Мгновения Амелии

– Да, или Мут больше понравится Эмелине, но сам захочет жить с Эйнсли, отчего Эм разозлится.

– Скорее всего.

Уголки губ Дженны дрогнули, и она склонила голову на мое плечо, вытирая слезы со щек. Холодный воздух пощипывал кожу на моем лице, но я не смела двинуться с места, боясь нарушить атмосферу.

Пусть Дженна никогда не плачет, но она не я.

Усилием воли останавливаю накатывающиеся слезы и подавляю злость, ведь до ее отъезда в Ирландию остался всего один день.

Двадцать четыре часа, чтобы разобрать чемодан (а в случае с Дженной – заново собрать) и сгладить каждую шероховатость в наших отношениях, которую я создала с того момента, как подруга рассказала мне о Н. Е. Эндсли.

Мы на удивление слаженно работаем, укладывая купленные Дженной книги на полки и раз за разом пытаясь утрамбовать многочисленные принадлежности юного ботаника в два чемодана, которые она собирается взять с собой. Она разворачивает наш постер, встречается со мной взглядом над незаправленной кроватью, на которой разбросаны сложенные носки, и улыбается, поднимая его над головой, будто предлагая посмотреть.

Я вяло киваю. Ага.

Она скручивает плакат обратно в тубус и, вздохнув, кладет поверх моей сумки, чтобы я забрала его домой.

«Прости» – вот что означает ее вздох, но я нарочно игнорирую его и продолжаю сворачивать ее майки в малюсенькие цилиндры.

Два раза она интересуется, не забуду ли я посетить подготовительный семинар. Я уверяю ее в готовности сходить, но все же не сомневаюсь, что его проводят люди, которые на протяжении восьми часов наслаждаются звуком собственного голоса, проходящего через микрофон. Дженна заставляет меня поклясться на мизинчиках. Эту уловку я придумала в десятом классе в надежде убедиться, что она действительно слушает меня, а не витает в облаках. Когда она вытягивает руку и наши пальцы слегка соприкасаются, мои губы едва не растягиваются в улыбке.

– Записывай все внимательно, – поучает Дженна, – а когда я вернусь, расскажешь все самое интересное.

Порываюсь заметить, что самым интересным станет поданный обед и прощание, но удерживаю рот на замке.

На следующий день подруга уезжает, а между нами все еще ощущается некое напряжение. Никто из нас не желает вспоминать произошедшее на книжном фестивале и ссору, которая словно вампир, продолжающий дремать под крышкой незаколоченного гроба; так что мы это не обсуждаем.

Если Уильямсы и заметили нашу необщительность на пути в аэропорт, то решили просто промолчать. Возможно, они считают, что мы устали после поездки в Калифорнию, ведь подруга не рассказала им про нашу драму, связанную с Эндсли.

Обняв Дженну, немного ослабляю хватку, передавая эстафету прощаниям и наполняющим мою душу беспокойству и негодованию.

– Ты мой должник, – шепчу ей на ухо. – Ну, из-за Эндсли. Поэтому, чтобы загладить вину, привези мне горца в килте.

Она фыркает, но не разжимает объятия.

– Я еду в Ирландию, а не Шотландию.

– Я знаю, но до нее на пароме всего пара часов, так ведь? Уверена, что денек ты сможешь выделить.

Дженна крепче стискивает меня, а я, следуя примеру подруги, слегка поглаживаю ее по спине. Сейчас моя шутка про поездку в Шотландию выступает завуалированным эквивалентом прощения. Что ни говори, прошло всего два дня с того момента, когда я должна была находиться в одном помещении с Н. Е. Эндсли.

– Ладно, – соглашается Дженна, и в ее теплом голосе слышится смех, – но если мне встретятся магические менгиры, которые перенесут меня во времени, то я не буду даже пытаться вернуться обратно.

– Ладно, – разрешаю я, – библиотека в твоем распоряжении.

– Хорошо.

И подруга начинает хохотать. Этот искрящийся смех можно услышать очень редко и исключительно по особой причине. Рядом проходит мужчина и, услышав ее, спотыкается о свой чемодан.

– Ладно, – заканчиваю я, – иди, пока меня не вырвало от твоих дурацких духов.

И миг спустя Дженна исчезает.

Глава 3

Меньше чем через неделю я понимаю, что книги врут, потому что мне звонит мама Дженны. Ее дочь мертва.

– Авария, – поясняет она. – Столкновение с машиной, которая рванула на красный свет.

– Как? – спрашиваю я, в панике и еще не осознавая случившегося.

– Не знаю, – отвечает она.

– Но она же в Ирландии.

Была. И вот спустя долю секунды Дженна была, а не есть.

Ее мама, не переводя дыхание, продолжает рассказывать. Таким особым адвокатским, деловым тоном она обычно говорит с клиентами по телефону или с мистером Уильямсом, когда тот в День благодарения разрезает индейку на слишком толстые куски.

– Амелия, ты произнесешь речь? Ну, на похоронах?

Безусловно, я соглашаюсь. Однако в день погребения встаю перед скорбящими, которые только что спели псалом, восхваляющий Дженну и ее «воссоединение с Создателем», и теряю над собой контроль. Мысли заполняют воспоминания о связанных с ней событиях, отчего я заливаю слезами все вокруг: трибуну, противные цветочные композиции, ее гроб.

Если бы происходящее требовалось запечатлеть на пленку, я бы вытянула из-под ее идиотского гроба крадущиеся тени. Тащила бы их, пока они не окутают угрюмые лица среди церковных скамей. И тогда бы в лучах света на снимке остались только я за тумбой и останки Дженны. «Частично выжившая» – вот как называлась бы эта фотография.

Только вот воображение отвлекает совсем ненадолго. В обращенных на меня взглядах отражаются жалость и душевная боль. Перед глазами проносятся наши совместные годы: очереди за писательскими автографами; проведенные за учебниками вечера, когда одна из нас слишком долго откладывала работу над исследовательскими проектами; уйма потраченного на совместное чтение времени. Память об этом и дурацких картинках, прикрепленных на стену в ее комнате, застывает комом в горле, а затем болезненно сжимает сердце.

В итоге пастор подходит ко мне, похлопывает по спине и уводит от микрофона, только вот мои всхлипы слышны и без искусственного усиления.

«Так нельзя, – думаю я. – Жизнь не повинуется сценарию, как же это нечестно… к такому я не готова».

Пока другие дети ожидали сову с письмом о приеме в Хогвартс или что шкаф откроет портал в фантастическую страну с говорящими животными и каменными столами, я предчувствовала неизбежность. Благодаря книгам я поняла лишь одно: жизнь может быть справедливой и несправедливой, честной и нечестной. Стоило отцу уйти из семьи, и мне показалось, что мир рухнул. Потом меня нашла Дженна, и судьба снова совершила невероятный кульбит, подарив мне столько тепла и радости.

Я ждала появления серьезных проблем, которые во всех романах начинаются в детстве, но всегда – всегда – исчезают в подростковом возрасте, уступая место долгой и счастливой жизни. Последнее несчастье должно было произойти до выпускного. Ведь плохое происходит либо в старшей школе, либо после сорока, когда у тебя появляются муж или жена, шесть детей, а на плечи давит копившееся десятилетиями разочарование.

Книги лгут. Жизнь не заканчивается, когда тебе исполняется восемнадцать или когда ты решаешь, что с тебя достаточно.

Жизни не бывает достаточно. И тебе не перестает грозить опасность.

Дженна считала, что ее книги должны быть свежими, чистыми и нетронутыми никем, кроме нее. Я же предпочитаю уже прочитанные томики, каждая страница которых хранит отдельную историю. Мне нравится представлять их в виде солдатиков, которые до того, как попасть ко мне, отслужили где-то еще. В истории положено переноситься, занимать ими душу и жить в них. Возможно, именно поэтому я часто одалживаю книги, в отличие от подруги, которая редко расставалась со своими.

Только вот теперь ее нет. Дженны не стало, и ее родители отписали мне ее библиотеку.

– Она бы хотела, чтобы ты сохранила их, – со слезами на глазах произносит мистер Уильямс. Через пару дней после того, как гроб с телом их дочери опустили в землю, они с женой решили навестить меня.

В мамином доме они появляются всего лишь во второй или третий раз и, сидя на краю моей односпальной кровати, выглядят смущенными.

Мистер Уильямс уговаривает меня провести оставшееся лето с ними, но я возражаю.