Ребенок открывает мир. 3-е издание, исправленное и дополненное

Наконец-то мы можем ответить на вопрос критика: именно возросшая самооценка, чувство собственного достоинства и доставляют ребенку удовольствие от соблюдения правил. А такое удовольствие явно не из ряда тех, которые нам могут доставить или не доставить другие люди. Оно зависит только от нас. Оно бескорыстно. Именно поэтому наши дети не надсмотрщики, а подлинные защитники моральных норм.

Кроме того, не будем забывать: для старших дошкольников желание быть проводниками и защитниками моральных норм является естественным. Помните, как вели себя дети, когда у них на глазах товарищи пытались обмануть взрослого? Поэтому, поручая ребенку роль воспитателя, мы не отделяем его от сверстников. Мы лишь используем потребность, которая сложилась у малыша и без нас.

Но может быть, нравственную самооценку можно повысить по-другому? Ведь сделать ребенку добро, оказать доверие можно по-разному. Например, малыш совершил проступок, заслуживает наказания. Готов принять наказание как должное. Но что это? Взрослый вдруг прощает ребенка. Он как бы говорит этим: «Да, ты совершил ошибку. Но все же я считаю тебя хорошим человеком. Добрым, честным, справедливым. Я прощаю тебя. Я знаю: в будущем ты этой ошибки не повторишь». Разве это – не доверие? Разве ребенок, получив прощение, не может и сам отнестись к себе как к честному, доброму, справедливому? Вырасти в собственных глазах? Разве при этом не возникает то, что мы называем нравственной самооценкой? Может быть, да. А может, и нет. Попробуем проверить это на опыте.

Пригласим ребенка, нарушавшего норму честности в известной нам экспериментальной ситуации, в комнату и предложим поиграть интересной игрушкой, например электрическим вездеходом. Вдруг в ходе игры машина «ломается». Малыш огорчен. Он сломал игрушку, и не свою – чужую. Не менее его огорчен и взрослый: «Эх, такая была игрушка… Я ведь просил тебя быть с ней поосторожнее… Что же я теперь буду делать?» Изобразив огорчение, почти отчаяние, взрослый вдруг смягчается: «Ну что ж, я тебя прощаю. Ты, наверное, просто увлекся, забыл об осторожности». Ребенок облегченно вздыхает.

Подождем день-другой. А затем вновь предложим малышу задание с шариками. Что произойдет? Если акт прощения повлиял на ребенка, повысил его стремление держать свое слово, вряд ли он станет вновь нарушать моральную норму.

Догадка подтвердилась. В нашем «тестовом» опыте среди детей, прошедших через акт прощения, существенно возросло число тех, кто стал придерживаться нормы честности. За этот же срок в контрольной группе (не участвовавшей в опыте с прощением) число нарушителей практически не уменьшилось.

Итак, прощение вины – еще одно средство воспитания подлинной нравственности. И не только в эксперименте. А реальная жизнь? А доброжелательное общение с ребенком? Ведь что значит быть добрым? Это значит – забыть о себе. О своих нуждах. Ставить нужды ребенка выше своих. А это очень трудно. Ребенок шалит, кричит. Он требует внимания, заботы. Просит, чтобы с ним поиграли. Ему нет дела до того, что в данный момент вы устали, раздражены. Что у вас неприятности на работе. Что больше всего на свете вам хочется отдохнуть. Но вы пересиливаете себя. Отзываетесь на просьбы малыша. И вот развертывается игра. Ребенок охвачен ею, но… он чувствует, понимает и другое: вы согласились играть, вы отнеслись к нему как к значимому, равному. Вы не пожалели для него своего «взрослого» времени, своих «взрослых» сил. И он поднимается в собственных глазах. А что, если и это попытаться проверить экспериментально?

Возьмем две группы детей. Обе укомплектованы из нарушителей нормы честности. С детьми одной группы взрослый вступает в длительное, интересное, эмоционально-приятное общение. Читает им книги, ходит с ними на прогулку, играет в ролевые игры, водит в кино… Каждый день отдает он детям часть своей души. И – ни окрика, ни хмурого взгляда, ни раздраженного жеста. В другой группе взрослый появляется редко, с детьми почти не общается. Проходят дни, недели, месяцы. А теперь – повторный эксперимент. Оказалось: среди детей первой группы появилось очень много таких, которые стали соблюдать моральную норму. Все дети второй группы по-прежнему нарушали ее.

Итак, три метода: приобщение к позиции взрослого; прощение проступка; эмоционально-позитивное общение. Все они оказали благоприятный эффект на воспитание у детей бескорыстного нравственного поведения. Все способствовали возникновению элементов нравственной самооценки. Что же в них общего?

Внешне почти ничего. Кроме того, что воспитатель, применяющий их, относится к ребенку бескорыстно. Ставит интересы малыша выше своих. Оказывает ему доверие, не боясь риска быть обманутым. Отказывается от эффективного и быстрого средства управления поведением – наказания. Отказывается в ущерб себе. Своему спокойствию, своему отдыху. Своему (чего греха таить!) естественному желанию покомандовать. Все это вместе – разные черточки, разные грани одного и того же особого стиля отношения взрослого к ребенку, стиля общения. Назовем этот стиль бескорыстным. При таком стиле общения один человек отдает себя другому, помогает ему, не требуя ничего взамен.

Но есть и другой стиль общения, основанный на личной выгоде, на принципах: «Ты – мне, я – тебе»; «Добро за добро, зло за зло». На принципе взаимовыгодного обмена. Это – прагматический стиль. Тут партнер по общению – средство для достижения наших целей. То же и мы для него. Такое общение – обмен эквивалентами. Не только материальными, но и духовными. Когда мы наказываем или поощряем ребенка, то реализуем прагматический стиль. Осуществляем принцип «ты – мне, я – тебе». Ты мне причинил неудобство, зло – получай наказание. Выполнил мою просьбу, сделал мне приятное – вот тебе награда. Конечно, наказания и поощрения очень разнообразны. Можно лишить ребенка «любви», можно наказать его словом, жестом, намеком, интонацией голоса. Можно наказать делом. Бывают легкие и сильные, мягкие и жесткие наказания. Но суть их, стиль общения от этого не меняется.

Наши опыты показали: подлинно нравственное, бескорыстное поведение возникает тогда, когда взрослый практикует по отношению к ребенку бескорыстный стиль общения. В каких бы формах (приобщение к позиции взрослого, прощение проступка, эмоционально-позитивное общение и др.) он ни выступал. Ощущая на себе бескорыстную доброту другого, ребенок и сам начинает относиться к себе как к доброму, нравственному человеку. У него возникает нравственная самооценка. А это и есть мотив подлинно нравственного поведения.

Наоборот, прагматический стиль общения, воспитание методом наград и наказаний, способно сформировать лишь прагматическое нравственное поведение; соблюдение норм лишь в условиях внешнего контроля. Когда же этот контроль ослабевает, ребенок отклоняется от нравственных норм. Помните, когда взрослый оставался в комнате, даже стойкие нарушители казались вполне «воспитанными»?

«Итак, вы предлагаете отказаться от метода кнута и пряника, свести все воспитание к бескорыстному стилю общения?» – слышу я вопрос. Нет. Прежде всего потому, что это невозможно на практике. Бывают в жизни случаи, когда без наказаний обойтись нельзя. «Без применения какой-либо формы наказания, – пишут венгерские психологи Й.Раншбург и П.Поппер, – воспитывать ребенка практически невозможно, разве только чисто теоретически, так сказать, на бумаге». Увы! Это невозможно и на бумаге. Без верха нет низа. Без холода – тепла. Без корысти не было бы и доброты. Такова непростая диалектика жизни. Где же выход?

Выход один: разумное сочетание того и другого, прагматического и бескорыстного общения. В какой пропорции? А вот это точной дозировке не поддается. Решайте сами. Пусть это подскажут вам ваша мысль и ваше сердце.

Итак, к чему же мы пришли? Мы убедились, что примерно до 2-3 лет ребенок – существо непосредственное. Он еще не может сдерживать свои желания, подчинять неважное важному, второстепенное главному; его поведение похоже на поведение мотылька, порхающего с цветка на цветок. И не нужно быть специалистом-психологом, чтобы понять: малыша еще нельзя обвинять, о» еще не дорос до морали.

Нелегко родителям в этот период: прошла «золотая» пора, когда ребенок лежал в пеленках или ползал в манеже. Теперь все – от бумаги на столе до собрания классиков, от авторучки до телевизора – объекты его бурной исследовательской деятельности. Убирайте ножи и вилки, прячьте стекло и книги, закрывайте розетки; иначе игра может окончиться плохо. Спрашивать-то не с кого. Физически ребенок может многое, а моральной ответственности не подлежит. А сколько драгоценного времени «съедает» у нас маленький исследователь: его ведь ни на минуту нельзя оставить одного!

И вот беда: хочется наказать, а нельзя. Раз не подлежит моральной ответственности, значит, не наказуем. А все-таки нужно иногда заставлять ребенка делать то, чего он сам не хочет. Хорошо еще, что маленький упрямец серьезно относится к бабе-яге или волку, уважает мнение любимой куклы; хочешь не хочешь, а приходится прибегать к этим «авторитетам» (американские индейцы Хопи. даже ввели для малышей специальную «милицию». Раз или два в год деревню обходит Сойко – пугало в маске: в страхе перед ним дети слушаются родителей).

И вот наконец малыш научился владеть своими желаниями. Теперь он может делать то, что нужно, а не только то, что ему хочется. Тут-то мы и предъявляем ему моральные требования; выполнил – получай награду, не выполнил – «плати по счету», получай наказание. Казалось бы, можно вздохнуть с облегчением: поставить на место стеклянную посуду, достать ножи и вилки, оставить книги на столе. И все же мы знаем: до настоящего, подлинно морального поведения еще далеко. Ведь ребенок ведет себя хорошо» лишь из соображений выгоды, а не потому, что это стало его внутренней моральной потребностью.

Но тут кое-что происходит: у детей возникает новая форма деятельности – коллективная. Ролевая игра, труд, конструирование – вот где ребенок должен не только подчиняться, но и активно отстаивать нормы поведения. В игре ведь каждый участник и актер, и режиссер, и контролер. А главное, тут надо соблюдать не только правила игры, но и моральные правила: не драться, не обманывать, держать свое слово и др.

«Вот теперь ясно, – скажет читатель. – Где совместная детская деятельность, там и роль воспитателя, а где роль воспитателя, там появляется моральная потребность».

Верно, и все же не совсем. Ведь мы знаем: важна не сама по себе роль, а что побуждает к ней ребенка. В коллективной, деятельности для малыша роль воспитателя не главное. Главной она становится тогда, когда мы, взрослые, начинаем считать ребенка ответственным за поведение других детей.

Представьте, что у вас двое детей: старший и младший. Из соседней комнаты вы заметили, что младший на глазах у старшего опрокинул и разбил вазу. Когда вы вошли, малыш сказал, что вазу разбил соседский мальчик, приходивший в гости. Старший слышал это, но не поправил его. Признаете ли вы старшего ребенка виноватым? Накажете ли?

Такие и подобные этим вопросы мы задавали родителям в той же анкете, с которой начали эту главу. И тут опять все решает возраст ребенка. Если малышу 3 г., мало кто из родителей сочтет его виновным. Если же 5-7 лет, ответ почти всегда единодушен: виноват.

Итак, 5-летний отвечает не только за свои поступки, но и за поведение младших. Это значит, что мы, взрослые, сознательно или бессознательно, передаем ему некоторые функции воспитателя. И совсем не обязательно, чтобы у ребенка был младший братик или сестренка. Ведь он встречается с детьми и за порогом дома: в дошкольном учреждении, на улице, в гостях…

Теперь мы видим, что начиная с 2 лет ребенок входит в сферу действия моральных норм. Узнает, что хорошо, что плохо. Вступает в действие социальный контроль. Сначала взрослые, а затем и сверстники начинают следить, чтобы он соблюдал определенные нормы поведения. Хочешь сохранять хорошие отношения со взрослыми? Хочешь играть со сверстниками? Придерживайся норм. По крайней мере тогда, когда ты под контролем… Усложняются нормы… Растет их число… Усиливается контроль…

Но это – лишь внешняя сторона развития. А что происходит внутри детского сознания? Ведь бессмысленно требовать от ребенка соблюдения моральных норм (например, быть честным, не обманывать), если у ребенка отсутствует соблазн их нарушить. В том-то и дело, что интересы малыша и окружающих его взрослых не всегда совпадают. Для 2-х летнего ребенка не очевидно, например, почему нельзя съесть кусочек торта, приготовленного для гостей и оставленного в столовой на столе. Ведь торт так вкусно пахнет и так хочется откусить кусочек. Но увы – тогда придется иметь дело с гневом родителей – малыш это знает по опыту.

Вот тут-то и делает ребенок – нет, не 2-х летний, а годом-двумя постарше – важное открытие: возможность обмана. «Почему не сказать, что от торта откусил кто-то другой, например собака?» Так ведь и не накажут, а накажут, так не меня», – думает малыш.

Итак, умение обмануть, при всей его обыденности, – не простое умение. Это – результат сложного психического развития. Для 2-х летнего малыша уже не трудно замещать в игре одни предметы другими – например, использовать кубики как еду для куклы или притвориться, что в пустой пластиковой ванночке есть вода, а кубик от лего выполняет функции мыла. Но одно дело – притвориться в игре, другое – в жизни. Ведь для того, чтобы обмануть, надо изменить, «отредактировать» реальные события, и притом сделать это сознательно.

Вернемся к ситуации «собака и торт». Трехлетний малыш знает и понимает, что на самом деле от торта откусил он. Способность запоминать события ежедневной жизни появляется у ребенка с развитием речи. С появлением языка в голову малыша как бы вставляется портативный магнитофон: ребенок невольно запоминает то, что произошло с ним в течение дня. Конечно, это запоминание не совершенно. Что-то забывается, что-то запоминается с искажениями – но в целом 3-х летний малыш может дать более или менее правильный отчет о тех событиях, которые произошли с ним в течение дня. Для удобства назовем этот воспоминание «историей». Важно то, что мы не выбираем, запомнить или не запомнить «историю» – она запоминается сама собой, автоматически. Поэтому запомнить «историю» (например, что это я откусил кусочек от торта) может и 2-х летний. А вот отредактировать «историю», представить ее так, как это выгодно ребенку («собака откусила кусочек»), – не так-то просто. Двухлетка на это не способен. Не может он держать в голове одновременно две вещи – «историю» и «обманную историю», да еще и выдавать «обманную историю» за «историю». На это, и то не всегда, способны лишь 3-х летние. Подчеркну, что не всякое искажение истины является созданием обманной истории. В реальной жизни мы иногда искажаем правду без сознательного намерения. Например, проведя приятный вечер в доме друга и внезапно спрошенные им, нравится ли нам его новый ковер, мы склонны ответить утвердительно, даже если в действительности ковер нам не понравился. Когда за столом мама спрашивает 5-летнюю дочь, помыла ли она руки перед едой, дочка может сказать «да», хотя в действительности надо было ответить «нет». Напротив, «обманная история» составляется заранее, с сознательным намерением ввести других людей в заблуждение для достижения личной выгоды.

Но ведь если ребенок обманывает, выдает «обманную историю» за «историю», то он рассчитывает, что взрослый поверит в это. Иными словами, малыш надеется, что взрослый будет исходить в своих действиях из ложного представления о событиях (торт испортила собака), а не из того, что произошло на самом деле (торт испортил я). Значит, на практике 3-х летний малыш в состоянии приписать взрослому «ложные представления о действительности» – то есть то, что «в теории» могут сделать лишь 5-летние.

Парадоксально, но факт – 3-х летние могут эффективно добиваться своих целей посредством «обманных историй», понимают, что взрослый, поверивший в них, будет исходить из ложных представлений о ситуации, а в теории – не в состоянии решить задачку на «ложные представления» (вспомним ситуацию с Макси его шоколадкой). Впрочем, в психологии такие «бессознательные способности» – факт известный. В последние десятилетия ученые обнаружили, что даже новорожденные могут делать и «понимать» многое из того, что раньше считалось доступным лишь детям более старшего возраста – например, отличить круг от креста или треугольника, твердый предмет от мягкого и т.д. – не имея практически никакого опыта взаимодействия с реальным миром.

Но вернемся к нашей проблеме. Итак, примерно в возрасте 3-4-х лет ребенок открывает возможность добиться своего и остаться безнаказанным, сочинив и рассказав «обманную историю». Хорошо это или плохо? Конечно, обманывать – это плохо, но давайте взглянем на ложь малышей с несколько другой стороны. Дети живут в мире, в котором власть распределена неравномерно. В этом мире правила устанавливают взрослые. Они могут наказать ребенка, а ребенок взрослых – не может. Иными словами, в отношении к власти и контролю взрослые имеют односторонний приоритет. И это не проблема – до тех пор, пока интересы малыша совпадают с интересами взрослых. А если они расходятся? Если малыш хочет чего-то, а взрослые не хотят? У ребенка есть только один способ защитить свои интересы и не вступить в конфликт с «властью» – сочинить обманную историю. И будьте уверены – если малыш увидит для себя такую возможность – он это сделает.

Каким бы странным это ни показалось, но открытие возможности обманывать делает ребенка свободным. Теперь малыш может выбирать – нарушать или не нарушать запреты взрослых – ведь умелому обманщику наказание не грозит. И чем старше ребенок – чем чаще подворачивается такая возможность и тем умелее малыш в искусстве обмана. Он и не подозревает о том, что вступил на путь, который неизбежно приведет его к развилке – к выбору одного из двух возможных путей морального развития: прагматической или бескорыстной морали.

В самом деле, обманывая других, малыш создает удвоенный образ себя. С одной стороны, он хорошо помнит «реальную историю» – например, что он переложил шарики рукой, а не лопаткой, как требовалось по правилу. С другой стороны, ребенок создает и сообщает «обманную историю» – что он действовал по правилам, честно, и к шарикам рукой не прикасался. Тем самым ребенок создает два разных «образа себя» – образ себя «для себя» и образ себя «для других». В образе для себя – он нарушитель и обманщик, в образе для других – он хороший и честный. Постепенно, с годами, противоречие между двумя разными образами себя растет. Становится невозможным «тянуть» два противоречащих друг другу образа себя – надо выбирать, с кем ты будешь идентифицировать «реального себя» – с позитивным или негативным образом. Что-то одно: или отказаться от нарушений и обмана и действительно сделаться честным и нравственным человеком, или же встать на путь двойной морали. Как же сделать этот выбор? Можем ли мы помочь малышу встать на путь истинной, бескорыстной морали? Да и нужно ли это? Может быть, двойная мораль – более легкий путь к выживанию и успеху в современном обществе?

На этот вопрос нет простого ответа, он выходит за рамки психологии в область философии и социологии. Некоторые социологи бы сказали, что обществу нужны и те и другие – и подлинно нравственные люди, и «моральные приспособленцы». В реальной жизни есть задачи, эффективное решение которых требует «нравственной изворотливости» и известного цинизма, и нравственный человек не смог бы их решить – из брезгливости или из сострадания к людям. Например, итальянский философ эпохи Возрождения Никколо Макиавелли считал такой задачей задачу управления государством. Чем циничнее и хитрее правитель – тем эффективнее он манипулирует подвластным ему обществом. И ведь в чем-то он был прав. Взглянем на современный мир. Низвержение некоторых диктаторов в ближневосточных странах оправдывалось необходимостью восстановить в их странах закон и демократию, но привело лишь к хаосу и кровавым междоусобицам. При диктаторах, по крайней мере, был порядок и лилось меньше крови. Подлинная нравственность и честность несовместимы и с некоторыми профессиями, такими как профессия военного, разведчика или дипломата. Но вернемся в область психологии.

Итак, повторю, что примерно в возрасте 3-4 лет ребенок открывает для себя новые возможности – способность обманывать. При помощи этой способности ребенок может добиться своей цели (например, попробовать напиток, который ему запретили взрослые) и, обманув взрослых, избежать наказания. Конечно, плохо, что ребенок обманывает, но, с другой стороны, в будущей жизни без этой способности трудно обойтись. Умение обманывать и понимать, что другие могут обмануть, необходимо в соревновательных играх (шахматы, футбол), оно может понадобиться и в бизнесе (сохранение корпоративной тайны), и в политике (дипломатия). Да и в детском возрасте, как показывают исследования, умение обманывать является признаком интеллекта. Недавно американские психологи Тальвар и Ли провели исследование детей в возрасте от 3 до 8 лет, в котором ребенок обещал не нарушать определенное правило. В отсутствие взрослого 82% детей нарушили правило и 64% последних солгали взрослому, скрыв факт нарушения. Последующие тесты показали, что дети, которые более склонны к обману, обладают рядом преимуществ в интеллектуальном развитии по сравнению с детьми, не обманувшими взрослого. Так, обманщики продемонстрировали более высокий уровень понимания того, что другой человек может ошибаться и действовать в соответствии с ошибочными представлениями о реальности. Обманщики проявили более высокий уровень произвольного поведения, то есть способности подчиняться инструкции в задачах, не требующих морального поведения (например, говорить «ночь» если им покажут картинку с нарисованным на ней солнцем, и «день» если на картинке нарисована луна).

Как это ни парадоксально, но способность ребенка к обману важна и для морального развития детей, так как она подготавливает почву для появления добровольного морального поведения. Если у ребенка нет возможности обмануть других безнаказанно, то его моральное поведение будет иметь вынужденный характер условного рефлекса и не будет отличаться от поведения дрессированного животного. Напротив, если ребенок понимает, что он может безнаказанно обмануть но добровольно выбирает сказать правду, то такое поведение будет иметь не характер условного рефлекса, а характер деятельности, то есть добровольного желания действовать и жить в соответствии с нормами морали. Если моральная мотивация ребенка основана на рефлексах, а не на деятельности, то во взрослом возрасте рефлексы могут ослабнуть, что приведет человека к склонности тайно нарушать моральные нормы, если нарушение остается недоказуемым. Наконец, если ребенок не научится обманывать, сможет ли он приспособиться к жизни в обществе, где многое построено на обмане и требует социального интеллекта.

Что же такое социальный интеллект? Социальный интеллект – это способность человека понимать интересы и намерения партнера по общению и использовать такое понимание в целях ненасильственного преодоления сопротивления партнера в тех ситуациях, когда интересы индивида и партнера не совпадают. Понятно, что такое определение, включает и возможность обмана – целенаправленного введения партнера в заблуждение. Таким образом, возникает вопрос, совместимы ли социальный интеллект и мораль. Иными словами, можно ли обманывать других с целью достижения определенного результата и при этом оставаться, в своих глазах и глазах общества, моральным человеком?

На первый взгляд, ответ кажется очевидным: да, можно, если результат, который достигается таким образом, служит интересам общества. Как я уже говорил, обманные действия применимы на войне, в борьбе с террористами, разного рода соревновательных играх (шахматы, футбол). В медицине безнадежно больного человека могут ввести в заблуждение с целью смягчить его уход из жизни. Все эти проявления социального интеллекта не противоречат морали, поскольку обман тут оправдан моральными интересами спасения и блага людей. Такие проявления социального интеллекта (назовем их «позитивным обманом») отличаются от «макиаввеллизма» – обмана с целью достижения корыстных эгоистических целей: власти, богатства, самоутверждения и т. п. Однако позитивный обман представляет собой чисто «внешнюю» форму совмещения социального интеллекта и морали по принципу «воды и масла», или «лучше бы нет, но если нет другого выхода, то да». Хотя и оправданный высшей целью, обман остается обманом и противоречит библейской максиме «не обмани». При позитивном обмане достигается именно совмещение, но не единство, социального интеллекта и морали.

Существует, однако, и другая, более глубокая форма совмещения социального интеллекта и морали, которая образует их общий генетический корень и единство. Я возьму на себя смелость утверждать, что детский обман и есть та уникальная форма социального интеллекта, которая не противоречит морали.

Исследования показывают, что уже в возрасте 2-х лет дети демонстрируют некоторые предпосылки моральных чувств. Эмоциональные реакции (типа тревожности) в ответ на нарушение определенных запретов могут приобретаться в довольно раннем возрасте путем подкрепления. Однако эти эмоциональные реакции принципиально не отличаются от выученных эмоциональных реакций животных. Напротив, внутренняя моральная мотивация может возникнуть только тогда, когда ребенок имеет возможность свободно выбирать между преследованием своих личных интересов за счет нарушения моральных норм, и соблюдением моральных норм за счет добровольного отказа от личных интересов.

Возникает вопрос: при каких условиях ситуации свободного морального выбора складываются в реальной жизни детей? Очевидно, ситуация свободного морального выбора должна включать по крайней мере три компонента: (1) ребенок знает о существовании запретов и моральных норм и ожидает наказания за их нарушение (например, что нарушать запреты родителей и обманывать плохо и за это последует наказание), (2) личный интерес побуждает ребенка нарушить данные нормы (например, ребенку очень хочется выпить кока-колы, пить которую ему запретили родители), и (3) ребенок видит для себя возможность нарушить запрет и в то же время скрыть этот факт от других путем обмана (скажем, выпить баночку кока-колы, когда родители отвлечены разговором с гостями, а на вопрос родителей о том, что он пил – ответить, что пил фанту).

Важно подчеркнуть, что свободный моральный выбор невозможен, если ребенок не может нарушить моральную норму и в то же время создать у других людей впечатление что он ее не нарушал. В реальной жизни ребенка раннего и дошкольного возраста, в большинстве ситуаций морального конфликта выполняются только условия (1) и (2). Что же касается условия (3), то возможность создать более или менее правдоподобную обманную историю и заставить других поверить в нее является достаточно редкой. Дети дошкольного возраста редко остаются без внешнего наблюдения, и в большинстве случаев нарушения моральных норм оставляют видимые следы и легко «раскрываются» взрослыми.

Однако с возрастом постоянный внешний контроль за поведением ребенка ослабевает и малыш все чаще встречается с ситуациями, в которых можно безнаказанно обмануть. Обычно дети знакомятся с такими ситуациями, наблюдая за другими детьми или героями книг и фильмов, которым удается нарушить запреты более сильных героев и успешно их обмануть, сообщив им обманные истории. На основе этих наблюдений ребенок осознает, что и для него открыта возможность поступить так же. Успешно обманув один раз, впоследствии ребенок будет делать это более уверенно и часто. Чем более умелым обманщиком становится ребенок, тем шире становится пространство свободного морального выбора. Поэтому, как это ни странно, но не будет преувеличением сказать, что именно используя свой новоприобретенный социальный интеллект ребенок создает свое пространство свободного морального выбора и моральной ответственности.

Таким образом, изначально позитивный образ себя «для других» («я хороший, послушный и честный») создается ребенком как щит против давления со стороны общества. С другой стороны, “приватный” образ себя «для себя» («я нарушитель и обманщик») не рассматривается ребенком как что-то негативное, плохое. Повторю, что в социальной ситуации, в которой находится дошкольник и младший школьник, соотношение сил (право и возможность контролировать и наказывать) смещено с сторону взрослых, и применение социального интеллекта в форме создания обманных историй является единственным доступным ребенку средством защитить свои интересы не вступая в открытый конфликт со взрослыми. Такое “неравенство сил” между ребенком и взрослым, а также то, что создание и использование обманных историй необходимо для возникновения пространства свободного выбора и последующего морального развития, является моральным оправданием детского обмана в этом возрасте. Как это ни парадоксально, но диалектика взаимодействия социального интеллекта и морального развития такова, что само применение ребенком социального интеллекта в форме обмана взрослых заслуживает снисхождения. Почему? Да потому, что в конечном итоге работает на нравственное развитие.

«Так что же, спросит читатель, следует игнорировать детские обманы?» Конечно нет, нарушения моральных норм ребенком в любом возрасте должно осуждаться взрослыми, если эти нарушения выходят на поверхность. Но если ребенку кажется, что его обман не заметили, не следует спешить с осуждением. И даже очевидное нарушение лучше всего осуждать словами и по возможности мягко. «И до какого-же возраста?» – спросите вы. До того возраста, когда станет очевидно, что ваше мягкое отношение к моральным проступкам ребенка, вкупе с осуждением этих проступков, не принесет результата, положительного или отрицательного. Если ваша доброта окажет свое действие – ребенок примет свой позитивный образ «внутрь своего сознания» и нарушения прекратятся. Если же не окажет – то будет ясно, что ребенок встал на путь прагматической «двойной» морали, и его моральные проступки заслуживают таких же санкций, как и проступки взрослых. Обычно вопрос решается в возрасте 12-13 лет, но допустимы широкие вариации.

Итак, развитие способности к обману – палка о двух концах. Эта способность направляет ребенка по пути развития прагматической нравственности. Воспитание «прагматических моралистов» – людей с двойной моралью – задача относительно простая. Оно происходит автоматически – общество само изобретает средства внешнего контроля за поведением таких индивидов, что заставляет этих людей соблюдать моральные нормы, а часто и умело маскироваться под истинно нравственную личность. А вот воспитание подлинно нравственного человека – дело непростое. Ясно одно – нельзя заставить ребенка выбрать путь подлинной нравственности. Нельзя принудить его принять «позитивный образ себя» не в качестве защиты от наказания, а в качестве руководства к действию. А вот сделать так, чтобы этот позитивный образ себя стал для ребенка более привлекательным – можно. И для этого есть только один путь – дать ребенку понять, почувствовать, что для нас он и созданный им позитивный образ себя – одно и то же. Сначала мы, взрослые, должны поверить в то, что малыш честен и добр. Пусть мы знаем, что пока это не так, но тут важно не знание, а вера. Поверим в это – и постепенно в это может поверить и ребенок.

«Ну а в чем будет выражаться наша вера в ребенка?» – спросит читатель. Отвечу – не в «лекциях» , не в разговорах. В доверительном бескорыстном общении с ребенком. В каких бы формах это общение ни выражалось: прощении проступков, доверии каких-то важных домашних дел, совместных играх и других способах дать ребенку понять на деле, а не на словах, что мы воспринимаем его как равного и доверяем ему. Самое трудное состоит в том, что такое общение может продолжаться долго и не приносить желаемых результатов.

Но вот наступает момент – и происходит удивительное. Бескорыстное общение, которое «течет» к малышу со стороны близких взрослых, дает, наконец, свой эффект. Возникают первые формы, зачатки бескорыстного морального поведения. Поведения, основанного на нравственной самооценке. В недрах прагматической морали зарождается и растет мораль бескорыстная. Отделяясь от первой, она образует свой – сначала маленький, а затем все более полноводный – ручеек.