Овод

– Вы так плохо переносите море? – быстро спросила Джемма, вспомнив, как Артур заболел морской болезнью, когда ее отец повез однажды их обоих кататься на яхте.

– Очень плохо, несмотря на то, что так много путешествовал по морю. Но мы успели поговорить, пока пароход грузили в Генуе. Вы, конечно, знаете Вильямса? Это славный парень, разумный и вообще заслуживающий полного доверия. Бейли ему в этом отношении не уступает, и оба умеют держать язык за зубами. А теперь расскажу вам все подробно.

Когда Овод вернулся домой, солнце давно зашло и цветущая японская айва, свисающая с садовой стены, выглядела темной в потухающем свете. Он сорвал несколько веток и понес их к себе в комнату. Когда он открыл дверь в кабинет, Зитта поднялась со стула в углу и побежала к нему навстречу.

– О, Феличе, я думала, что вы никогда не вернетесь!

Первым его побуждением было резко спросить ее, зачем она зашла в его кабинет, но, вспомнив, что он не видел ее три недели, он протянул ей руку и сказал несколько холодно:

– Добрый вечер, Зитта. Как поживаешь?

Она приблизила к нему лицо, как бы ожидая поцелуя, но он прошел мимо, сделав вид, что не замечает ее жеста, и взял вазу, чтобы вставить в нее цветы. В ту же минуту дверь широко раскрылась, и громадная собака ворвалась в комнату и стала прыгать вокруг Овода, лая и визжа от радости. Он оставил цветы и стал гладить ее.

– Шайтан, старый дружище, это ты? Ну, вот и я. Дай лапу.

Зитта взглянула на него жестким, сердитым взглядом.

– Хочешь обедать? – спросила она холодно. – Я заказала обед у себя; ты писал, что вернешься сегодня вечером.

Он быстро обернулся к ней:

– О-очень жалею, тебе не с-следовало ждать меня. Я только немножко оправлюсь и сейчас же приду. М-может быть, ты поставишь эти цветы в воду?

Когда он вошел в столовую Зитты, она стояла у зеркала, прикрепляя ветку цветов к корсажу. Она, очевидно, решила быть веселой и подошла к нему с маленьким пучком красных бутонов в руке.

– Вот бутоньерка. Я прикреплю ее тебе.

Во время обеда он старался изо всех сил быть любезным и поддерживал веселый разговор. Она отвечала ему, счастливо улыбаясь все время. Ее явная радость при виде его несколько смущала Овода. Он привык к мысли, что она ведет отдельное существование среди друзей и знакомых, близких ей по духу; ему никогда не приходило в голову, что она могла скучать по нему. И все-таки она, вероятно, тосковала, судя по тому, как обрадовалась ему.

– Хочешь пить кофе на террасе? – спросила она. – Сегодня такой теплый вечер.

– Хорошо. Я возьму твою гитару: может быть, ты споешь что-нибудь.

Он обыкновенно скептически относился к ее музыке и нечасто просил ее петь.

На террасе была широкая деревянная скамейка вдоль стены. Овод выбрал угол, откуда открывался красивый вид на холмы, и Зитта, взобравшись на выступ стены и поставив ноги на скамейку, прислонилась к колонне, поддерживающей навес. Она не особенно интересовалась живописным видом. Ей было интереснее глядеть на Овода.

– Дай папироску, – сказала она. – Я ни разу не курила со времени твоего отъезда.

– Прекрасная мысль, мне недоставало только папироски для полноты счастья.

Она нагнулась и взглянула на него серьезно:

– Ты в самом деле счастлив?

Лицо Овода прояснилось:

– Почему же нет? Я хорошо пообедал, передо мной теперь с-самый прекрасный вид Европы, скоро будет кофе, и я услышу венгерскую народную песню. Ничто не мучит моей совести, пищеварение у меня в порядке. Чего же еще можно желать?

– Я знаю еще что-то, чего тебе хочется.

– Чего?

– Вот. – Она протянула ему маленькую коробочку.

– Засахаренный миндаль! Почему ты не сказала раньше, до папироски? – спросил он с упреком.

– Почему, ребенок ты этакий! Да ты можешь есть его и после папироски. А вот и кофе.

Овод стал пить маленькими глотками свой кофе и есть засахаренный миндаль с важным и сосредоточенным наслаждением, точно кошка, которая пьет сливки.

– Как приятно напиться порядочного кофе после той гадости, которую дают в Ливорно, – сказал он задумчиво.

– Поэтому оставайся лучше всегда дома.

– Некогда… я завтра опять уезжаю.

Улыбка исчезла с ее лица:

– Завтра? Почему? Куда?

– В разные места, по делам.

Он решил в разговоре с Джеммой, что должен сам отправиться в Апеннины, чтобы войти в соглашение с контрабандистами относительно перевозки оружия. Переправа через границу Папской области была чрезвычайно опасной, но необходимой для успеха задуманного предприятия.

– Вечные дела! – сказала Зитта со вздохом и затем спросила: – Ты надолго уезжаешь?

– Нет, на две или, может быть, на три недели.

– Опять по тому делу? – спросила она отрывисто.

– «Тому» делу?

– Тому, из-за которого ты постоянно пытаешься сломать себе шею; все та же вечная политика?

– Да, это имеет некоторое отношение к политике.

Зитта отбросила папироску.

– Ты меня обманываешь теперь, – сказала она. – Тебе грозит опасность.

– Я отправлюсь прямо в ад, – ответил он лениво. – Может быть, у тебя там есть друзья, которым ты хочешь послать веточку плюща, – нечего, однако, обрывать всю зелень.

Она яростно обрывала ползучие растения, обвивавшие колонны, и гневным, резким движением откинула прочь пригоршню листьев.

– Тебе грозит опасность, – повторила она, – и ты не хочешь мне прямо сказать; ты думаешь, что со мной можно только шутить. Тебя еще повесят скоро, и ты не попрощаешься со мной. Эта вечная политика надоела мне.

– Да и м-мне также, – сказал Овод, зевая. – Поговорим лучше о чем-нибудь другом. Или, может быть, ты споешь?