Сними обувь твою

– Отчасти это ради Элси, – добавила миссис Карстейрс. – Она уезжает с Уолтером, а мы обещали ей, что она будет подружкой. Бедняжечка будет так разочарована!

Генри хмурился все сильнее. Ему лгали – сейчас или прежде, – а он ненавидел ложь.

– Элси только что мне сказала, – ответил он, – что она через неделю уезжает погостить к подруге в Эпсом.

– Она еще ничего не знает; это было решено только час тому назад. Мы скажем ей обо всем завтра.

– О чем именно?

– Мы отдаем ее во французский пансион. Уолтер считает, что она уже слишком большая, чтобы заниматься с мисс Смизерс, и… и что ей следует усовершенствоваться во французском языке. К счастью, он возвращается через Париж и сможет отвезти ее туда и оставить…

– В Париже, этого ребенка? С кем?

– Уолтер подыскал для нее превосходный пансион; он навел справки через английское посольство. Супруга посла очень любезно предложила свои услуги. Все так удачно складывается.

Генри посмотрел на Уолтера. Что за человек этот изнеженный юноша, который как снег на голову является из Португалии и решает все за всех? Посмотреть на него – тише воды, ниже травы, но это не помешало ему единым махом устроить свадьбу одной сестры, отдать в пансион другую и по дороге заручиться помощью незнакомой дамы, прежде чем он соизволил сообщить матери свои планы.

Уолтер встал.

– Я хочу пройтись. Не составите ли вы мне компанию?

Когда они отошли от дома, он повернулся к Генри.

– Могу я говорить с вами откровенно?

Генри, у которого к этому времени уже голова шла кругом, осторожно ответил, что будет очень рад. Но Уолтер, казалось, вдруг утратил дар речи.

– Мне кажется, – начал он наконец, – вы уже довольно близко познакомились с мужем моей матери?

– Ближе, чем мне хотелось бы, – пробормотал Генри. Раз уж дело дошло до откровенности, он тоже умеет быть откровенным.

– Во всяком случае, достаточно, чтобы понять, насколько этот дом теперь – неподходящее место для двух молоденьких девушек?

Генри угрюмо кивнул. Это по крайней мере прямой разговор.

– Вы можете себе представить, как я беспокоился о сестрах с тех пор, как умер мой отец? Ведь Португалия очень далеко. Затем я узнал о втором браке моей матери… Я попросил отпуск, но мне отказали. Я чувствовал, что не могу объяснить всего. Она же… моя мать, вы понимаете?

– Понимаю, – сказал Генри.

– Тогда я написал нашему поверенному, мистеру Уинтропу, прося его навести справки о Карстейрсе. На это потребовалось много времени. Когда наконец они были собраны… они оказались малоутешительными. Оказалось, что прошлой зимой родственники окончательно отреклись от него. Тогда его кредиторы дали ему сорок восемь часов, чтобы расплатиться с долгами. Это означало Маршалси. В тот же день он сделал предложение моей матери. У нее были кое-какие собственные деньги – немного, но достаточно, чтобы на время выручить его. Мистер Уинтроп написал, что он узнал о случившемся, только когда они пришли в его контору с брачным свидетельством и потребовали еще денег. Видимо, они оба полагали, что мама может продать часть имущества Риверсов. Когда он объяснил, что согласно условиям завещания ничто, кроме коллекции редкостей, собранной моим дедом, не может быть отчуждено, она впала в истерику, а Карстейрс разразился бранью. Он жаловался, что его «обманом женили на старухе». Мистер Уинтроп не стал сообщать мне остальные его выражения. В конце концов он предложил им оставить его контору. Позже моя мать пришла к нему одна, чтобы извиниться. Она горько плакала. Я написал леди Мерием – она моя крестная – и попросил ее приглядеть за девочками.

«Вот отчего вспомнили обо мне», – подумал Генри.

– Потом я получил еще несколько писем – положение было тревожным. А потом несколько строчек от Беатрисы, которая писала, что боится за Элси, и умоляла меня приехать как можно скорее. Вы бы поняли почему, если бы видели Элси год назад. Когда умер отец, она была милой благовоспитанной девочкой. О себе Беатриса ничего не писала, но нетрудно было догадаться, что она очень несчастна. Затем от матери пришло радостное письмо с сообщением, что Би выходит замуж за джентльмена, с которым она знакома меньше двух недель. Сначала я решил, что вы – один из знакомых Карстейрса. Как бы вы поступили на моем месте?

– Сбежал бы, – сказал Генри, – если бы не удалось получить отпуск.

– Вот именно. К счастью, посол дал мне отпуск по семейным обстоятельствам и письма к влиятельным лицам в Париже и Лондоне – на случай если придется применить крутые меры.

– Вы не теряли времени.

– У меня его просто не было; я не знал, что с Беатрисой. Вы можете себе представить, какое облегчение я почувствовал, когда моя крестная сказала мне вчера, что это она познакомила вас с Беатрисой.

– Вы виделись с ней?

– Да, и с мистером Уинтропом тоже. Она сказала мне, что ее сестра знает вас с детства и очень высокого мнения о вас.

– Я учился вместе с младшими Денверсами.

– Да, она упомянула об этом. Так вот, хотите вы помочь мне? Я… не думаю, что для моей матери можно что-нибудь сделать, по крайней мере сейчас. Я говорил с ней… Подробности, вероятно, вам не нужны. Она… не хочет расстаться с ним, а он не уйдет, пока у нее есть хоть какие-нибудь деньги.

– А припугнуть его нельзя?

– Я сделал, что мог; в дела девочек он вмешиваться не будет. Нам нужно удалить их из этого дома прежде, чем я уеду. Взяв специальное разрешение, вы сможете увезти Беатрису тогда же, когда я заберу Элси. Вы согласны?

– Да.

– Ну так давайте завтра же поедем в Лондон и все устроим. Спасибо, Телфорд.

Они обменялись рукопожатием и повернули к дому.

– Еще одно, – сказал Уолтер, останавливаясь под фонарем на крыльце. – Сестра говорила, что боится, не занимали ли у вас… Пожалуйста, не давайте больше. Моя мать, конечно, не хочет вас обманывать, но… – Он мучительно покраснел.

– Не беспокойтесь, – сказал Генри, – я одолжил не больше, чем могу позволить себе потерять, и не ей, а Карстейрсу.

– Беатриса очень расстроена. Она надеется, что вы позволите мне возвратить вам этот долг.

– Нет, нет. Пусть она считает, что это плата за мой стол и постель.

Они вошли в дом. Карстейрс, угрюмо хмурясь, читал вслух длинный список, ставя кое-где галочки, а его жена, нервно посмеиваясь, вставляла замечания. Беатриса, которая сидела, разглядывая свои стиснутые на коленях руки, не подняла глаз, когда вошли молодые люди. Они сели и стали слушать.

– Минуточку, Уолтер, – сказала миссис Карстейрс. – Мы просматриваем список редкостей и безделушек, чтобы решить, какие из них мои и какие она возьмет с собой. Две китайские статуэтки из слоновой кости. Беатриса, ты помнишь? Мне кажется, они мои, не так ли?

– Хорошо, мама.

– Что дальше, Джек?

– Большая нефритовая чаша.

– Ах да. Она тоже из Китая.

– Конечно, возьмите ее, мама.

Перечисление продолжалось: золото, горный хрусталь, слоновая кость, малахит, бериллы, статуэтки, мозаика, вышивки… В свое время редкостей, по-видимому, было немало, но в доме Генри их почти не видел. Скорее всего большая часть коллекции существовала теперь только на бумаге; половина предметов уже давно отправилась к аукционистам и ростовщикам, остальным в ближайшем будущем предстоял тот же путь. Судя по всему, Беатриса принесет ему в приданое только то, что будет на ней. Впрочем, какое это имеет значение? Он подарит ей новые безделушки. Уолтер не отрываясь глядел в пол. Его уши горели.

– С этим все, – сказал Карстейрс. – Теперь картины. «Портрет высокородной Доры Понсефоут». Эта, конечно, останется здесь.

Вслед за миссис Карстейрс Генри посмотрел на портрет в золоченой раме – она в восемнадцать лет. Кроме этой, в комнате была еще только одна картина, хотя грязноватое пятно на стене показывало, что не так давно здесь висела третья.