На голубом глазу

Если бы я была той, о ком он говорит, мне пришлось бы убить его прикосновением пальца. Но мои только обняли его крепче, я потянулась к его губам, желая целоваться, а не ругаться в ночь, когда на завтра все мы рискуем оказаться в турецкой тюрьме или трупами в труппе.

Глава девятая, в которой я ловлю букет невест и получаю новое имя – Алев, что означает пламя

Бывшая любовь, догорая, сжигает последней искрой дотла

Костя думал, я не вижу, но я видела всё. Он следил за мной. Наблюдал. Никому не нужный талант мониторить происходящее на триста шестьдесят посылал мне сообщения о каждом слове, жесте и шаге.

Утром все вели себя пришибленно и молчаливо. Марк никого не рисовал (наверное, Лейла отколотила его ночью тапком), Костя не приставал со своей «правдой», а я просто думала, замечая, как с крыши сорвались пожелтевшие прошлогодние листья, как за окном ребятня гоняет несколько куриц, что двое из них брат и сестра с идентичным строением передних зубов. Я заметила трактор, буксирующий малолитражку и их трос, закреплённый отверткой. Слышала серый голубей за форточкой, семь пролетевших самолетов, как Лейла читала молитву, как Марк напевал куплет из Неуловимых мстителей, как Костя… косился на меня.

Ждет пока я кого-нибудь убью или обездвижу пальцем? Не проверка… не тест… выискался тестировщик! Выманил обманом, украл подругу (если это реально он сделала, первым я обездвижу его)!

Марк вышел из такси с набором удочек (так выглядели его чехлы, ведро и раскладной стульчик) за пару километров до дворцовых территорий Рахата. Ближайшее озеро находилось в трех милях от нас, и я надеялась, что его примут за ловца бабочек или тупого американца, заплутавшего среди высушенных зноем холмов. В своей шляпе он смахивал на ковбоя.

– Марк, все запомнил? – спросила я. – Твои парни из Каппадокии не подведут?

– Мы братья по воздуху. Они сделаю всё, как надо.

К дворцу мы тоже, разумеется, не поехали, а свернули в ближайший поселок. На заправке стояли два брендированных микроавтобуса: один яркий розовый, второй в синих тонах с элементами традиционных узоров.

Из розового вышли Азат и Христофор, одеты на манер кольянщиков: в жилетках на голую грудь и арафатках с кисточками. Лейла отправилась к синему автобусу, откуда к ней навстречу выпорхнули трое девушек возраста тридцать плюс.

– Мы едем первыми, готовить кальяны для гостей в залах отдыха, – произнес Костя.

Он стоял ко мне спиной, и я сразу не поняла, что реплика предназначена мне.

– Ева?

– А, да? – платила я за дешевый капучино из автомата заправки.

– Хочешь, сбежим?

– После того, как нас объявят в розыск интерпол, придется. У тебя есть машинка для ламинирования и паяльник прижечь подушечки пальцев?

– Нет. Прямо сейчас? Ты и я. Плевать на всех. На Софию и эти бесконечные приказы наших правительств, агентств и покровителей.

– А как же Лина? Сейчас ты скажешь, что она спокойно пьет апельсиновый сок в твоей квартире?

– Может быть.

– Что бы ответил агент акилари на твое предложение сбежать? Как думаешь?

– Агент ни за что себя не выдаст.

– Правильно. И убьет любого, кто его разоблачит.

– Ты подыгрываешь, шутишь или издеваешься? – уточнил он.

– А ты? Это ты вот-вот дошутишься, Коста.

Выпив кофе залпом, я выкинула стаканчика и ушла к автобусу Лейлы. Девушки на улице знали, что на свадьбе проходит операция полиции под прикрытием. Остальные участник труппы – нет. Лейла представила нас по именам, а большего нам друг о друге знать было не нужно.

Я не оглянулась на розовую маршрутку, пукающую из дребезжащего глушителя такой же отравой, что вдыхают курильщики. Я ничего не сказала Косте, иначе мои слова могли прозвучать прощанием, а прощаться с ним… я буду попозже.

Наш автобус остановился на гостевой парковке дворца среди десятков других. Дворец Рахата напоминал элитную достопримечательность, куда навезли тысячи туристов. Вот только туристов досматривали на рамке металлоискателя, просвечивали в камере личные вещи и заставляли пройти через арку, орошающую нас чем-то противобактериальным.

Труппа Лейлы насчитывала шестьдесят танцовщиц, десятерых музыкантов, двенадцать гримёрш и кастелянш. Нас проверили по спискам, назвав меня турецким именем Алев. Я кивала, повторяя за Лейлой и смотрела под ноги. Мою рыжую копну волос Лейла стянула в автобусе в пучок и повязала хиджаб – платок мусульманских женщин.

Залы с досмотром артистов и персонала напоминали отборочный кастинг в труппу. Я словно бы попала на конкурс талантов. Отовсюду неслись голоса, люди толкались сумками и чемоданами с реквизитом, кучковались со своими. Гимнастки растягивались в углу, рассевшись на шпагаты. Кто-то чем-то жонглировал, хлопал, подкидывал, кажется, лаял, гудел и барабанил.

Закрыв глаза, я отстранилась от внешней суеты. Не знаю, что там с пальцами, но за четыре года в Китае точно научилась погружаться во внутренний покой. Меня ничто не волновало, ничто не тревожило. Нет хаоса, нет гнева, нет никакого зла. Одна гармония, которая приходит изнутри, становясь защитной оболочкой – куполом, моим уединением, моей энергией, моей защитой, которой я могу поделиться с остальными.

Когда в купол моей гармонии безпардонно внедрился повар в белом колпаке, расталкивая труппы и толкнув меня в плечо, я не стала сопротивляться, отдаваясь течению. Закрыв глаза, я поплыла в потоках вселенной, куда суждено. Пройти с закрытыми глазами мне удалось метров тридцать, пока в меня не уткнулась дверь с надписью WC.

– Отлично.

Я зашла внутрь огромного помещения с диванами и позолоченными умывальниками, которое напоминало высоко-светский будуар куда больше, чем туалет. Обтянутые парчой диваны, фонтан в центре, выход на балкон. Где-то здесь были и туалеты на все лады – западные и восточные, обязательно с биде.

Остановившись возле зеркала, я дыхнула на его поверхность и нарисовала пламя над свечкой и вышла из туалета гармонии. Как бы мне не хотелось остаться здесь подольше, но пора возвращаться к моим танцовщицам.

Артистам выделили для подготовки и отдыха несколько огромных комнат. Они походили на обокраденные музеи – были видны крепежи для картин, колонны и столики, но ни одного экспоната. Все-таки не очень доверял Рахат своей охране и приглашенным артистам. Все добро на всякий случай вынесли. Я прошлась вдоль окон, рассматривая сад и сотню белый павлинов, гуляющую посреди розария. Их купили. Они принадлежат Рахату. Они его собственность, как сто наложниц гарема, собранного со всех частей света.

На противоположной стороне дворца раскинулось озеро, а этаж третьего этажа почти на половину состоял из открытого пространства балкона под небом.

Лейла с ведущими танцовщицами повторяла расстановку на сцене, давала указания осветителям, а визажистки наводили девушкам красоту. Когда дошла очередь до меня, присутствующие оторопели. Ну да… моя рыжая грива в турецкой влажности завилась как пузо барана. Даже укороченная челка перестала казаться ирокезом, став тянущимися к космосу кудрями.

– Огненная Алев. Твое турецкое имя означает «огонь».

– Огонь? – обернулась я на подсвечники.

– Может, останешься в труппе? – стояла за моей спиной Лейла, – я научу тебя всего за три года по ускоренному курсу. Ты превратишься в местную звъ-йезду!

Лейлу позвали девушки, обнаружившие, что ящик с никабами – вуалями, закрывающими лица танцовщиц из прозрачных тканей, полностью мокрый. Все никабы были сырыми. Сушить их было некогда и негде. Сырые вуали будут надеты такими, как есть.

Мне приклеили ресницы, подрисовали брови, скулы и даже утончили нос. Кудри взбили с помощью како-то укладочной пудры ни разу не использовав фен. Стилистка закрепила невидимками несколько прядей так, чтобы волосы не лезли в глаза, обрамляя остальную копну.

С макияжем я стала в шесть раз ярче, в семь раз уверенней и восемь тысяч четыре раза красивей, чем после посещения фирменного салона в Москве с Неоной и ее волшебным феном «вырви глаз». Впервые в жизни мне захотелось танцевать, кружиться, наслаждаться и наслаждать.

Повсюду во дворце Рахата дежурила охрана. Не как в исторических сериалах, нет. Они были вооружены рациями, электро-дубинками и травматическими пистолетами. Носили черные пиджаки и аккуратно выстриженные бороды. Ни с кем не разговаривали, молча перекрывая дорогу, если любопытные случайно или не совсем сворачивали не туда.

Время нашего выступления приближалось. Я нервничала и впервые испытала тревогу за Костю, Марка и их людей. За Диану и Лину. И даже за француженку Софию. Все, что угодно может пойти не по плану, а был он не только у нас. Я точно знала, если мы добрались до дворца и попали внутрь – это нужно кому-то еще.

Не только наш план, но и чей-то параллельно с нашим разворачивался сейчас на сцене и во дворце.

– Алев, ты готова? – подошла ко мне Лейла, протягивая влажный никаб – Не переживай, ты должна быть собой и больше ничего. Прости, он мокрый.

– Это даже хорошо, – забрала я вуаль.

– Вопросы, Алев?