Овод

– Великому герцогу?[32 - Великий герцог – Леопольд II, герцог Тосканский.]

– Да. Петиции о расширении свободы печати.

Сидевший у окна брюнет с живыми умными глазами со смехом обернулся.

– Многого вы добьетесь петициями! – сказал он. – Казалось бы, исход дела Ренци[33 - Ренци – вождь восстания, организованного в Римини (Папская область) в 1846 г.; был выдан тосканским правительством Папе.] должен был излечить всякого от таких мечтаний.

– Я так же опечален, как и вы, синьор, тем, что нам не удалось помешать выдаче Ренци; я не хочу говорить неприятностей, но все-таки не могу не думать, что наша неудача произошла от нетерпеливости и горячности некоторых наших членов. Я, конечно, не решился бы…

– Все пьемонтцы никогда ни на что не решаются, – резко прервал его брюнет. – Не знаю, что вы называете нетерпеливостью и горячностью. Уж не тот ли ряд осторожных петиций, которые мы посылали? Это, быть может, для Тосканы и Пьемонта называется горячностью, но в Неаполе мы рассуждаем не так.

– К счастью, – заметил пьемонтец, – неаполитанцам приходится действовать только в Неаполе.

– Перестаньте, господа! Грассини голосует за петиции, а Галли – против них. А как вы думаете, доктор Риккардо?

– Я не вижу ничего плохого в петициях, и если Грассини составит петицию, я подпишу с большим удовольствием. Но я все-таки не думаю, чтобы можно было многого достигнуть этим путем. Почему бы нам не прибегнуть к петициям и к памфлетам?

– Да просто потому, что памфлеты вооружат правительство против нас и оно не обратит внимания на наши петиции, – сказал Грассини.

– Оно и без того не обратит внимания. – С этими словами неаполитанец поднялся и подошел к столу. – Не на правильном пути вы, господа. Соглашение с правительством ничего вам не даст. Нужно поднять народ.

– Легче сказать, чем сделать. Как вы приступите к этому?

– Смешно спрашивать об этом Галли. Конечно, он начнет с того, что хватит цензора по башке.

– Вовсе нет, – сказал Галли. – Вам так и кажется, раз перед вами неаполитанец, что у него не найдется иных аргументов, кроме ножа.

– Оставим это. Что вы хотите предложить? Тише! Господа, внимание! Галли хочет внести предложение.

Все общество, разбившееся на группы по два, по три человека, которые спорили в разных углах, теперь собралось вокруг стола, чтобы выслушать Галли.

– Нет, господа, это не предложение, а просто мне пришла в голову одна мысль. Видите ли, мне думается, что во всех этих ликованиях по поводу поведения нового Папы кроется опасность. Из того, что он взял новый курс политики и даровал амнистию, многие выводят заключение, что нам остается поручить себя, всех нас, всю Италию попечениям святого отца и предоставить ему вести нас в обетованную землю. Лично я, вслед за другими, готов удивляться новому Папе. Амнистия была блестящим актом.

– Его святейшество, я уверен, сочтет себя польщенным… – начал было презрительно Грассини.

– Перестаньте, Грассини. Предоставьте оратору слово! – прервал в свою очередь Риккардо. – Удивительная вещь: никогда вы с Галли не можете удержаться от перекоров. Совсем как кошка с собакой! Продолжайте, Галли!

– Я хотел сказать, – начал снова неаполитанец, – что святой отец, несомненно, поступает так с наилучшими намерениями. Другой вопрос, насколько удастся ему провести реформы. Теперь все идет гладко. Реакционеры по всей Италии, конечно, месяц-другой будут сидеть спокойно, пока не спадет волна возбуждения, поднятая амнистией. Но маловероятно, чтобы они без борьбы выпустили власть из своих рук. Мое личное мнение таково, что, прежде чем наступит середина зимы, иезуиты[34 - Иезуиты («Общество Иисуса») – католический религиозный орден, основанный в 1539 г. Игнатием Лойолой для распространения католицизма.], грегорианцы[35 - Грегорианцы – сторонники политики Григория XVI, противники либеральных реформ, предпринятых Папой Пием IX.] и санфедисты[36 - Санфедисты – члены «Общества последователей святой веры», основанного в 1799 г. итальянскими мракобесами для борьбы с освободительным движением. Ненавидя народ, санфедисты не раз поддерживали австрийцев.] и вся их клика начнут строить новые козни и изводить отравой всех, кого они не смогут подкупить.

– Это очень похоже на правду.

– Так вот. Будем ли мы ждать, смиренно посылая одну петицию за другой, пока Ламбручини[37 - Ламбручини – кардинал, государственный секретарь Папской области при Папе Григории XVI; оказывал помощь австрийцам и сам опирался на них в борьбе против итальянского народа.] и его свора не убедят великого герцога подчинить нас иезуитам, призвав еще, может быть, австрийских гусар наблюдать за порядком и держать нас в дисциплине, или мы предупредим их и воспользуемся их кратковременным замешательством, чтобы первыми нанести удар?

– Скажите нам прежде всего, в чем должен состоять этот удар?

– Я предложил бы начать организованную пропаганду и агитацию против иезуитов.

– Да ведь фактически это будет объявлением войны.

– Да, мы разоблачим их интриги и козни и обратимся к народу с призывом объединиться на борьбу с иезуитами.

– Но ведь ни о каких иезуитах здесь не слышно. К чему же их изобличать?

– Не слышно? Подождите месяца три, и вы увидите, сколько их появится. Тогда слишком поздно будет сдерживать их натиск.

– Да. Но, вы знаете, чтобы восстановить городское население против иезуитов, придется говорить открыто. А раз так, то каким образом вы избежите цензуры?

– Я не буду избегать. Перестану с ней считаться.

– Так, значит, вы будете печатать без подписи. Это отлично, но все мы имели слишком много дела с подпольным печатанием, чтобы желать познакомиться с ним лишний раз.

– Не это я хочу сказать. Я бы предложил печатать памфлеты открыто, за нашей подписью и с указанием наших адресов. Пусть преследуют, если у них хватит смелости.

– Совершенно безумный проект! – воскликнул Грассини. – Это значит – из молодечества класть голову в львиную пасть.

– О, вам нечего бояться! – отрезал Галли. – Мы не попросим вас сидеть в тюрьме за наши грехи.

– Воздержитесь от резкостей, Галли, – сказал Риккардо. – Тут речь идет не о боязни. Мы так же, как и вы, готовы сесть в тюрьму, если только будет из-за чего. Но ведь ребячество – подвергать себя опасности по пустякам. Я лично хотел бы сделать поправку к высказанному предложению.

– Какую?

– Мне кажется, можно выработать такой тонкий способ борьбы с иезуитами, который избавит нас от столкновения с цензурой.

– Не понимаю, как вы это устроите.

– Те, кто будет говорить, сумеют, я уверен, выражаться обиняком, так что…

– Цензор не поймет, хотите вы добавить. Но если так, то как вы можете рассчитывать, что какой-нибудь бедный ремесленник или крестьянин, при его невежестве, докопается до истинного смысла? Это ни с чем не сообразно.

– Мартини, что вы скажете? – спросил профессор, оборачиваясь к сидевшему возле него широкоплечему господину с большой темной бородой.

– Я воздержусь говорить, пока не наберется больше фактов. Надо произвести опыт и посмотреть, к чему он приведет.

– А вы, Саккони?

– Мне бы хотелось услышать, что скажет синьора Болла. Ее соображения всегда так вески.

Все обернулись в сторону единственной в комнате женщины, которая сидела на софе, опершись подбородком на руку, и молча вслушивалась в прения. У нее были глубокие, задумчивые черные глаза. И теперь, когда она их подняла, в них, несомненно, светился насмешливый огонек.

– Меня немного смущает, что я со всеми расхожусь во мнении, – сказала она.

– Так бывает с вами всегда, – вставил Риккардо, – но хуже всего то, что вы всегда оказываетесь правы.

– Я совершенно согласна, что нам необходимо так или иначе бороться с иезуитами. Не удастся это одним оружием, нужно прибегнуть к другому. Словесный вызов – слабое оружие, уклончивая тактика затруднительна. Ну а петиции – просто детская игрушка.

– Надеюсь, синьора, – заметил с важным видом Грассини, – вы не предложите нам таких методов борьбы, как убийство?

Мартини дергал себя за усы, а Галли не стесняясь смеялся. Даже серьезная синьора Болла не могла удержаться от улыбки.