки на Дёмочкине вздрагивают, глаза полны испуга. А кто бежит за ними на тощих ногах? Ну ясно, Пискля! И уже слышно, как он канючит тонким голосом:

– Я с ва-а-ами… А то скажу Зое Петровне-е-е…

Они, запыхавшись, останавливаются возле Матвея. У каждого за пояс заткнута пустая сумка для шишек.

– Пусти скорей, пусти скорей, – говорит Панков, – пусти, пока никто не видел!

Матвей приоткрывает калитку. В щель вихрем вырывается с участка Гамбринус. Он скачет на задних лапах, стараясь лизнуть каждого гостя в нос. Он любит гостей.

– А петух где? – спрашивает Пискля из-за спины Дёмочкина.

– Заперт он в сарае.

Тогда храбрый Пискля вылезает вперёд.

– Мы удрали! – объявляет он.

– Мы бы ещё раньше сбежали, но Дёмочкин задумался, – объясняет Панков.

– Я не задумался, – возражает Дёмочкин, – просто там была божья коровка, и у неё крыло не складывалось. Я помог, и она его спрятала.

– А Писклю никто с нами не звал – он сам увязался, – говорит Панков. – У него уши, как радары на аэродроме, во все стороны крутятся и всё подслушивают. От него не отвяжешься. Ладно уж, возьмём и его? – спрашивает он Матвея.

Матвей очень удивлён. Оказывается, они все вместе должны куда-то брать и Писклю?

– К-куда? – растерянно спрашивает Матвей и крутит вихор на затылке, так что тот встаёт столбиком. – Куда возьмём?

– Туда.