Авторское собрание сочинений

– Позови Ина, мне он нужен.

– Ти ж знаеш украiнський, говори на ньому.

Меня осеняет.

– Ира? – Моя первая любовь, и по совместительству, первая девушка.

Она кивает, хотя мой вопрос, очевидно, ее обижает.

Пока я думаю, почему из всех моих знакомых появляется именно она, слышу вопрос:

– Ми на кладовищi?

– Да, мы на кладбище.

– Значить, все правда… – В голосе Иры не наигранное сожаление.

– Что правда?

– До нашого села дiйшли чутки. Так ти справдi помер?

– Ага, – отвечаю я, и отвечаю наигранно несерьезно.

– Треба розповiсти про це твоiй матерi… – говорит Ира.

Я махаю руками, кричу:

– Навiть не думай.

Но Ира уже растворяется. А сам я думаю – зачем я орал? Ну узнает моя мать, что я умер, так и что с того? Я так старался вырваться из нищеты, что перестал общаться даже с родителями. А они, в целом, не плохие люди. Хорошо, что Сэнди ничего не знает о моем прошлом, думаю я, иначе то тепло воспоминаний, в которое перед сном я с наслаждением окунулся, было бы чуточку холоднее.

В том месте, где исчезла Ира, вспыхивает черный огонь. Я облегченно вздыхаю – потому что слышу голос Ина.

– Где ты, черт побери, пропадал?

Прорисовываются очертания Ина – в этот раз на нем костюм рабочего. В его руках блестит лопата, и, учитывая тот факт, что я воспринимаю пустоту как кладбище, у меня создается впечатление, что в этот раз Ин решил подстроиться под мое восприятие.

– Почему здесь была Ира? – спрашиваю я.

– Твоя знакомая из Украины?

– Ты знаешь… – начинаю я, но Ин перебивает:

– Я знаю все. Зачем ты меня звал?

Я плюю на вопрос, связанный с Ирой, и спрашиваю:

– Ты мой ангел-хранитель?

Мне почему-то становится смешно.

Даже Ин улыбается. Хотя сегодня он выглядит суровее, чем в прошлый раз. Хотя, возможно, все дело в лопате…

– Типа того, – отвечает Ин моим голосом.

Я помню, что мертвецы могут стать кем угодно, поэтому не удивляюсь. Я перехожу сразу к делу.

– Я получил твое знание, Ин, однако несмотря на все свои попытки, у меня не получается управлять чужими телами…

– Ожидаемо, – говорит Ин. – На сколько частей ты разрывал свое сознание?

– Самое большое – на восемь.

– Пробуй на двадцать.

Звучит не обнадеживающе, думаю я, и говорю:

– Ты же сказал, что можно разорваться на три сознания. Ты и роли между сознаниями обозначил.

Ин смеется и стучит лопатой по пустоте.

– Я не знал, что у тебя настолько хилая душонка. Разорваться на восемь сознаний и не овладеть телом! Позор!

Мне становится стыдно, но, к счастью, покойники не краснеют.

– Почему у меня не получается? – спрашиваю я и смущаюсь еще сильнее – мой вопрос звучит совсем уж по-ребячьи.

– Я же уже сказал – слабая душонка.

– А почему она слабая?

– Не знаю. Возможно потому, что она не закалена временем. Таким, как ты, чтобы разрываться только на три части, надо жить лет сорок.

– Тогда будет слишком поздно!

Ин улыбается:

– Ты при жизни был девочкой, причем пятилетней, раз так паникуешь. Покажи, как ты выглядела на самом деле.

– Не смешно, – огрызаюсь я. – Чтобы управлять телами, мне нужно разорваться на двадцать частей, верно?

Улыбка Ина становится еще шире.

– Ты была тупой девочкой, раз с первого раза не понимаешь.

Ин ходит вокруг меня. Лопата в его руках исчезает.

– Я не сойду с ума? – спрашиваю я, понимая, что вновь могу вызвать усмешку у Ина и плюя на это. – Покойники могут болеть?