Путь стрельбы

Потом я чуть встряхнула плечи, типа расслабляя руки перед стрельбой, и с надеждой в голосе попросила:

– Ну хотя бы перышки-то есть?

Первый секунду посмотрел на отмороженное веселье у меня в глазах. Потом отшагнул от рыжей и бросил второму:

– Валим.

Повернулся и пошёл напряжённой походкой. Второй удивлённо обернулся. Бросил на меня испуганный взгляд и побежал за первым.

Я проводила их взглядом и посмотрела на рыжую. Та, пошмыргивая, ответила таким же изучающее-внимательным. Я, продолжая паясничать, сделала за спиной движение, будто убираю пистолет за пояс. Поправила куртку и неторопливо убежала. В смешанных чувствах.

С одной стороны, очень надеялась, что это – всё. Конец прокрутки мыслеформы, не докрученной на кухне. А с другой стороны – плющило очень странным чувством. Очень странным и непривычным. В чем-то даже стыдным.

В общем, под этим изучающее-внимательным взглядом рыжей мелькнуло чувство, что я – сказочный принц, который спас красавицу от чудовищ. И теперь должен… даже не знаю, что. В сказке принцу – понятно, что: уволочь в замок, трахнуть десяток раз и выдать замуж за старого конюха, если вдруг не царевна с пол-царством в приданном. А вот что делать мне в реале – не знала. И побежала я от этого незнания.

И да. Наверное, надо ещё по честному пояснить по поводу «красавица». По честному описать первое мгновенное впечатление. Иначе будет не вполне понятно, почему я дальше не вела себя.

Я была довольна своим футляром. Но после снов, после получения той реальности, где нас – четверо, я не задумалась, а просто поняла, что буду рожать. И вот тут у меня начало проскакивать чувство зависти к молодым плотно сбитым бабам с третьим размером. И заодно пришло понимание, что во мне мало того нечто, что даёт домашнее тепло и уют. И где-то полуподсознательно мне показалось, что такие вот тёплые и уютные – рыжие. Как муж Лёня.

Вот эта рыжая деваха не была моделькой или раскрасавицей. Но офигительно была похожа на недокормленную Лёнину младшую сестру. Иными словами – на то, чем я бы хотела быть и чего мне не хватало.

В общем, я побежала. И от мыслеформы, и от рыжей.

Но через пяток секунд за спиной раздалось топанье. Рыжая догнала, когда я выбежала на дорожку. Пристроилась рядом, шумно дыша.

Я – продолжила бежать, изо всех сил делая вид, что её нет и мне пофиг.

А она, чуть отдышавшись, брякнула такое, что паранойя взревела от чувства подставы и мне призадумалось, ушла ли я от тёть Лены или всё ещё там под глубоким гипнозом.

Она – брякнула:

– Слыш, сестрёнка! У тебя вписки до утра не будет?

Я чуть не споткнулась от такого. Раздражённо скривилась, и продолжила делать вид, что её нет. Рыжая, очень грустно и безнадёжно – аж пробило на жалость, – сказала:

– Ну, или хоть в падик пусти, а то задубею.

Меня разозлило, что она пробила меня на жалость, и я надела маску отбивки от разводки:

– Я чё, на лохушку-терпилу похожа? Нарика тянуть на вписку, чтоб по утру с вынесенной хатой проснуться? От и пись-ка пожалуйста.

Рыжая с каким-то осторожным обиженным отчаяньем полукрикнула:

– Я не наркоманка!

Я скептически неверяще цыкнула. Рыжая, так же осторожно-азартно:

– Да блин… ну давай наперегонки до конца дорожки! – кивает на ворота парка в паре сотен метров.

Я хмыкнула, стиснула зубы и начала ускоряться.

Сквозь ворота, я само собой, пробежала первой.

На стоянке у входа стояли заведённые тонированные «Жигули». И я сбавила, и начала высматривать по сторонам этих двоих, которые чудовища.

И поскольку крутила головой, заметила, как поменялось лицо Рыжей при виде «Жигулей». Сначала – паника, потом – обречённая угрюмость. И вот от этой обречённой угрюмости меня снова нахлобучило жалостью, что я – не принц и у меня нет замка.

Вообще от парка я бы пошла, а не побежала. Если бы не «Жигули». Но тут пришлось сделать вид, что я люблю бегать и побежать по тропинке к углу квартала. Рыжая, хрипя и булькая, пристроилась в спину.

«Жигули» – тронулись и поехали по дороге к тому же углу квартала. Видимо, отслеживая рыжую и, возможно, меня.

Так что, добежав до домов, я забежала на дорожку впритык к дому, забежала за угол и приготовилась присесть за палисадник, как поймаю свой рыжий хвост.

Рыжая выскочила из-за угла, шумно хрипя. У меня мелькнула мысль, что сейчас резкой остановкой могу сорвать ей дыхалку и вообще убить. Но – поймала её, левой рукой зажав рот, а правой обняв, как в танце. Поймала – и присела, утягивая за собой вниз, присесть за палисадник.

Присели. На корточки. Лицом друг к другу. Наверное, уперлись бы коленями друг другу в животы, но я ещё в присяде вниз стремительно отодвинулась.

Ну, знаете, есть такая не очень понятная современной науке штука. Называется «биохимия». Этим «биохимия» объясняют ситуацию, когда два человека внезапно вспыхивают друг к другу неземной страстью. Ловят получасовые оргазмы, начинают кончать от лёгких обнимашек и всё такое.

В общем, я про неё читала в Вики. И знала, теоретически, что это за хренью меня жахнуло от прикосновения к рыжей. Но напугало оно меня сильно. Вот это ощущение, что она – реально тёплая, уютная и просто кусок нежного спокойствия, которого мне очень надо, меня напугало. Особенно – в сочетании с ощущением, что ей реально сложно по жизни, и если я не помогу – её вот-вот затопчут и сломают в угрюмую терпилу.

Так что я просто отпрыгнула от неё на метр. Мы пяток секунд подышали, а потом во двор заехали «Жигули». Проскочили ко второму подъезду, встали.

Я, не вставая, гусиным шагом уползла за угол, поднялась, и тихонечко побежала в кусты через дорогу. Рыжая – за мной.

В общем, мы молча, неспешной рысью вернулись к парку и пробежались до моего квартала.

Я не знаю… разумом я надеялась, что рыжая – отстанет и вся эта хрень просто закончиться. Что мне не надо будет решать, что с ней делать. Не надо будет решаться вписать её на ночь… и, наверное, просидеть ночь в кабинете, борясь с желанием спать с ней в охапку. Ну или как-то ещё её иметь.

Но – она не отстала.

И надо было… что-то делать.

Я перешла на шаг. Она – тоже. Отдышалась пару секунд и выплюнула сквозь хрипы:

– Я! Не! Наркоманка!

Я, с трудом удерживая на лице бетон, холодно отцедила:

– Верю. Но мне пох.

Я прошла ещё несколько шагов и свернула к попавшемуся подъезду. Не своему, само собой. Встала на крыльце. Повернулась к рыжей. Вопросительно задрала бровь, изобразив брезгливое недоумение. Рыжая метнула взгляд на лицо, не заглянув в глаза, уронила в землю. Её лицо потекло в безнадёжную угрюмость. Она тяжко, отчаянно прошептала:

– Слушай, ну пожалуйста. Доделай доброе дело. Пусти в падик до утра, чтоб не задубеть. И дай сто рублей на проезд. Они у меня сумку отжали, а у меня всё – там.

Рыжая вздохнула и начала поднимать взгляд. Я – успела отвести глаза вверх, чтобы не сталкиваться с ней взглядом. Знала, что если столкнёмся взглядами – сорвусь. То ли накинусь на неё и вцеплюсь, как кошка в ветку. То ли разревусь от боли, что она ломает мне все привычки и шаблоны, а я не могу себе позволить сломаться.

Рыжая, посмотрев на моё бетонное лицо и пустой взгляд, бросила отчаянно-безнадёжно: