Но веселье, которым было встречено прибытие Ипполиты Марии в Сиену, внезапно оборвалось, когда путешественники услышали, что зять невесты заключён в тюрьму в Неаполе. В конце апреля Ферранте I принял Пиччинино, посланного Сфорца с дипломатической миссией, чтобы преодолеть трения между его союзником и зятем. Перед тем, притворившись, что простил кондотьера, сражавшегося на стороне его врагов, король выдал ему охранную грамоту. Казалось, всё было в порядке. Но затем, без предупреждения, 24 июня – в тот самый день, когда Ипполита Мария наслаждалась празднествами во Флоренции, – он приказал заточить капитана в темницу замка Нуово. Сфорца энергично выразил протест против ареста зятя и отправил своего сына Тристано в Неаполь, чтобы договориться об освобождении Пиччинино, а также написал обнадёживающую записку своей дочери Друзиане, в которой обещал освободить её мужа. Кроме того, герцог отправил гонца к Ипполите Марии с требованием прекратить путешествие на юг и ожидать его дальнейших указаний.
Через несколько недель после ареста Пиччинино скончался при подозрительных обстоятельствах. Поступали противоречивые сообщения: будто бы он выпал из окна при попытке к бегству. Независимо от фактов, мало кто сомневался в том, что король Ферранте организовал этот «несчастный случай». Многие также предполагали соучастие Сфорцы, который первоначально не хотел отдавать свою внебрачную дочь замуж за кондотьера. Брешийский хронист заметил:
– По всей Италии говорят, что герцог Миланский отправил его в мясную лавку, а король Неаполитанский был его палачом.
В середине августа флорентийская дама Алессандра Мачинга, тёща Марко Паренти, сообщила своим сыновьям Филиппо и Лоренцо Строцци, находившимся в изгнании в Неаполе:
– Говорят, что донна (Ипполита Мария) всё ещё может вернуться; и мир находится в состоянии замешательства, и мы вместе с ним.
Какова бы ни была роль Сфорца, маловероятно, что он поставил бы под угрозу брак Ипполиты Марии; более того, его другая дочь, Друзиана, была на восьмом месяце беременности от Пиччинино. Король Ферранте написал герцогу, что кондотьер участвовал в заговоре против него и приложил копию перехваченного письма, в котором Пиччинино предлагал поддержку Жану Анжуйскому, претенденту на неаполитанский престол, в обмен на земли в Абруцци. Но только после того, как Пьеро Медичи и французский король Людовик XI убедили Сфорца оставить этот инцидент без последствий ради общего блага, Ипполита Мария возобновила своё путешествие. А вот Лоренцо Медичи, собиравшийся на её свадьбу в Неаполь, по приказу отца воздержался от поездки.
Узнав о том, что герцогу Милана требуются деньги для французского короля, Лукреция посоветовала мужу напрямую обратиться к Людовику ХI, нуждающемуся в субсидиях для ведения войны с мятежными феодалами. Вскоре пришло известие из Франции: в обмен на кредит в банке Медичи король назначил Пьеро членом своего тайного совета и дал ему право изобразить на своём гербе на одном из шаров французскую золотую лилию в лазурном поле. Этим жестом он подтвердил благородное происхождение Медичи, чего и добивалась мать Лоренцо.
Приятели раскритиковали стихи Лоренцо, посвящённые Лукреции Донати, но он не обращал внимания на критику и продолжал писать. Все его ранние сонеты, пронизанные любовными эмоциями, представляют собой своего рода лирический дневник его беспутной юности. Страсть эта находила себе выход в интрижках с доступными девицами, к которым ходили члены бригады. Что же касается Лукреции Донати, то из-за постоянных поездок и поручений отца Лоренцо видел её редко. Тем более, что после венчания она переехала в дом свекрови и выходила только в ближайшую церковь, чтобы помолиться за мужа, уехавшего на Левант сколачивать себе состояние.
Лоренцо обожал карнавальные празднества и, решив, что Лукреция Донати достаточно много времени провела в одиночестве, устроил 3 февраля 1466 года в честь неё роскошный бал. То, что Лукреция появилась на празднике в отсутствие мужа, шокировало Алессандру Мачингу, родственницу Ардингелли, о чём она не преминула сообщить своим сыновьям:
– Жена его здесь и так веселится, что справила себе новый наряд своих цветов и с жемчужинами – немногими, но большими и прекрасными. И третьего дня в её честь был дан бал в папской зале Санта Мария Новелла, по приказу Лоренцо ди Пьеро. Он был там с компанией молодых людей, и они были наряжены в её цвета: тёмно-лиловые чоппетты (туники), расшитые чудным жемчугом.
Затем ядовито добавила, что Никколо теперь сможет отдать Медичи долг и, не остановившись на этом, намекнула сыну, хлопотавшему при неаполитанском дворе, чтобы вернуться во Флоренцию:
– Иметь жену-красавицу может быть полезнее, чем кланяться сорок седьмому.
Под номером сорок седьмым значился король Неаполя Ферранте I, а женой-красавицей – никто иная, как Лукреция Донати.
Интересно, что Лоренцо с бригадой был на балу в одеждах того же цвета и с такими же жемчугами, как и у красавицы. Вряд ли он мог знать, как оденется Лукреция, поэтому наверняка подарил ей материю на платье и ожерелье. Хотя наряд, конечно, мог справить жене и Ардингелли, дела которого после полученного из банка Медичи кредита пошли в гору.
В отличие от Алессандры Мачинги и других недоброжелателей Медичи, для остальных флорентийцев не было ничего удивительного в том, что Лукреция Донати веселилась в отсутствие мужа. Всему городу уже было известно, что Лоренцо выбрал её Дамой своего сердца. Тем более, что Никколо Ардингелли, по-видимому, не возражал против того, чтобы его жена была королевой праздников, устраиваемых бригадой Лоренцо. Её всё чаще называли: «Звездой Флоренции». А задачей приятелей Лоренцо было напоминать красавице о её поклоннике во время отсутствия последнего.
В этом же месяце Пьеро решил отправить сына в Рим с чрезвычайным посольством. Вместе с Лоренцо выехали его воспитатель Джентиле Бекки и советник Роберто Малатеста. 8 марта они прибыли в Вечный город, где с 1464 правил папа Павел II, бывший венецианский купец. Святой престол контролировал добычу квасцов в Тольфе, необходимых для обработки тонких тканей и закрепления краски, а Медичи сбывали большую часть добываемой продукции. Лоренцо и его дядя Джованни Торнабуони, управляющий римским отделением банка Медичи, должны были добиться от папы контроля над производством, войдя пайщиками в компанию откупщиков. 1 апреля, после острых споров, они справились с поставленной задачей: новая компания получила право производить столько квасцов, сколько будет требоваться. К великой зависти конкурентов, Медичи овладели главным рынком Европы.
В Риме Лоренцо получил письмо от приятеля Сиджисмондо делла Стуфы, который сообщил, что встретил Лукрецию Донати «на улице де Серви, идущую, видимо, от исповеди и покаявшуюся во всех прегрешениях, совсем не нарумяненную и красоты невиданной, в чёрном платье и с покрытой головою; шаг её был так тих, что казалось, будто камни и стены благоговеют, когда она идёт по улице». И в заключении:
– Не хочу говорить ничего более, дабы не вводить тебя в грех в эти святые дни.
Но Лоренцо и не думал поститься. Довольный своим успехом, он очень хотел насладиться прелестями Рима. Тем не менее, участвовать в светских развлечениях отец ему запретил: в это время пришло известие, что 8 марта скоропостижно скончался Франческо Сфорца. Пьеро велел сыну носить по герцогу Милана траур, чтобы публично подтвердить верность Медичи своему союзнику. Кроме того, он хотел, чтобы Лоренцо добился от папы признания и поддержки наследника герцога, Галеаццо Марии Сфорца. С этим поручением наследник Медичи тоже успешно справился.
В Риме Лоренцо, помимо всего прочего, должен был поучиться у своего дяди, успешного управляющего римским отделением Джованни Торнабуони, основам банковского дела. Но обстоятельства сложились так, что курс продолжался всего несколько недель: у Лоренцо не было ни времени, ни желания брать такие уроки. Его ум художника и взрывной характер совершенно не сочетались с педантизмом и осторожностью, которых требовало управление банком. Дипломатические переговоры, к которым он привык с самых юных лет, нравились ему больше.
7 апреля, сразу же после торжественной папской пасхальной мессы, он отправился по приказу Пьеро не во Флоренцию, а в Неаполь. Смерть Франческо Сфорца сделала ещё более необходимой союз Медичи с Ферранте I. Лоренцо предстояло познакомиться с одним из самых жестоких и непредсказуемых правителей Италии того времени.
К счастью, король любил молодых людей и некрасивый, но обаятельный наследник Медичи понравился ему. Впрочем, Ферранте и сам не был красавцем: приземистый, с короткой шеей и круглыми щеками. Их приватные беседы в Капуе, совместные охоты и официальные приёмы без труда привели к созданию оси Флоренция – Милан – Неаполь. Совсем другое дело – финансовые дела. Ферранте был очень жаден и желал извлечь как можно больше прибыли из своих квасцовых карьеров в Аньяно, а также на островах Липари и Искья. Однако производимых ими квасцов всё равно было недостаточно для серьёзной конкуренции с Медичи. В обмен на мировое соглашение по торговле, которое его семье ничего не стоило, Лоренцо потребовал от короля лишить конкурентов Медичи в Неаполе, в первую очередь, флорентийских купцов Аньоло Аччайуоли и Луку Питти, торговых привилегий. И тут юному Лоренцо удалось выгодно завершить дело, правда, согласившись на отмену изгнания сыновей Алессандры Мачинги, подружившихся в Неаполе с королём.
Там Лоренцо снова встретился с принцем Федерико и его невесткой Ипполитой Марией Сфорца. Молодому Медичи очень нравилась эта высокая темноглазая блондинка, в четырнадцать лет выступившая на церковном соборе в Мантуе с приветственной речью на латыни, обращённой к папе Пию II. Как никто другой, он понимал Галеаццо Марию, потому что сам был влюблён в собственную сестру. После приезда в Неаполь Ипполита поселилась с мужем, герцогом Калабрийским, в замке Кастель Капуано у городских ворот на берегу Неаполитанского залива. Приехав туда с Федерико, Лоренцо застал герцогиню в собственном кабинете, где она хранила древнегреческие и латинские манускрипты, а также картины и античные медали. Пока принц играл в шахматы со своей сестрой, пятнадцатилетней Элеонорой, просватанной за младшего брата Ипполиты, хозяйка беседовала с гостем:
– Я не могу забыть нашу охоту в Кареджи, мессир Лоренцо.
– Я тоже, Ваше Высочество.
– Как там Ваша сестра?
– Лукреция здорова, – кратко ответил Лоренцо, предпочитавший называть Наннину вне домашнего круга именем, данным ей от рождения.
Но потом, не удержавшись, добавил с горечью:
– Скоро её свадьба.
–Надеюсь, она будет счастлива в семейной жизни, как я.
Заметив недоверие в глазах молодого человека, герцогиня улыбнулась:
– Меня так хорошо приняли здесь! Король, мой свёкор, во мне души не чает: ему нравится смотреть, как я танцую и пою. Альфонсо тоже, кажется, меня полюбил, хотя он на три года младше меня.
– Вы ведь видели его? – спросила затем Ипполита.
– Да, принц очень красив: глаз нельзя отвести. Под стать Вашему Высочеству.
– Мы с ним часто проводим время вместе: охотимся с соколами, играем в мяч и читаем книгу об управлении государством. Жаль только, что во время учёных бесед ему становится скучно и стихи он тоже не любит…
Бросив сочувственный взгляд на свою собеседницу, Лоренцо предложил:
– Если позволите, Ваше Высочество, я прочту Вам сонет, который недавно сочинил. Правда, он написан на моём родном языке, потому что я считаю, что на тосканском можно описывать предметы и выражать чувства не хуже, чем на латыни.
– С удовольствием послушаю Вас! Я ведь и сама иногда берусь за перо. Хотя стихи сочиняю редко, в последний раз – на смерть отца.
Молодой человек начал с чувством декламировать:
Прекрасная юность, увы, быстротечна.
Не трать на унынье короткие дни…
Внезапно выражение лица Ипполиты Марии изменилось и Лоренцо, обернувшись, увидел её мужа Альфонсо, который ревниво произнёс:
– Вот уж не думал, дорогая, что застану у Вас гостя!
– Я хотела показать мессиру Лоренцо мою коллекцию манускриптов.
На смазливом лице юнца возникло хищное выражение:
– В таком случае, может, он захочет взглянуть и на коллекцию моего отца?
Наследника Медичи прошиб пот: он догадался, что речь идёт о комнате мумий:
– Благодарю Вас, Ваше Высочество, но я уже увидел в Неаполе всё, что хотел, и теперь хочу отдохнуть. Тем более, что я завтра уезжаю.
Выйдя из кабинета Ипполиты Марии, Лоренцо почувствовал, что и вправду смертельно устал, как будто ему не семнадцать лет, а все сто. Ему вдруг захотелось в сию же минуту вернуться во Флоренцию к своим родителям, друзьям и к своим любимым женщинам.
Глава 3