Лучшая принцесса своего времени

Горе по поводу смерти Генриха II и предчувствие скорой разлуки сблизили мать и дочь. Утешая друг друга, они обменивались посланиями в стихах. Во время совместного пребывания в Сен-Жермене Екатерина дала дочери много ценных советов. Унаследовав тонкий ум своей матери, Елизавета была более мягкой по характеру, а также отличалась большим тактом в поведении и набожностью. Тяжело переживая предстоящую разлуку с ней, флорентийка, тем не менее, не сожалела, что выдала Елизавету замуж за католического короля, так как надеялась управлять проницательным и осторожным Филиппом с помощью его молодой очаровательной супруги, легко поддававшейся влиянию матери.

20 августа Филипп II отплыл в Испанию, настолько любимую им, что он решил отпраздновать свою третью свадьбу именно там. По мере того, как опасения Елизаветы всё увеличивались, рос и любовный пыл Филиппа. Монарх, отплативший пренебрежением за преданность своей второй супруге, Марии Тюдор, теперь старался поразить юную француженку своим чрезмерным вниманием и любовью. Прежде, чем покинуть Фландрию, он отправил обратно в Париж графа Мелито, чтобы сообщить Елизавете о своём отъезде. Кроме того, Руй Гомес вручил ей шкатулку с редкостными драгоценностями, принадлежавшими императрице Изабелле, матери Филиппа II, и любовное послание от мужа. При этом фаворит католического короля, как и дворяне из его свиты, в присутствии Елизаветы стояли с непокрытыми головами, хотя ещё не так давно, при Карле V, отстаивали свою привилегию не снимать шляпу в присутствии монарших особ.

29 августа католический король, высадившись на испанской земле, немедленно отправился в Вальядолид, где его ожидали сын, дон Карлос, и сестра, Хуана Австрийская, вдовствующая принцесса Португалии. Однако Филиппу II так не терпелось встретиться со своей молодой супругой, что он написал отдельное письмо Шантонне с приказом ускорить её отъезд в Испанию. Тем не менее, Екатерина Медичи решила, что её дочь должна сначала увидеть торжественную коронацию Франциска II в Реймсе. Флорентийка сообщила зятю, что тот должен извинить её дочь за задержку:

– Поскольку двор Её Католического Величества ещё не полностью сформирован.

Филипп воспринял это известие с большим неудовольствием и приказал своему послу выразить желание, чтобы Её Католическое Величество покинула королевство Францию до конца года, добавив:

– Чем меньше французов привезёт Ваша дочь в своей свите, тем приятнее это будет нам и нашим подданным.

В течение короткого промежутка времени, прошедшего между отправкой этой депеши и коронацией Франциска II, граф де Мелито провёл несколько совещаний с епископом Лиможа относительно назначения духовника молодой королевы.

– Монсеньор, – писал французский посол кардиналу Лотарингии, – несколько дней назад меня посетил духовник католического короля и сообщил, что более всего король, его повелитель, желает, чтобы королева, его супруга, после прибытия в Испанию получала бы наставления и советы от духовного пастыря, мудрого, достойного, учёного и благоразумного, который в случае необходимости увещевал бы упомянутую королеву и руководил её поведением, дабы оно могло быть сочтено приемлемым королём, её господином.

По-видимому, католический король, натерпевшись от безумных выходок своего сына, опасался, как бы ему ещё не подсунули вдобавок дерзкую девчонку.

Елизавета въехала в Реймс, чтобы присутствовать на коронации своего брата 14 сентября 1559 года в носилках, задрапированных чёрным бархатом. У главных ворот города её встретила депутации горожан, после чего она направилась в кафедральный собор Сен-Пьер под балдахином из белого дамасского шёлка, поддерживаемого четырьмя самыми знатными горожанами Реймса. На паперти собора её встретил кардинал Лотарингский, который провёл её к главному алтарю и там даровал ей своё епископское благословение. Затем Елизавета вместе с Екатериной Медичи и Марией Стюарт отправилась в монастыре Сен-Пьер, где для них были приготовлены покои. Когда церемония коронации Франциска II завершилась, началась серьёзная подготовка к отъезду Елизаветы. В то время как её брат с супругой поехал отмечать День всех святых в Блуа, она вместе со своей матерью перебралась в знаменитый цистерцианский женский монастырь в Шампани. Там Елизавета 22 октября написала письмо французскому послу в Толедо о своём скором отъезде. Вскоре после отправки этого письма она присоединилась ко двору в Блуа, откуда намеревалась выехать 17 ноября. Антуан де Бурбон, король Наварры, его брат, кардинал де Бурбон, и принц де Ла Рош-сюр-Йон были назначены сопровождать её до испанской границы с внушительной свитой из благородных кавалеров. Эта новость была с радостью воспринята королём Антуаном, который мог теперь под благовидным предлогом покинуть двор, где к нему и к его братьям относились с наглым равнодушием их удачливые соперники, герцог де Гиз и кардинал Лотарингии.

Тем временем Екатерина Медичи, наконец, сформировала двор своей дочери. Напрасно Шантонне намекал королеве-матери:

– В Испании Её Величество уже ждёт её свита; а багаж, необходимый такой армии сопровождающих лиц, задержит путешествие королевы, тем более, что погода окончательно испортилась и дороги занесло снегом.

Сюзанна де Бурбон, графиня де Аркур и де Рьё, и Луиза Бретонская, баронесса де Клермон-Лодев, были назначены главными дамами Елизаветы. Анна де Монпасье стала её фрейлиной также, как и мадемуазель де Риберак, мадемуазель де Кертон, мадемуазель де Ториньи, мадемуазель де Ноян, мадемуазель де Монталь, мадемуазель де Сент-Ана и мадемуазель де Сен-Лежье. А Клод де Винё, мадемуазель де Жиронвиль, мадемуазель Парю и мадемуазель де ла Мот довольствовалась должностью камеристок. Кроме того, королеву сопровождали хранительница её драгоценностей Клод де Нана, три капеллана, французский духовник, старый наставник Елизаветы аббат Сент-Этьен, Андре де Вермон, стольник, врач Бургенсис вместе с Дюнуаром, хирургом, и двумя аптекарями. А ещё многочисленная свита, состоящая из офицеров, камердинеров, карлика Монтеня, казначея, шести музыкантов и других слуг. Вдобавок, сопровождавшие Елизавету принцессы крови имели свой собственный штат прислуги. Когда список всех этих лиц был передан в руки Шантонне, посол был обескуражен, так как ему необходимо было найти в разгар зимы не только средства передвижения через Пиренеи для свиты католической королевы, но и обозы для перевозки провизии и багажа. Он, однако, не стал возражать, поскольку Филипп II так жаждал поскорее увидеть свою молодую супругу, что приказал:

– Пока оставьте Её Величеству свиту, потом мы сами распорядимся ею по собственному усмотрению.

Шантонне всё же написал своему господину жалобное письмо о своих затруднениях по поводу перевозки гардероба и багажа королевы, однако сначала он заверил Филиппа II, что его супруга вот-вот отправится в путь и что часть багажа Елизаветы лучше отправить морем.

Из Блуа Елизавета со своей семьёй отправилась в Шательро и, прибыв туда 25 ноября, приняла посла Шантонне. Молодую королеву обуревала печаль из-за скорого прощания со своей роднёй и Францией. Кроме того, её угнетал строгий испанский этикет, которому ей пришлось следовать после свадьбы, а также опасение не понравиться королю Филиппу. Хотя Шательро встретил её плохой погодой, а обильные снегопады прервали сообщение между столицей и Южной Францией, католический король настаивал на том, чтобы его невеста больше не задерживалась. Однако Шантонне снова пришлось оправдываться перед своим господином из-за того, что Елизавета выразила намерение остаться ещё на три дня в Шательро:

– Причина этой задержки, Ваше Величество, в том, что мы не могли ускорить прощание с Её Величеством, ибо обеим сторонам очень грустно расставаться.

Утирая слёзы, Елизавета часто спрашивала у своих испанских слуг дрожащим от волнения голосом:

– Есть ли в Испании такие же великолепные замки, как во Франции?

Но когда ей начинали рассказывать о Вальядолиде, Аранхуэсе, Эль-Пардо или об Альгамбре, молодая королева лишь вздыхала. Екатерина Медичи хотела было ещё на протяжении трёх-четырёх дней сопровождать свою дочь, но этим планам помешала непогода.

– Прощание не обошлось без горестных жалоб и слёз, – сообщил Шатонне Филиппу II.

Позже Екатерина признается:

– Очень тяжело иметь дочку-подростка так далеко от дома…

В тот же день, 29 ноября, Франциск II и Мария Стюарт со всем двором отправились в Амбуаз, а Елизавета с тяжёлым сердцем – в Пуатье. Что же касается испанского посла, то он отказался сопровождать свою госпожу из-за сильной простуды и ревматизма.

Если Елизавете предстояло передвигаться сухопутным путём, то Филипп II, как известно, прибыл в Испанию морем и у берегов Ларедо в Бискайи попал в страшную бурю. Около тысячи человек погибли среди волн, а вместе с ними и великолепная коллекция картин, статуй и драгоценных произведений, которую ещё покойный император Карл V собрал за сорок лет во время своих кампаний в Германии, Италии и во Фландрии. Из-за чего, пребывая в скверном настроении, Филипп II вскоре ужаснул Вальядолид зрелищем аутодафе. Приговоренные к смерти еретики в жёлтых балахонах и колпаках, с нарисованными на них фигурами бесов и огненных языков проходили мимо трибуны, на которой восседали король, весь двор и духовенство. И бестрепетно, не шевельнув ни единым мускулом своего недвижного лица, Филипп смотрел, как тридцать три мученика были возведены на костры. С их воплями слились голоса духовенства, воспевавшего литании и величании. Вот с таким человеком Елизавете предстояло прожить всю оставшуюся жизнь!

Глава 6

Путешествие королевы

На следующее утро настроение Елизаветы улучшилось после прибытия курьера, доставившего ей поэтические прощальные послания от Екатерины Медичи и Марии Стюарт. Молодая королева пролила много слёз, читая эти дары любви, посланные её матерью и подругой детства. В частности, в послании Марии Стюарт были такие остроумные строки:

Слёзы причиняют боль человеку счастливому и здоровому,

но больному они служат хлебом насущным:

потому что плач, по крайней мере, не приносит боли.

В стихотворении же Екатерины говорилось, что после отъезда дочери, изнемогая от горьких слёз, она легла в постель в надежде найти покой:

Но ко мне явился Амур и гневно сказал:

«Берись за перо и пиши, не оставляй свою дочь

ради этой слишком долгой и утомительной тишины».

В Бордо Елизавета встретилась с Жанной д'Альбре. Крёстной матери удалось подбодрить молодую королеву перед испытанием, которого она так боялась, – встречи с Филиппом II. В сопровождении короля и королевы Наварры 20 декабря Елизавета вступила в По и провела Рождество в их обществе. Её свита была тоже принята с истинно королевским гостеприимством. Часть багажа дам и кавалеров была отправлена в Байонну, так как горные тропы в Пиренеях стали непроходимыми из-за непогоды. Действуя по совету, данному послом Шантонне, король Испании направил туда конвой с мулами, везущими пустые сундуки и вместительные корзины, куда была помещена часть багажа Елизаветы и её дам для перевозки по морю. Перед отъездом из По Елизавета получила ещё одно поэтическое послание матери:

– О чём для тебя, дочь моя, я от всей души молю Творца, так это, чтобы он был тебе превыше матери и отца, мужа и друга, чтобы послал тебе процветанье вместо несчастья и озарил твои тёмные ночи радостью и счастьем.

Последний день декабря молодая королева провела в Сен-Жан-де-Пье-де-Порт, где ей предоставили триста пятьдесятмулов, чтобы дать отдых уставшим лошадям.

На границе, в ожидании Елизаветы, собрались множество самых знатных дворян Испании. Антуан де Бурбон в надежде на то, что Филипп II сам приедет встречать супругу, хотел провести с ним переговоры насчёт возвращения части Наварры, захваченной испанцами. Но католический король так и не приехал. Послами, назначенными Филиппом для приёма Елизаветы, были герцог Инфантадо и его брат, кардинал-архиепископ Бургоса. Причём это назначение было воспринято французским двором как знак уважения, ибо дом Мендоса, главой которого был герцог, отличался привязанностью к дому Валуа. Инфантадо прибыл в Памплону 1 января 1560 года в сопровождении своего сына, маркиза де Сенете, и внука, граф де Салдафия. В свиту герцога входили сорок конных телохранителей, облачённых в одежды из золотой парчи, десять дворян-привратников с золотыми цепями и двадцать пять лакеев, одетых в ливреи из малинового бархата. Недаром его годовой доход составлял 100 000 дукатов. Кардинала Мендосу сопровождали сорок пажей, пятьдесят знатных кавалеров и священнослужителей, которых возглавлял его родственник, виконт де Гельвес. Кроме того, с герцогом Инфантадо и кардиналом Мендосой приехали герцоги де Нахара и Франкавиллья, графы Тендилья, Медика, Рибадавия, маркизы де Монтес Кларос и де лос Велес, три благородных кавалера дома Мендосы, граф Альба де Листа, назначенный дворецким Елизаветы, и дон Габриэль дела Куэва, маркиз де Коэльо, старший сын герцога де Альбуркерке. Количество лошадей этих кавалеров и их свиты исчислялось четырьмя тысячами. Поскольку ни кардинал, ни герцог не понимали по-французски достаточно хорошо, в качестве переводчиков их сопровождали епископ Памплоны и доктор Мальвенда. Филипп II лично составил для послов инструкции, дающие представителям дома Мендосы полномочия на то, чтобы принять свою госпожу и сопроводить к мужу. Ещё там указывались продолжительность путешествия Елизаветы и церемонии, которые должна была строго соблюдать как сама королева, так и испанская знать. Их встреча должна была состояться в горной долине возле монастыря Нуэстра-Сеньора-де-Ронсесвальес.

Примерно в лиге от Ронсесвальеса снег начал падать с такой скоростью, что королева была вынуждена придержать своего коня и искать временное убежище. Хотя Елизавета сильно страдала от холода и усталости, никакие уговоры не могли заставить её сесть в носилки. Наконец, после утомительного перехода, 2 января путешественники увидели с горной вершины внизу ряд строений с низкими крышами: это были часовня и монастырь Нуэстра-Сеньора-де-Ронсесвальес. Преодолев перевал де Валькарлос, они приблизились к дверям церкви, где собрались настоятель и братия. Справа от паперти стояла группа вельмож в тёмных плащах, которые прибыли из Эспиналя, деревни в миле от монастыря, чтобы первыми увидеть прекрасную невесту своего монарха. Этими дворянами, чьё богатое алое и золотое одеяние не могли скрыть скромные мантии, были маркизы де Сенете и де лос Велес, а также графы де Медика и де Баньека.

Когда король Наварры помог Елизавете сойти с лошади, её щеки внезапно окрасил яркий румянец. Впоследствии она призналась, что один из её французских слуг шепнул ей, что, по его убеждению, возглавлял эту группу кавалеров наследник графа де Миранды Суньига-и-Бакан, не уступавший в родовитости самому королю. Первой войдя в церковь, Елизавета приблизилась к главному алтарю. Неф и хоры церкви по приказу короля были устланы богатыми персидскими коврами. Алтарь был ярко освещён и мелодичные голоса распевали отрывки из хоровых служб, обычно исполнявшихся в часовне Мендосы, великого кардинала-архиепископа Бургоса, чьё музыкальное мастерство было известно во всей Испании. Одновременно приятные ароматы курильниц услаждали обоняние молодой королевы, преклонившей колени перед алтарём для молитвы. Через некоторое время Елизавета встала и, поклонившись толпе лиц, заполнивших часовню, прошла через дверь справа от алтаря, сообщавшуюся с внутренними помещениями монастыря.

– Тогда, – сообщил камердинер Елизаветы в депеше, адресованной кардиналу Лотарингии, – мы быстро поняли, что дерзость, назойливость и нескромность распространены в Испании не меньше, чем во Франции, ибо большинство присутствующих испанцев без разрешения последовали за Её Величеством, так что я долго не мог освободить от них комнату.

Елизавета же после того, как отослала этих незваных гостей, пообедала наедине с Сюзанной де Бурбон и Луизой де Бретань, а затем легла спать. Тем временем герцог Инфантадо и кардинал Бургос со свитой добрались до Эспиналя. Вскоре после прибытия молодой королевы в Ронсесвальес Антуан де Бурбон отправил курьера, чтобы сообщить герцогу, что он должен быть готов выполнить свою миссию на следующий день на открытой местности между Ронсесвальесом и Эспиналем. В ответ Инфантадо любезно заверил его, что «они не подведут Её Величество при встрече». Однако к вечеру снова повалил снег, началась буря и долину, в которой стоял монастырь, почти всю занесло. Поэтому король Наварры отправил в Эспиналь другого гонца с письмом, в котором говорилось:

– Поскольку погода остается такой же неблагоприятной, для вас будет лучше явиться завтра в Ронсесвальес, чтобы принять вашу суверенную госпожу, вместо того, чтобы Её Величество проделала половину пути через унылую горную местность для встречи с вами.

Тем не менее, на следующее утро герцог отправил курьера обратно с известием:

– Раз Его Величество решил, что местом приёма королевы должна быть равнина, лежащая примерно в полутора лье от Ронсесвальеса, то именно там мы намерены её дожидаться.

Этот ответ вызвал большое негодование у французских дворян. В свой черёд, Антуан де Бурбон, считавший, что он и так сильно унизился, вступив на территорию Верхней Наварры, завоёванной испанцами, гневно заявил:

– Я ни в коем случае не собираюсь навредить здоровью королевы, потому что ехать в такую погоду в открытых носилках молодой и нежной женщине совершенно невозможно, не говоря уже о том, что Вам, герцог, и другим испанцам придётся преклонить колени перед вашей госпожой среди сугробов высотой более трёх футов.

В четверг, 4 января 1560 года, Елизавета публично пообедала в трапезной монастыря, куда были допущены все желающие, в том числе, некоторые испанские дворяне, менее упрямые, чем их предводитель. После обеда, когда королева удалилась, между француженками из её свиты и испанцами завязался весёлый разговор. Однако для Елизаветы часы, проведённые в уединении мрачного пиренейского монастыря, её первого пристанища в стране, где ей суждено было править, были очень печальны. Несчастье, случившееся с её отцом и омрачившее её свадьбу, недавняя разлука с матерью, которую она любила с пылкой нежностью, и ужас, который она испытывала перед своим женихом, наполнили её глаза горестными слезами. В послании к матери Елизавета трогательно описала своё горе и обуревавшие её противоречивые чувства:

– Послушайте, мадам, какое великое мучение я испытываю в этом убежище, ибо любовь разрывает меня пополам, потому что с одной стороны я жажду получить удовольствие от встречи с мужем. Но с другой стороны моё сердце не желает этого! Посему, если вдруг он отвергнет меня, я тоже откажусь от него.