Свободные

Дом моего отца трехэтажный с массивными, темно-зелеными стенами и колоннами стиля Ампир. Я исследую из окна этот замок, в дизайне которого используются римские, античные формы, и еле сдерживаю в груди внезапную злость. Почему именно злость? Да потому что я все думаю о том, как мы с мамой едва сводили концы с концами, а этот человек шиковал в роскошных покоях. Да, не мне судить, и ситуация, в которую угодили мои родители – мне неизвестна. Однако я не могу не замечать того, что находится прямо перед моим носом. Например, кирпичных дорожек, высоченных, витых фонарей, бескрайних полей для гольфа и необъятных бассейнов на лужайке каждого дома. Все это для меня в новинку, и первое время мне кажется, что я сплю.

– Дом – старый, но хорошо сохранившийся, – рекламирует блондинка. Она паркуется у входа и переводит на меня серьезный взгляд. – Твой отец богат. Я знаю, тебе не по себе, но постарайся не акцентировать на этом внимания.

– Не акцентировать внимания? – удивленно переспрашиваю я, пусть и не хочу, чтобы в моем голосе звучали хотя бы нотки восхищения. – Это здание больше всего нашего общежития вместе взятого! Он что – мафиози?

– Городской судья.

– Один грех.

– Зои, зря ты покрасилась, – неожиданно поучает меня блондинка. Недоверчиво смотрю на нее и пожимаю плечами.

– Захотелось.

– Поговорим об этом?

– Нет.

Открываю дверь и небрежно выкатываюсь из салона. Нехотя поднимаю взгляд, еще раз осматриваю витые, медные ставни, и мне ничего другого не остается, кроме как вновь тяжело выдохнуть. Злость – довольно сильное чувство. Я знала, что не смогу стерпеть человека, бросившего не только меня, но и мою мать гнить где-то в тесной, разваливающейся комнате. Но думала ли я, что возненавидеть его окажется так просто? Черт, прохожусь свободной рукой по волосам и растерянно поджимаю губы: что я здесь вообще забыла? Это же немыслимо! Жить с отцом, да и какой он мне отец? Как же его называть? Константин Сергеевич? Костик? Папа? Как же все это глупо. Моя мама погибла, а я решилась на переезд в дом человека, не имеющего ни капли совести, ответственности, рассудка; не имеющего ни грамма знания о той жизни, о тех проблемах, о том мире, который сердито поджидает всех за порогом этого чудного, зеленого домика. У данной семьи есть антидот. У моей мамы его с роду не было. Что же имеется у меня, кроме перспективного, потрясающего будущего в логове злейшего врага?

Я постанываю и захлопываю дверь. Блондинка переводит на меня снисходительный взгляд, собирается сказать что-то обнадеживающее – я думаю – как вдруг на пороге коттеджа появляется высокий, светловолосый мужчина и устремляет прямо на меня свои зеленые глаза. Не знаю почему, наверное, это сродни инстинктам, но я сразу понимаю, что это он – мой отец. Мы никогда не виделись, никогда не разговаривали, но достаточно лишь одного взгляда, и все становится предельно ясно. Он мой папа. Он меня бросил. И я должна злиться, но почему-то ощущаю в груди дикий трепет, словно этот человек – единственная родня, оставшаяся у такой вот несчастной сиротки. Нервно поправляю сумку – он нервно дергает горло свитера. Растеряно поджимаю губы – он растеряно хмурит лоб.

Первой в себя приходит блондинка. Она откашливается и сокращает расстояние между собой и моим.… Хм. Этим человеком.

– Здравствуйте, я Наталья Игоревна, – она жмет ему руку и зачем-то кивает.– Надеюсь, мы не сильно опоздали. Дороги, как специально, были битком забиты, поэтому нам пришлось постоять в пробках. Тем не менее, я привезла всю необходимую документацию. Электронная копия у вас уже имеется, но начальство потребовало письменного подтверждения. Итак, распишитесь. Вот здесь. И здесь.

Этот человек делает, как она велит. Затем опять поднимает взгляд на меня и как-то нервозно пожимает плечами.

– Здравствуй, – говорит он, а у меня ответить даже язык не поворачивается. Я знаю, я должна сказать хоть что-то. Должна! Но не выходит. Внутри вдруг становится так тяжко, что я отворачиваюсь, не найдя в себе сил смотреть в такие похожие, зеленые глаза.

– Это Зои, – будто мне пять лет, сообщает блондинка. Она подтаскивает меня к себе и крепко стискивает за талию. – Я хочу быть уверена, что за эти три месяца с ней ничего не случится. Просьба личная. В документах вы ее не найдете. Просто мне будет спокойнее, если вы дадите слово.

– Наталья, я и рад вам пообещать, что все сложится без происшествий. – Происшествий? Это так он называется внезапно объявившуюся семнадцатилетнюю дочь? Что ж, отличное определение. И ведь не скажешь – ошибка молодости. Куда приятнее звучит «огромное недоразумение». – Может, пройдете? – продолжает он. – Прошу, заходите. Вы долго ехали и, наверняка, устали. Мы приготовим гостевую комнату.

– Нет, спасибо.

Затем блондинка вдруг поворачивается спиной к этому человеку и кладет крепкие ладони мне на плечи. Она смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую себя ужасно глупо, но не сопротивляюсь. Жду, когда же эта странная женщина скажет уже то, что накипело.

– Ты – не твоя мать. – Пожалуй, это самое неожиданное напутствие. Оно бьет по моему лицу, как пощечина, и я обижено свожу брови. Хочу ответить, вырваться, однако блондинка продолжает. – Вы можете походить внешне, и я не сомневаюсь: внутри вы также поразительно схожи. Правда, это ничего не значит.

– Ясно.

– Подожди. Послушай.

– Зачем? Вы говорите не о моей матери. Вы говорите о том, кем она являлась для вас, для окружающих, для остальных. Но вы понятия не имеете, какой она была на самом деле. Так вот знаете? Я хочу быть ею. И это не стыдно.

– Я не имела в виду, что…

– Да. Вы не виноваты. Все это самолюбие людей, будто они, действительно, понимают жизнь. Ни черта вы не понимаете. И не пытайтесь понять. Все равно промахнетесь. Поэтому я просто хочу сказать вам спасибо, и все на этом. Не лезьте ко мне в душу, Наташа. – Впервые я называю ее по имени, и блондинка растеряно хмурит нос. – Пожалуйста. Мне это не нужно.

– Я хочу, чтобы у тебя все получилось.

– Я тоже этого хочу.

Пожимаю ладонь социальному работнику и киваю. Знаю, она не специально, она не понимает, она не может понять, ведь никогда не ощущала ничего подобного, и поэтому пытаюсь утихомирить в груди обиду. Нельзя испытывать ярость лишь от того, что другим твои чувства незнакомы. Когда-нибудь они изменят свое мнение. А если не изменят – и, слава Богу, ведь изменить его смогут только паршивые события.

Блондинка уезжает. Я смотрю, как десятка скрывается за поворотом, и внезапно осознаю, что за моей спиной стоит он. Лицо мгновенно вспыхивает: то ли от гнева, то ли от стеснения, и я оборачиваюсь и вижу его. Этот человек небрежно облокачивается плечом о потертый фонарь, и я бы поверила в то, что ему комфортно вот так вот стоять передо мной и криво улыбаться, если бы не красные пятна, вскочившие у него на шее.

Этот Константин высокий. Стройный. Волосы у него короткие и светлые, немного рыжеватые. Почему-то морщусь, понимая, что еще вчера сама ходила с похожим цветом волос.

– Не знаю, с чего начать, Зоя, – наконец, признается он, но я тут же вставляю:

– Зои.

– В смысле?

– Не Зоя, а Зои.

– Прости. – Он откашливается. – Знаешь, я хотел сказать, что мне очень жаль. Маргарита была чудесным человеком, что бы и кто о ней не говорил.

– Поэтому вы ее бросили? – я не произношу этот вопрос со злостью или с гневом. Скорее я просто хочу понять, что же случилось, и почему мои родители так и не стали крепкой, дружной семьей. Мужчина пожимает плечами и громко выдыхает:

– Это сложно. Не думаю, что стоит говорить об этом прямо сейчас. На пороге. Давай пройдем в дом, я все тебе покажу. Не волнуйся, слышишь? Я, правда, сожалею и хочу помочь.

Так и хочется закричать: да не нужна мне твоя помощь! Мне нужен был отец, моей маме нужен был муж. Нам нужна была опора, поддержка, любовь, защита, но у нас ничего из этого не было. Ничего! Но я не произношу и звука. Пусть во мне и бушует дикий пожар, поддаваться эмоциям безумно глупо, ведь что бы я ни кричала, о чем бы ни говорила – идти мне некуда.

Этот человек – моя единственная надежда хотя бы на какое-то будущее.

Константин водит меня по роскошным, огромным комнатам, то и дело, отвлекаясь на звонки. Особняк просто невероятный. Я никогда не видела ничего подобного, но стараюсь держать себя в руках и не расширять глаза слишком уж часто. Также я стараюсь не вздыхать, не охать, не каменеть и не заикаться. Как же так получилось, что люди живут настолько по-разному? Все мы работаем, все мы стараемся достичь лучшего, однако кто-то ест из одноразовой посуды, а кто-то десять минут раздумывает над тем, каким именно по счету ножом отрезать рыбу. Разве не абсурд? Да, оплата каждому своя: кому-то повезло больше, кому-то меньше, и, естественно, мы никогда не избавимся от этого пресловутого социального неравенства, ведь иначе это будет противоречить нашей человеческой натуре. Однако есть ли предел безумию? Я два года почти ничего не ела, делила с мамой один кусок мяса на двоих – и то не каждый день. Что же в это время делали люди с данной улицы?

– Прости, – в очередной раз извиняется этот человек. Он убирает телефон в карман и поправляет вязанный, светло-бежевый свитер. – Не работа, а сплошное сумасшествие. Наталья говорила, чем я занимаюсь?

– Нет. – Почему-то вру я и вскидываю подбородок. – Мы не говорили о те… вас.

Константин не обижается. Наоборот понимающе кивает, и это бесит меня еще сильней: с какой стати он вдруг играет роль чувственного отца? Может, и виноватым еще себя считает? С силой прикусываю губу и горблюсь. Мне не по себе от этого места. Пусть здесь красиво – здесь холодно. Слишком много пространства для одиночества.

Мы вновь спускаемся на первый этаж. Идем в зал, который совсем недавно показался мне слишком вычурным: кресла с дубовыми подлокотниками, толстые ковры, люстры, комоды, книги на широченных, деревянных полках – не перебор ли? Хотя не мне судить. Я как раз собираюсь спросить, можно ли подышать свежим воздухом – не терпится сбежать – как вдруг вижу около стеклянного столика высокую, худую брюнетку.

– Зои, хочу представить тебе свою жену. Елену. – Константин подходит к незнакомке и ласково берет ее под руку, и, едва она поднимает на меня свой взгляд, весь свет в комнате становится тусклым. Возможно, уголки ее пухлых губ и дергаются в чем-то напоминающем улыбку, однако я не ведусь на данный трюк. Уверена, эта особа уже со всей страстностью и горячностью успела меня возненавидеть.

– Привет, – говорит она, но руку в мою сторону тянет.

– Здравствуйте.

– Надеюсь, ты добралась без происшествий.

Опять это глупое слово. Боже, да я в курсе, что все вы желаете моей смерти, но, увы, простите, никто пока не пытался пробить дыру в моей тупой башке, и я жива, и я приехала, и я намереваюсь портить своим присутствием вам жизнь. Ведь вы именно так считаете? Ох, так и тянет сказать все это, но нет. Я опять молчу, как безмозглая рыба.

– Меня нет, я умер, и до семейных драм мне нет никакого дела, – вдруг доносится голос за моей спиной, а я даже не оборачиваюсь. Еще один ненавистник? Эй, парень, выстраивайся в очередь! Дом и так кишит мегерами.