В её сердце разбитом
Собрать воедино,
Любить крепко-сильно,
Чтоб любовь для чужих плыла только к душе
У нее, раз она в твоём рабстве повинна.
Вы двое под солнцем, а ревность уже
Должна умереть, как все скрепы иные.
Раз ты любишь одну, то люби сильно-сильно,
А не любишь – так всех люби по чуть-чуть,
что уж тут…
С союзницей
Нечего сказать, а так хочется, с меня нечего взять.
Бесконечно менять своё прошлое,
А то будущее расхохочется.
Что было небесным, то пошлое,
Табу теперь мать.
Ускоряется время безбожно, мне некогда спать.
«Да» и «нет» венчаются в «храме»,
А безумие так осторожно.
Наши жизни не пишутся нами,
Их творцу наплевать.
Ошибаюсь во всем и всегда, не хочу разгребать.
Нелогичность считать за основу,
Не мириться с ней никогда.
Отчий казус пред которым новым
Низко признавать.
Догму заборов убить кроткой фразой: «Запрет запрещать!
Осень – зимою, весну – жарким летом,
А тренья телес несусветной заразой…»
Наивного сына извечным сонетом
Любя распинать.
Поводом к столь движению ли, скуке – тут Богу решать!
Стала желанная, нервная, умная,
С горькою отрадой и сладкою мукой,
И в стенах чужих, и в доме подлунном,
Глупость все знать.
Союз соблаговоли, а серьёзно – позволь мне узнать:
Думаешь что о моей ты натуре —
Уж думал о ней я и сам скрупулёзно
Есть ли в тумане ответ, может сдуру
Привык я вещать?
«Ну что же, друг, что пепел к пеплу,
То мой ответ на твой вопрос.
Во склоках книг все мудрости неба,
Кто к ним скептично, кто – благоговейно.
Кому не до мыслей подобных, лишь к хлебу
Отчетлив близорукий спрос.
Инь и янь, ад и рай, тягость пут, после бунт —
Как всегда, поколенье летит под откос,
Его ненависть, страх и глупость едины,
Формы новые тут для отсталых причуд.
Нашим душам ничтожны плевки в наши спины,
Будет мир покорён нашей капелькой слез…»
Право дело, души моей светило,
мир завоевать!
Уничтожить, перестроить Рим,
Не положено ль на это силы?
И на дух, чтоб он непримирим
был
Разуму под стать?
Снежная гора
Поиск духовный меня разрывает