Шрамы

Шрамы
Евгений Киреев

Цель повествования – не только и не столько рассказать о судьбе главных героев, сколько заставить задуматься о многообразии оттенков людских характеров, об отсутствии белоснежно-нежных и идеально-чёрных персонажей, их косвенном или прямом воздействии на окружающих, а также о колоссальных последствиях, абсолютно каждого нашего поступка и помысла.

Евгений Киреев

Шрамы

От автора

Дорогие читатели, написанная мной повесть, навеяна событиями, происходившими в реальности, настоящими людскими судьбами, их хитросплетениями, взлётами и падениями, показанными без прикрас и оценочного суждения автора, уже в процессе написания вызвала бурю эмоций, узнавших себя, в героях повествования, и это, безусловно, льстит. Тем не менее, если вы узнали себя и не стыдитесь какого-либо поступка, описанного в повествовании, знайте – или вы большой молодец, или вам всё-таки удалось невозможное – договориться с совестью, но в любом случае, – все имена, фамилии и даже населённые пункты, в большинстве своём, изменены до неузнаваемости, и вы можете продолжать, спокойно жить дальше.

Цель повествования – не только и не столько рассказать о судьбе главных героев, сколько заставить задуматься о многообразии оттенков людских характеров, об отсутствии белоснежно нежных и идеально чёрных персонажей, их косвенном или прямом воздействии на окружающих, а также о колоссальных последствиях, абсолютно каждого нашего поступка и помысла.

На месте тех, кто был с тобой

Лишь пустота бездонных дыр.

Но жизнь идет, отступит боль,

Ведь так устроен этот мир.

Все заживет, оставив шрамы.

В сердце шрамы…

На память…

гр. «Tracktor Bowling»

Воспоминания – способность перемещаться во времени, одна из немногих особенностей, отличающих нас, прямоходящих, от ползающих, летающих и плавающих невдалеке, живых существ. Кому-то данной способности «отсыпано с горкой» и он живёт воспоминаниями, кто-то загоняет всплывающие картинки прошлого в самые потаённые уголки памяти, небезосновательно считая, что жить без памяти проще, так же, как и без совести, спокойнее, удобнее и, даже, выгоднее. Каждому – своё, но, как у каждой вселенной, галактики, страны, народа есть своя история зарождения, развития, взлёта и падений, история перерождений и гибели, так и у каждого человека есть свой путь, своя история и свои уникальные воспоминания. Казалось бы, что это непреложная истина, но парадокс заключается в том, что абсолютное большинство воспоминаний не являются собственностью! Так или иначе переплетаясь, с судьбами тысяч и тысяч встретившихся нам людей, они становятся общими, и лишь те, невидимые никому радости и страхи, переживания и наслаждения, мечты и разочарования формируют личные, а следовательно, уникальные воспоминания.

Решившись выслушать чью-то историю, необходимо помнить – вам показывают уникальное произведение, а следовательно, относиться к нему необходимо так же, как перелистывают бесценный фолиант сотрудники музея – в тишине и перчатках. Абсолютная глупость топать ногами, рассматривая картину, «Грачи прилетели», например, из-за своего несогласия с Саврасовым в цветопередачи или возмущаться некомпетентностью Геродота, склонившись над картой Мира – это их история и личное видение мира. Также не менее важно честно признаться самому себе, что и Алексею Саврасову, и древнегреческому географу абсолютно наплевать на ваше мнение об их правде. Хорошо, если их труд, видение мира или история привнесла в ваш личный мир какой-то опыт, красоту или знания – если нет – это значит только одно – «это не ваша война», пройдите тихонько мимо.

Значительно сложнее выступать рассказчиком своей истории – от принятия решения поделиться и до последней точки в повести необходимо, максимально честно, не вырывая неприятные, а может, и постыдные страницы, вспомнить, прочувствовать заново, и постараться найти слова, которые хотя бы от части передадут то, что чувствовал автор когда-то и то, что он готов открыть сейчас. Просто поверьте – это сложно.

Глава I

Измена

Май, 2006 г. Мелучинск.

Игорь проснулся на полу кухни: «Хорошо, хоть стола нет, иначе как бы я поместился на двух квадратных метрах? Господи, что за вселенский праздник вчера был? Почему выбор пал именно на кухню? В зале намного уютнее и, как минимум, мягче». Отбросив идею вскочить или хотя бы встать с пола, он перевернулся на спину и вытянулся во весь рост: «Чёрт, какие только не приснятся сны, в полукаматозном состоянии, даже страшно». Но во сне-то всё может быть?! Там может быть даже то, чего не может быть никогда … Вся повседневная рутина может слететь во сне, как надоедливая пыль; его любят, он лучший, им гордятся, дышат его существованием и он, с наслаждением, возвращает ответным чувством, всё ей… одной ей. Всё то, о чём он, казалось, забыл, что было так давно, а последние несколько лет кажется сном.

Это было давно, уже почти десять лет назад, как Игорь с женой и годовалым сыном перебрались из небольшого городка Краснодарского края на Крайний Север. Только там, казалось, существовала надежда найти свой райский уголок, где можно было бы спокойно жить и работать. Жажда семейного гнёздышка превратилась в борьбу за выживание и существование, а четыре официальных места работы Игоря окончательно приземлили все желания и стремления. Быт, который с таким трудом налаживался и приобретал формы уютного жилища, всё меньше казался ценностью, так как с каждым приобретением, чего бы то ни было, улучшением, он всё меньше и меньше хотел здесь жить – в доме пропала Любовь… Там было почти всё: уют, забота, сопереживание, поддержка и даже отдельная уборная, но Любовь настолько незаметно, что он совсем того не ощутил, ушла. И даже сегодняшняя ситуация косвенно связана с преждевременной кончиной пылавшей некогда страсти между Игорем и его женой – Надеждой.

Игорь вспомнил, что именно сегодня он должен забрать Надежду из больницы, в которую она легла на пластическую операцию – липосакцию. Вторые роды дались ей нелегко – генетическое расположение к полноте, в которое Игорь не верил до последнего, тяжёлые условия труда на городском рынке, привели к тому, что некогда стройная девочка весила больше, чем сам Игорь, причём на росте это никак не сказалось – как была ниже плеча, так и осталась. Накопив нужную сумму и договорившись с врачами, Игорь пытался вернуть ту, в которую когда-то влюбился, ту что которую носил на руках. В тот момент казалось, что ещё ничего не потеряно и можно вернуть и былые чувства, и страсть, нужно только вспомнить, как все было, когда они были счастливы. Но для того чтобы вспомнить, нужно стать привлекательной, желанной, в первую очередь, и обязательно для него, для него одного! Очень многие воспринимают желания партнёра, в буквальном смысле, в штыки. Такой была и Надя: «Я такая, какая есть и любить меня нужно такой, какая я есть». Подобный бред Игорь слышал ещё очень много раз в жизни, но в то время это было открытием, откровением, которое не принимала ни одна клеточка головного мозга, формулируя своё возмущение и неприятие одной фразой: «А как же я?» Немногим позже, его чуть не вырвало от слов, сказанных довольно симпатичной молодой особой, которую он взялся подвезти в соседний город, а времени было предостаточно для «послушать и поговорить». «Я – самодостаточная», – так выразилась девушка, объясняя свой переезд в соседний город от молодого человека. «Господи, дай этим людям ума», – подумал Игорь и, мысленно бросив руль, обхватил руками голову. Самодостаточность, выраженная фразой «какая есть» это, на взгляд Игоря, верх эгоизма, а общение с приверженцами данного культа бессмысленно, деструктивно и вредно, для психики.

Верите ли вы, что сможете любить безногого или безнадёжно больного? Здесь никого нет – только вы и эта повесть – можно ответить абсолютно искренне! Отдавать долг, заботиться, ухаживать, быть опорой и поддержкой, возможно? Безусловно – да, но это – не Любовь! Настоящая Любовь – это не только дарить счастье, но и получать его. Все мы созданы для того, чтобы быть счастливыми – читай – получать Любовь. Что же такое Любовь? – это костёр, в который необходимо постоянно подбрасывать дрова, дрова счастья. Костёр будет гореть столько времени насколько хватит сил и желания обоих – это труд, причём труд обоих! Стоит одному зазеваться, отвлечься, или уверовать в то, что костёр уже никогда не погаснет, как случается неизбежное – довольствоваться угольками, а впоследствии пеплом. Кто может с этим не согласиться? Представьте на минуточку, что вы по-настоящему любите парализованного человека, такое возможно – безусловно! И день, и месяц, год, два… Вы счастливы? Любовь ли это? Ведь именно она должна приносить счастье! Что же произошло? Может, вы устали поддерживать огонь в одиночку? Горит ли костёр или это уже угли – привычка?

Игорь считал, что раздуть угли ещё возможно и у него есть шанс! Причём этот шанс он давал в первую очередь себе, при этом помощь Нади была обязательна. Цель оправдывала любые вложения и трудозатраты – спасти отношения. Деньги, не главное – они зарабатываются, воруются, находятся, тратятся, теряются, – это не тот жизненный ресурс, о котором стоит так переживать, как о потере Любви, именно поэтому и было принято решение о пластике. Супруга поддержала идею, и даже сама приняла активное участие в поиске хирурга. Были ли одни и те же цели у него и у Надежды – теперь остаётся только гадать…

Страх сменился ужасом от одной только мысли, что это мог быть не сон, а всё происходило во сне было наяву, на этой кухне, на не первой свежести линолеуме, и, главное, с кем? Со Светкой, – женой лучшего друга – Сашки! Попытка привести себя в горизонтальное положение увенчалась успехом. Игорь, прислонившись к стене, сел: «Фух, ну и приснится же такое… Слава Богу – это сон». Вспомнил, как культурно сидели с соседями, пили вино, общались, играли на гитаре, а когда стоять стало тяжело, он предложил им переместиться в идеальное для посиделок место – кухню! Конечно, ведь именно там можно курить и сидеть прямо на полу, а в данном случае, отсутствие мебели – большой плюс! Во-первых, это даже удобнее – расположение «на корточках», вносит своеобразный интим, сближает собеседников, так как всем одинаково не удобно, а во-вторых, до пепельницы тянуться совсем недалеко, а если станет и вовсе тяжело, то и необязательно… Хронология вечера восстанавливалась, жизнь налаживалась практически без помощи человека…

«Да, Надя позавчера приезжала, – вспоминал Игорь, – зачем нужно было срываться из больницы и мчаться домой, ночью? Тем более, сразу после операции! Переживала за детей, мол они остались с отцом наедине, и он не справится? Приехала – проверила… Ну да, за болтовнёй, под настойку, с соседями, не услышал телефонного звонка, но с детьми – то всё хорошо, да и не могло быть по-другому. Перезвонил бы я позже, когда увидел пропущенный звонок – очередной скандал, на ровном месте. Потом уехала обратно, на такси, – чего добилась? Успокоилась насчёт детей – как вариант, помотали друг другу нервы – точно. Некрасиво, конечно, с моей стороны, но… Да, это было позавчера, а вчера – то что? Чёрт! – В воспоминаниях вчерашнего вечера выпало имя Светлана, – Да, она мне вчера позвонила, посиделки были моментально свёрнуты, и я пошёл, а дальше…»

Стук в окно многоэтажки потрясёт любого, даже человека с дикого похмелья, пусть трижды привыкшего к своеобразию жизни на первом этаже бывшего общежития, но этот стук Игорь запомнил на всю жизнь – так стучалась новая глава его жизни, тихо, настойчиво, кончиками пальцев. Он поднял голову, увидел детскую шапочку в бело-красную полоску, с красным помпоном – шапка Светы, и услышал: «Игорь, открой, это я!»

Глава II

ЗОНА

Октябрь, 1996.

г. Мелучинск. Военный городок.

«Вот тут и будешь работать, а вернее, служить, – Макс весело хлопнул Игоря по плечу и подтолкнул к входу в трёхэтажное здание. Да, конечно, придётся тебя подстричь, так как твоя хипповая причёска в данном случае неуместна, – он посмотрел на Игоря, – и усы, усы – долой!». По виду Игоря было понятно, что он не пребывает в таком восторженном расположении духа, как Максим, – «Ну что же пошли», еле слышно ответил Игорь. Занесённый снегом военный городок, сугробы, размер которых искренне удивлял Игоря, так же, как и температура в минус тридцать восемь вкупе с небольшой метелью, не располагала к необоснованному оптимизму. Поднявшись по ступенькам, он на мгновение остановился, читая вывеску: «ИК-3366/12 ФСИН МВД РФ», мысленно выругался, как бы подводя жёсткую оценочную черту происходящему во Вселенной, а заодно и перипетиям судьбы, отдельно взятого учителя истории в среднеобразовательной школе Краснодарского края, в целом сплюнул и вошел в здание.

Устроиться на службу в это богоугодное заведение не составило никаких сложностей – очередь на трудоустройство отсутствовала. Пройдя медицинскую комиссию уже через несколько дней Игорь, красуясь формой солдата внутренних войск, заступил в свой первый караул. Знакомая ещё из армии караульная служба, по охране объектов, носила романтическое название – «вертухай» и заключалась в недопущении побегов из охраняемой территории и пресечении проникновения в охраняемую территорию, запрещённых предметов и веществ. Реальных «боевых задач» было две – не уснуть и не замерзнуть. Парадокс состоял в том, что если со второй задачей руководство колонии усиленно помогало – выдало тулупы, видимо, сохранившиеся после Первой мировой войны, и электрические обогреватели, то этой же помощью обнуляло выполнение первой задачи – глаза сами слипались, сидя верхом на обогревателе в тулупе.

Перспективы службы в колонии строгого режима, нарисованные Максимом, просто обязаны были очаровать, покорить и сделать из среднестатистического учителя как минимум генерала внутренних войск или в крайнем случае настоящего полковника. Игорь скептически отнёсся к радужным перспективам, хотя в отделе кадров и пообещали направить запрос в институт, в котором он учился, и в случае положительно ответа, незамедлительно присвоить первое офицерское звание. В той жизненной ситуации, в которой оказалась семья Игоря, размышлять было некогда и даже безответственно. Нужна крыша над головой – вот её дают, да – общежитие, да – барак практически в лесу, зато тепло, далеко от города – близко от работы; нужны деньги – их тут обещали платить в несколько раз больше, чем в школе учителем, даже и на две ставки. Весь скарб, при поступлении на службу, его, как главы семейства, Нади и маленького Лёшки, легко умещался в два походных рюкзака и одного повидавшего виды чемодана, поэтому раздумывать было не о чем.

Надя вышла на работу «на точку» как звучало, на сленге городского рынка, продавщицей обуви… Открытый всем ветрам, в сорокаградусный мороз торговый павильон, под хозяйством россиянина южно-кавказского происхождения, тоже не представлял собой мечту о трудоустройстве. Выход на работу легко рисовал картинки выхода космонавта в открытый космос – ватные штаны, пара свитеров обмотанные пуховыми платками, поверх которых одетый пуховик – завершал дресс-код – валенки, шапка и варежки – верхонки. Уже через несколько дней работы на рынке можно было точно сказать, что общепринятое выражение – «сибиряк не тот, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается» – является литературным вымыслом – вопрос во времени. Открытые участки тела – лицо, отчасти запястья я и руки к вечеру если не были обморожены, то ярко багровый цвет точно говорил о том, что организм борется с обморожением из последних сил. Простоять восемь часов, в лютый мороз, возможно только в одном случае – отсутствии возможности не стоять. Выходные на рынке объявлялись только в одном случае – температура воздуха должна была опуститься ниже сорока пяти градусов ниже нуля. Уезжала Надя в город, на рынок, с первым вахтовым автобусом – около семи утра и возвращалась в военный городок, поймав попутку от символа города – памятнику покорителям Самотлора, в лучшем случае, в девятом часу вечера. Не работа – мечта! Но, предостерегая читателей от подобной «мечты», невозможно не сказать, что соглашаться на подобную работу можно только в нескольких случаях: если вас отправили в ссылку или у вас в этом мире нет больше никаких шансов выжить. При этом и в первом и втором случае нужно понимать, что шансов завести детей, в будущем, у вас больше, скорее всего, не будет.

Поскольку в военном городке ни о каких детских образовательных учреждениях не задумывался даже начальник колонии, любой день недели строился следующим образом – Игорь, убегая на работу, кормил Лёшку, разбрасывал игрушки и уходил на работу, в обед прибегал, кормил и укладывал спать – послеобеденный сон никто не отменял, после чего отправлялся «дорабатывать». Сказать, что подобный ритм жизни психологически невыносим – ничего не сказать, так как все мысли и у Нади, и у Игоря, были дома, с сыном, но другого решения не находилось. Через некоторое время наступило успокоение – всё нормально, Лёшка и сам с собой неплохо играет и сам себя отлично развлекает, но закончилось это спокойствие моментально и неожиданно. Как рассказывал потом улыбающейся пожарный, выломавший дверь в квартиру, где хозяйничал трёхлетний ребёнок, – «Родители, успокойтесь, ваш сын просто решил сделать яичницу. Мы, кстати, только дверь выбили, чтобы дым вышел, а то ведь в квартире ни черта не было видно, от дыма, ну, собственно, и всё – отделались лёгким испугом! Дверь вставите – не проблема, а вам, мама, я бы рекомендовал научить сына готовить яичницу, а то ведь он запомнил, что нужно взять сковородку, включить плиту, а про масло ему никто не рассказал, вот эти яйца тут и сгорели!» После «ЧП», недолго совещаясь, Игорь с Надей приняли решение нанять няню, в виде бывшего заключённого. Решив не покидать знакомых пейзажей и, видимо, дорогих сердцу, знакомых лиц, сотрудников колонии, получив, каким-то чудом квартиру в соседнем двухэтажном здании, бывший подопечный жил на непонятные ни для кого доходы. Тем не менее вариантов было немного и Игорь, почти каждый день, перед уходом на службу, отводил маленького Лёшку в соседний дом, передавая из рук в руки – «не боись, гражданин начальник мы справимся! Да, малой? Точно говорю, – приветствовал его «вышедший на свободу с чистой совестью», – Всё будет хорошо».

Жизнь рядового и сержантского состава, военного городка, была подчинена строгому распорядку, правилам и распоряжениям вышестоящего командования, но, правда, только в служебное время. В свободное время, как и все остальные жители планеты, они искали хлеба, зрелищ и возможности улучшить свой быт. Поскольку продажа спиртного находилась под строжайшим запретом, пешее путешествие по нетронутой снежной целине по пояс, в соседнюю деревню, находившуюся приблизительно в десяти километрах, при морозе, который иногда переваливал за отметку в минус 50 градусов, считалось плёвым делом. Игорь был однажды шокирован, когда, отправившись в такое увлекательное путешествие, обнаружил, что, оказывается «глаза тоже замерзают!» Нет, холода они не чувствуют всё равно, а вот ресницы успевают смёрзнуться, разлепить которые можно, только сняв рукавицу и приложив ладонь к глазам. Странно и удивительно южанину испытывать диссонанс между знанием того, что как уверяют учёные, самое быстрое действие, которое может выполнить человек – это моргнуть, и реальностью моментальной потери изображения. Даже это было бы полбеды, если бы не второй, не менее значимый для Игоря факт – седьмого марта, а именно чтобы накрыть стол к Международному женскому дню, он вышел в мороз, градусник показывал минус пятьдесят четыре градуса, при этом в его родном городке, если верить напомаженной дикторше из программы новостей, стояла «по-настоящему комфортная погода – без осадков, температура воздуха плюс двадцать пять – двадцать семь градусов». Весь путь в деревню Игорь представлял себя Алексеем Маресьевым, продирающимся через чащу и тайгу, а оттуда – превратился в тихого философа, размышляющего о превратностях судьбы и природы, с разницей в восемьдесят градусов Цельсия.

Чего только не сделаешь ради женщины! Пытливые, рукастые и отчаянные мужья собственноручно даже канализацию делали в отдельно взятой комнате общежития! Невозможно? Как бы не так! Да, сливной ямы на конце канализационной сети нет – это не проблема, так как даже военные инженеры не предполагали наличие пятизвёздочных отелей в лесу и возводя двухэтажные дома о канализации тоже не думали. Чувствующего себя прирождённым сантехником, инженером-проектировщиком и заодно столяром, замотивированным до предела, женой, сержанта Маслова было не остановить. Проковыряв круглое отверстие на уровне второго этажа, гений архитектуры, первым делом вставил в неё шестиметровую трубу. Наши руки не для скуки – наконец, вошедший в комнату, он водрузил унитаз. Получившаяся конструкция, могу предположить, сильно отличалась от нарисованного, в голове, проекта, так как даже маленький наклон трубы «за бортом» давал тот же самый угол, но со знаком плюс, внутри обетованного жилища. Все сложнейшие математические расчёты Маслова пошли прахом. Унитаз можно было смело называть «троном», поскольку конструкция вынуждена была обзавестись двумя ступеньками и приподнимала восседающего над бренной действительностью на немалые тридцать – сорок сантиметров. Само по себе ноу-хау не вызвало в городке строительного бума, и толпы желающих переселиться в комфортабельные комнатки, не выстроились. Аборигенам просто не хватило времени по достоинству оценить рационализаторские идеи, воплощённые сержантом в реальность. Простота, и в то же самое время, гениальность применённого метода прокладки канализации заключалась в том, что второй конец трубы ни шел ни куда – он просто вызывающе зависал над центром проезжей части. Можно, как угодно, восторгаться применённым новациями, но был один, весьма досадный минус – моментально образовывавшаяся ледяная пирамида, на проезжей части, сильно отличавшаяся цветом снега, полностью демаскировало конструкцию. Незамедлительно и неминуемо вызванное удивление руководства колонии, в цензурной форме можно описать словами: «Дорогой ты наш сержант, мы высоко ценим твои рационализаторские способности, любим и обещаем любить ещё сильнее, если ты не вернёшь всё взад, за пять минут, так как свободного времени у тебя, видимо, очень много, над чем нам тоже предстоит с тобой поработать».

Служба тоже привносила разнообразие и один караул совсем не был похож на другой – то ползущий на работу, по снегу, пьяный до состояния медикаментозного отравления, но с чувством невыполненного долга перед Родиной, прапорщик, то такой же как Игорь, рядовой, чего-то испугавшийся или разочаровавшейся во всём и во всех, откроет стрельбу по-своему же караулу, а другой сам пустит пулю себе в лоб. Одного вытащи из сугроба, отогрей, другого успокой, забери автомат и хорошенько дай по морде, третьего просто заверни и отнеси в караулку – развлечений хватало, зарплату платили, жизнь потихонечку налаживалась.

Через семь месяцев, то есть как раз в то время, которое было обещано в отделе кадров при трудоустройстве, но, умноженное немногим более чем на два, Игорю торжественно вручили офицерские погоны и перевели на должность начальника отряда отдела по воспитательной работе с осуждёнными. Он пытался не подать вида, как сильно волнуется перед представлением отряду, но вышло всё настолько быстро, что всё, к чему он готовился, проигрывая мысленно ситуацию, репетировал, оказалось абсолютно лишним. Отряды, которые достались Игорю, как и положено, молодому офицеру, были «сливками» колонии: отряд № 3 – отряд, склонных к побегам и, по совместительству, к нарушениям режима отбывания наказания, а также отряд № 8 – туберкулёзный отряд, в первом триста восемьдесят пять человек и во втором –семьдесят восемь. Максимальное количество людей, перед которыми до этого публично выступал Игорь – двадцать восемь недорослей, поэтому, даже если прибавить директора, завуча и представителя городской администрации по образованию, получившееся число не дотягивало до той аудитории, с которой ему предстояло работать, производить впечатление и, согласно должности, – воспитывать. Колония, в которую попал Игорь, носила статус колонии строго режима, что говорило о том, что большинство «благодарной аудитории» лица, отсидевшие не один срок, а, следовательно, в два, а то и три раза, старше самого Игоря. С точки зрения психологии для Игоря это тоже был рубикон, который необходимо было переступить.

Металлическая дверь локального участка отряда № 8 открылась, и седой как лунь, майор Джумаев, улыбнувшись Игорю и произнёс: «Проходи». В то же самое время он подозвал к себе, осуждённого, дежурного по отряду и распорядился: «Строй отряд на плацу». Не менее десяти минут со всех сторон в центр локального участка стекались люди, кто-то что-то обсуждал, кто-то смеялся, но большинство всё же шли молча, самоорганизовываясь по пятёркам. В конце концов, броуновское движение закончилось, и наступила почти полная тишина – все с любопытством рассматривали молоденького лейтенанта и ждали речи старого таджика. Расул Самал Оглы получал неописуемое наслаждение, передавая свой отряд новому начальнику, он смаковал каждую минуту этого ритуала и даже не пытался спрятать то выражение лица, которое говорило: «Как же я долго ждал этой минуты». Выйдя перед строем, майор сказал фразу, которую, видимо, отрепетировал ещё лет пять – шесть назад: «Граждане осуждённые, представляю вам нового начальника вашего отряда – лейтенант…» С этими словами он подошёл к Игорю, дружески хлопнул по плечу и добавил: «Всё, я передал, давай, знакомься, удачи тебе», – и направился к выходу из территории отряда. Дверь со скрипом открылась, пропуская седого и умудрённого опытом майора, и также закрылась – он вышел, не оборачиваясь. Перед Игорем стояло почти восемьдесят человек.

Окончание первого рабочего дня, внутри зоны, оказалось смазанным – услужливый дежурный, из числа осуждённых, предложил угостить новоиспечённого начальника чифирём с конфетками – организм Игоря боролся как мог. Очнувшись утром, после ночных судорог, высокой температуры и колик в животе, он принял решение впредь разбавлять предложенный ему «чаёк», как минимум, 1/20 или не пить данное пойло совсем.

Принятие второго, отряда №3, совпало с проведением «профилактических мероприятий в отряде», а проще говоря, обыске всех и вся в отряде, включая постельное бельё, тумбочки и прочие личные принадлежности. Совпало ли это случайно или так было задумано руководством, не волновало Игоря абсолютно – он делал свою работу, уверенный в том, что главное, в любом месте и в любой ситуации, оставаться человеком. Руководил обыском его давний знакомый Макс, прозванный в зоне «Макс Бешеный» – заместитель начальника оперативного отдела. Подойдя к одной из двухъярусных кроватей, Игорь заметил уютно разместившийся на тумбочке потолочный светильник: «Чья тумбочка? Немедленно верните плафон на место и не думайте, что ваш уют важнее освещения общественного коридора. Повторяю, вопрос: чья тумбочка?» Из окруживших молодого лейтенанта зэков выскочил парень, лет на пять – семь старше Игоря, схватил плафон и кинул его в потолок, над головами собравшихся. Всех присутствующих густо осыпало осколками битого стекла. "Фамилия?!" – рявкнул Игорь, обращаясь к жонглёру, который сделал попытку раствориться в толпе, но вовремя был пойман за шиворот. В разгар происходящего появившийся бывший исполняющий обязанности начальника отряда, который по сценарию должен был передать все дела Игорю, Сергей Решетников. Он потянул Игоря за рукав и безапелляционно, но тихо, чтобы слышал только Игорь, буркнул: «Быстро за мной!», – при этом толкнув ближайшую двухъярусную кровать – шконку таким образом, что при падении набок, она повлекла за собой соседнюю кровать, а та, подчиняясь законам физики, соседнюю. В искусственно созданном бардаке Сергей уволок вершителя справедливости в кабинет начальника отряда. «Ты идиот?!… Если тебя… не ждут дома, то у меня дома жена и дети! Я только тебя… тут жду, чтобы Хозяин подписал рапорт на перевод в городской СОБР! Ты знаешь в какой отряд пришёл?! – кричал Сергей, густо перемежая литературную речь полным своеобразием русского языка, – на нашем этаже почти четыреста отморозков, этажом выше – столько же, этажом ниже тоже! Больше тысячи уродов, которые тебя ненавидят! Сколько тут наших? Пятнадцать! Ты знаешь, сколько времени до наших отрядов, – а Сергей был начальником 4 отряда, расположенного этажом выше, – бегом добирается тревожная группа? По нормативу – четыре с половиной минуты, так вот, лейтенант, немного успокоившись продолжал Сергей, – почему я И.О. в твоём отряде, знаешь? Потому что к прежнему начальнику отряда тревожная группа не успела добежать… вернее, добежала и даже быстрее норматива, но, не было там начальника отряда, не было! Куски мяса – были, море крови – была, ботинки с ногами – были, а его – нет! Понимаешь? Разорвали! Голыми руками разорвали!» «Но он же был не прав, он пренебрёг общественным ради частного», – только и смог пробормотать Игорь. «Так, я понял, просто так тебя не вразумить», – сказал Сергей, выглянул за дверь и позвал дежурного зэка, – сделай-ка нам чайку». Закурили, помолчали. Чай откровенно был хорош. «Знаешь, – продолжал Сергей, – я тебе одну умную вещь скажу, как в том фильме, только ты не обижайся, запомни – ты тоже сидишь, также и там же, где вот эти все, – он махнул рукой вокруг, – единственная разница в том, что ты ходишь спать к жене, а они остаются здесь. Поверь, со временем ты поймёшь, что разница совсем невелика, и они тоже это прекрасно понимают, но этой разницы вполне достаточно, чтобы тебя ненавидеть. И делают они это с удовольствием двадцать четыре часа семь дней в неделю. К чему я это? К тому, что в этой ненависти нужно научиться жить. Ты меня услышал?»

Глава III

Блаженный

К Разгонову подошёл недавно прибывший по этапу молодой парнишка, имя или прозвище которого тот ещё не успел запомнить, но, что он знал о нём точно, так это то, что парню сильно не повезло – дали двадцать лет строгого режима и дело даже не в статье и тяжести преступления, а в том, что ему самому только что исполнилось девятнадцать. «Тебя Седой к себе зовёт», – произнёс он, сел на лавочку и потерял интерес к жизни. Олег, имевший уже две ходки за плечами, отсидел уже больше половины нового срока по 144 статье – кража и выйти раньше, по условно-досрочному освобождению, не рассчитывал. «Здравствуй, Лев Николаевич, звал?» – обратился Олег к улыбающемуся ему старику, сидящему на кровати. «Здравствуй, Олеженька, не заходишь давно, никаких новостей не знаю, поговорить даже не с кем, не жизнь, а старческие посиделки какие-то. Вот и пришлось за тобой послать… Как здоровье? На работу-то ходишь? Присаживайся», – не дожидаясь ответа, он продолжил – Ты знаешь, что завтра нам приведут сватать нового начальника отряда? Вот я и подумал, давай не будем тянуть кота за причиндалы, а сразу и познакомимся с ним, не против? Вот и придумай что-нибудь, а мы посмотрим. Вот и хорошо. Ладно, бывай, не забывай старика – заходи», и дед засеменил на выход из отряда. Спорить с вором в законе, мягко говоря, не принято…

Ничего лучшего, чем скрутить с потолка огромный круглый светильник и приладить его к своей прикроватной тумбочке, Олег не придумал. Перформанс был рассчитан на то, что пройти мимо чудесной инсталляции было, в принципе, невозможно. Судя по реакции сотрудников, нужный эффект был достигнут, но, чем закончится его выходка, Олег даже не догадывался. На следующий день его вызвали в дежурную часть, надели наручники и отправили в штрафной изолятор (ШИЗО), где его уже ждали… Наручники перестегнули в камере таким образом, что Олег остался лежать на полу, прикованный к лавочке, вмонтированной в цементный пол. «Проси прощения у нового начальника отряда, – обратился к нему старший лейтенант Решетников, – проси и расходимся». Олег выматерился и плюнул на пол, добавив в конце своей тирады, что больше ни слова от него никто не услышит. Сергей протянул резиновую дубинку Игорю: «Давай, так нужно». Игорь отказался. «Ну что ж ,не зря же мы тут все собрались, как в той песне» – продолжил старлей и первым нанёс удар ниже спины… Разъярённые поведением Олега и особенно его демонстративным плевком, сотрудники дежурной смены так душевно охаживали Олега, что тот периодически терял сознание, тогда его обливали водой, из стоящего в углу ведра, а, опершийся о косяк дверного проёма, военный доктор, подходил и участливо мерил пульс. В очередной раз, теряя сознание, Олег заметил, что у того, у кого требовали просить прощения за выходку, потекла кровь из ушей, и он всё ещё пытается остановить происходящий беспредел… «Да он блаженный», – подумал Олег и снова потерял сознание.

Прощения он всё же попросил, уже в отряде, выйдя из ШИЗО, через месяц с небольшим: «Извини, лейтенант», – сказал он Игорю. «Да ничего, всё позади, проехали» – услышал в ответ.