Презумпция невиновности

Эд Георгиевич секунду подумал, а затем утвердительно кивнул головой. Я подкрасила губы, сунула косметичку в сумочку и, сменив офисные туфли на уличные, твердо решила, что в кино мы не пойдем, а отправимся в иллюзариум.

* * *

Красивое двухэтажное здание начала двадцатого века, в котором ныне находится иллюзариум, я помню с раннего детства. Дом расположен сразу же за Аптекарским переулком в глубине сада Малютина, в непосредственной близости от Новой Басманной улицы, где прошло мое детство. Когда-то в этом особняке был музей истории цирка, и, возвращаясь из школы, я частенько забредала туда поглазеть на яркие костюмы или просто посидеть в гулкой прохладе холла с мраморными колоннами, благо вход для школьников был бесплатный. Помню, как в первый раз я заглянула в музей, спасаясь от дождя, да так и застыла перед картиной «Гуттаперчевый мальчик». Неизвестный художник изобразил бледного худенького подростка с огромными недетскими глазами, полными затаенного страха. Широко раскинув руки, мальчик шел под куполом цирка, и черные трико и шапочка на нем переливались в свете прожекторов, как кожа волшебной змеи. При взгляде на полотно казалось, что еще секунда – и нога мальчишки соскользнет с каната, и он полетит, взмахнув руками, в свой прощальный полет. От этого становилось страшно, но в то же время неотвратимость падения притягивала взгляд. Хотелось смотреть на картину не отрываясь, что я и делала, подолгу застывая перед полотном и изучая выражение бездонных глаз юного гимнаста. Картина производила сильное впечатление, но не только она привлекала меня в музее. Пожилая искусствовед в строгом синем костюме охотно рассказывала о цирковых артистах и удивительных номерах, а также о создателе первого в стране иллюзионного театра – иллюзариума – Казимире Крестовском. Потомок цирковой династии получил это здание в подарок от самого Луначарского, чем очень гордился. Дом был и в самом деле непростой, а с историей.

В начале двадцатого столетия известный антрепренер Яков Малютин взял в аренду пустырь, на который со всей Москвы свозили обломки старых карет. Место для развлекательного заведения было хорошее – недалеко от Разгуляя, где вечерами собиралась праздная публика с достатком. Расчистив свалку, арендатор попробовал посадить на пустыре цветы и деревья, но, как он ни усердствовал, на бедной минералами почве ничего не росло. Тогда Малютин велел срезать верхний слой земли и привезти столько чернозема, сколько понадобится для создания райского сада, как он себе задумал. На озеленение ушло немало заемных средств, но антрепренер твердо верил, что со временем проект окупится. Следом за облагораживанием территории он планировал постройку единственного в своем роде театра с необычной сценой – в форме сферы. Похожая на арену, она давала возможность со всех сторон видеть актеров и при этом исключала декорации в привычном понимании этого слова: кулис, как таковых, не предусматривалось. Возведя здание театра и отделав его гранитом и мрамором, Малютин собрал театральную труппу и начал давать спектакли. Но представления, к немалой досаде антрепренера, не вызывали интереса публики. То ли актеры подобрались бездарные, то ли сама идея пугала привычных к классическому видению действа господ-театралов, но факт остается фактом – проект не отбивал вложенных в него средств. Тогда Малютин свернул все пьесы и попытался сдать театр в аренду. Снял его хозяин заезжего цирка Поль Крестовский, но долго не продержался и тоже съехал. Затем началась революция, Малютин успел эмигрировать, а здание национализировала молодая Советская республика и передала сыну Поля, Казимиру Крестовскому, талантливому ученику иллюзиониста Жанарэ, который прославился созданием в Париже первого в мире иллюзариума. Особенность иллюзариума заключалась в том, что представления соединяли в себе цирковые жанры с театральным искусством и имели единую сюжетную линию, обыгрываемую при помощи цирковых приемов. И вот, заручившись поддержкой новой власти, Казимир Крестовский создал наш, российский иллюзариум, где проходили волшебные спектакли с удивительными мистериями и экзотическими превращениями. Для метаморфоз использовались сложные механизмы, которые теперь, когда иллюзариума не стало, были выставлены на всеобщее обозрение в холле первого этажа по обе стороны от «Гуттаперчевого мальчика», составлявшего ядро композиции.

Удивительный цирковой театр закончил свое существование вместе со смертью его основателя: дочь великого Казимира Регина Крестовская не смогла или не захотела продолжить дело отца, хотя и стала артисткой цирка. Как бы то ни было, замены великому иллюзионисту не нашлось, и в начале семидесятых годов в саду Малютина Министерство культуры организовало музей истории цирка. Каково же было мое удивление, когда лет пять назад над музеем вдруг снова появилась вывеска «Иллюзариум»! Прочитав знакомое название, я дала себе слово, что непременно схожу на представление, но как-то все не предоставлялось случая. Теперь же у меня появилась такая возможность, и я не собиралась ее упускать.

* * *

Отогнав детские воспоминания, я легонько подтолкнула Викторию в спину и вышла следом за ней на улицу.

– Ну что, сначала в «Макдоналдс», потом в кино? – захлопнув за собой дверь конторы, безрадостно осведомился Борис, которому все это порядком надоело. Мы остановились на парковке перед Борькиной машиной, и кудрявый друг красноречиво посмотрел на меня.

– А у меня другое предложение, – отозвалась я, беря в руку горячую Викину ладошку. – Виктория, как ты смотришь на превращения и фокусы?

– Да ну-у, фигня-я, – заныла юная родственница Устиновичей, вырывая у меня ладонь. – В прошлом году я была в Диснейленде, там тоже говорили, что в доме живых мертвецов все будет по-настоящему, а на самом деле были ряженые уродцы. Я думала, там будет вырванное клоками мясо и лужи крови, а мне показали только дурацкие резиновые костюмы. Что я, дура, что ли, не разберу, где настоящий ужас, а где фальшивка?

Вика скептически усмехнулась, дернув розовой щечкой, и Борька, заведя очи долу, отчетливо застонал. В принципе, я понимала маму кудрявого друга, сказавшуюся больной почками и на второй день присутствия питерской гостьи сбежавшую в профильный санаторий. Я бы тоже поостереглась целый день один на один оставаться с продвинутым ребенком.

– Вик, это здесь рядом, давай попробуем сходить, не понравится – всегда можно уйти, – настаивала я, обнимая девочку за плечи и настойчиво подталкивая к машине.

– Купишь большую колу и чипсы «Принглз», тогда пойду, – продолжала торговаться Вика. – Кстати, изобретатель упаковки этих чипсов так гордился своим изобретением, что завещал похоронить себя в своем детище. В смысле кремировать, а прах пересыпать в баночку от «Принглз». Круто, правда?

– Что ты мне зубы заговариваешь! Какая кола, у тебя гастрит! – заволновался Борис. – Отец запретил тебе пить шипучку!

– Да ладно, Борь! Купим ей баночку ноль тридцать три, от такого количества ничего не будет.

– Как же, нужна мне маленькая баночка! – разозлилась Вика. – Сама ее пей!

– Вик, большую колу тебе точно не купят, а маленькая все же лучше, чем ничего, – философски заметила я, искоса поглядывая на собеседницу.

Досадливое сопение девчонки я расценила как нашу победу и подмигнула кудрявому другу. Устинович-младший кинул на меня кислый взгляд, в котором помимо отчаяния все же сквозила некоторая доля признательности, и, уныло опустив плечи, плюхнулся за руль. Вика тут же устроилась на переднем пассажирском сиденье, скинула босоножки и положила голые ноги на торпеду, предоставив мне располагаться сзади. Что я и сделала, скромно усевшись в стареньком «Форде Фокусе» кудрявого друга. На своей машине я решила не ехать – после представления заберу.

К иллюзариуму мы подъехали через пять минут – наша адвокатская контора находится в шаговой доступности от развлекательного заведения. Оставив машину в парковой зоне, где теперь вместо левкоев и роз протянулась асфальтированная парковка, мы проследовали к кассам и без особых проблем купили билеты на представление под названием «Волшебная лампа Аладдина». Да это и не удивительно – цена билета на имевшиеся в продаже места равнялась приблизительной стоимости перелета из Москвы в Анталию, поэтому у касс никто особо не толпился.

– Когда мы будем обедать? – надула губы Вика, наблюдая, как Устинович-младший рассчитывается за билеты. – Между прочим, я хочу есть.

– Думаю, в буфете мы сможем купить бутерброды и кофе, – предположила я, следом за Джуниором покидая кассу и направляясь по мощеной дорожке в глубину парка. Дорожка начиналась от дверей иллюзариума и вела прямо к летнему кафе под полосатым зонтиком.

– Хочу поесть прямо здесь, – захныкала Вика, поглядывая на пластиковые столики, к которым мы приближались.

– Пицца тебя устроит? – хмуро осведомился Борис, притормаживая у стойки и изучая прейскурант.

– Можно и пиццу, только запивать я буду колой, – быстро выпалила девчонка.

Оставшиеся до представления полчаса мы ели сухую лепешку, намазанную томатной пастой и сдобренную колбасой и сыром вперемежку с водянистыми овощами, и запивали ее холодным чаем, купленным кудрявым другом взамен колы.

– Плевать я хотела на чудеса, – тянула Вика, дожевывая резиновую пиццу. – Я, например, уверена, что ничего интересного не будет.

– Ого, как категорично! – хищно улыбнулся Борис, сжимая стакан так, что побелели костяшки пальцев. При этом глаза его сделались колючими и злыми.

– Я уже была на двух мюзиклах, скукотища жуткая, – не замечая настроения родственника, продолжала Вика. – Только поют да танцуют.

– А тебе надо, чтобы кому-нибудь шею свернули?

– Ну да, конечно, дождешься тут, – разочарованно вздохнула девочка, отодвигая опустевшую тарелку.

Я уже давно сидела как на иголках, мне не терпелось как можно скорее заглянуть в фойе и посмотреть, что же изменилось в иллюзариуме. Оставив после себя кучу мусора, Вика выбралась из-за стола и двинулась ко входу в особняк.

– Эй, а посуду кто будет убирать? – окликнул ее Борька.

– Уж точно не я. Для этого есть специально обученные люди, – не поворачивая головы, откликнулась курносая крошка.

Не будучи специально обученной, я все же собрала пластиковую посуду с остатками Викиной еды и выбросила все в ближайший мусорный бак. Мне помогал Борис, собственноручно донесший до мусорки пластмассовую вилку и обглоданную корку от пиццы.

– О, смотри-ка, музей циркового искусства, – оживился приятель, указывая на скромную вывеску над боковым входом с торца здания.

– Между прочим, я в детстве в нем бывала, – похвасталась я.

– И что там?

– Много чего интересного. После представления можно заглянуть.

– Давай сначала досидим до конца спектакля, – без особой уверенности отозвался Борька, неприязненно глядя на узенькую детскую спину, независимо мелькающую впереди.

Девочка подошла к входным дверям и теперь чуть в стороне поджидала нас, ковыряя пальцем штукатурку и пропуская народ внутрь здания. Несмотря на будний день, публика охотно шла на представление иллюзариума. В этом не было ничего странного – в дни школьных каникул родители стремятся сводить ребенка в интересное место, особенно если удается раздобыть билеты подешевле, заблаговременно заказав их в Интернете. Я же была не рада, что мы пришли на представление, и очень жалела, что не отговаривала Бориса выкладывать бешеные деньги за оставшиеся места в вип-зоне первого ряда. А между тем по фойе фланировали довольные жизнью зрители, купившие билеты по умеренной цене за месяц до представления, и рассматривали старинные цирковые афиши, оставшиеся здесь со времен музея. «Гуттаперчевый мальчик» тоже был здесь – полотно по-прежнему висело посреди стены недалеко от входа и привлекало внимание зрителей выражением смертельного ужаса на бледном мальчишеском лице.

– Лютая хрень, – отшатнулся от картины Джуниор, повернувший за угол и неожиданно наткнувшийся на шедевр неизвестного автора, датированный тысяча девятьсот шестнадцатым годом.

– Что, понравилось? – подтолкнула я приятеля.

– Впечатляет, – согласился тот.

Пока я приглаживала вихры перед большим зеркалом, Борис озирался по сторонам в поисках Вики. За то время, что мы провели в дверях, предъявляя билеты, девчонка куда-то убежала. Обнаружилась она у входа в зрительный зал, болтающая с продавщицей программок. Перед сухонькой старушкой с тщательно уложенным начесом седых волос и бейджиком «Администратор» на узенькой груди возвышался пластиковый стол, на котором были разложены программки, рекламные проспекты и несколько экземпляров книги «Иллюзариум мечты» за авторством Регины Крестовской.

– Бабка говорит, что она дочь основателя этого балагана и вроде бы написала книгу о своем отце, – нимало не смущаясь присутствием обсуждаемой особы, громогласно заявила Виктория, рассматривая яркую обложку книги. – Предлагает сделать дарственную надпись, если купим.

Я оторопела от неожиданности. Могла ли я предположить, отправляясь на спектакль, что увижу саму Регину Крестовскую?

– Вика, прекрати! – сердито одернул девчонку Борис. И, повернувшись к обескураженной Регине Казимировне, добавил: – Прошу прощения. Девочка приехала из другого города, пока не освоилась в Москве.

– Эй, на минуточку, я, между прочим, из Питера – Северной столицы нашей родины! И нечего делать из меня дремучую чукчу!

– Тогда не веди себя как чукча! – повысил голос Борис. И, обращаясь к Крестовской, учтиво попросил, указывая на меня: – Будьте так добры, сделайте дарственную надпись, я хочу подарить вашу книгу подруге.

– Что за дела? – возмутилась Вика. – Когда я просила купить резиновый глаз на блюдце, ты говорил, у тебя нет денег! Значит, врал?