Оскар

ИДИ СЮДА. НАМ НАДО ПОГОВОРИТЬ. СЕРЬЕЗНО ПОГОВОРИТЬ.

Оскар знал, что придется стоять возле ненавистного стула замершим зайчиком, сонно хлопать глазами, трястись от холода, выслушивая пьяный бред.

В такие часы дядя становился необузданно грозным.

На самом деле, Миша был трус и подкаблучник, но в угаре превращался в разгневанного тирана. Да, он крут и не слаб. Это cлужило возмещением за те вещи, которых он не имел, и иметь не мог – власть над женой, деньги, нормальная работа.

Оскар стоял в одних трусах и майке и старался не поднимать глаз от пола, боковым зрением наблюдая раскачивающуюся тень на стене, которая сидела на своем теневом троне в проходе между «кухней» и комнатой.

– Что молчишь, выблядок?

Дядя Миша похоронил бычок в переполненной пепельнице.

– Видишь? – он показал мальчику тяжелую зловонную штуку из стекла, где мучительно дымилась недобитая «Прима».

Оскар снизу и сбоку, кинул взгляд в запавшие глаза и с усилием кивнул, стараясь не стучать зубами.

– А, знаешь, что я могу переебать ею тебе по башке?

Оскару очень страшно. Приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы не заплакать. У него дрожат коленки. Стучат зубы. Что он может сделать? Ведь Оскару всего семь с половиной лет.

Дяде нравится страх в глазах салабона. И то, как пацан побледнел, даже губы белые. Ему хорошо – внутри все становится на место. Хотя бы на время.

Слушая абракадабру дяди, Оскар старался занять себя хоть чем-нибудь, лишь бы отвлечься от стояния на одном месте, от которого затекали ноги. Разглядывал половицы, веселенькие натюрморты в клеенке стола, обои с узором, напоминавшим раздавленных червей…

На время он нашел мнимое успокоение в пересчете червяков. По вертикали и горизонтали, сверху вниз и наискосок. Но недели через три, уже решительно нечего было пересчитывать и не на что положить глаз.

И однажды, во время очередного «ночного допроса» Оскар придумал игру.

К заднику шифоньера, прямо над столиком, где они питались, тетя Валя прикнопила календарь с репродукцией картины Шишкина «Рожь».

Оскар представлял, как лежит среди обилия упругих колосьев, смотрит в синее небо, с удовольствием вдыхает ароматы травы, васильков и колокольчиков. Колышутся стебли, лоб обдувает мягкий ветерок. Светит солнце, не пахнет табачищем, никто не кричит, и нет водки.

Мир сновидений превратился в реальность.

Оскар сотворил этот мир из лучших воспоминаний, заветных желаний, сладких снов.

Со временем, расширил и благоустроил, как мог. Появилась живность: высоко в небе пели жаворонки, Оскар их в глаза никогда не видел, но почему-то был уверен, что это именно они; жужжали трудолюбивые пчелы, танцевали бабочки, звенели кузнечики, невидимый дятел стучал по дереву.

Он знал, что это иллюзия, что рано или поздно придется возвращаться туда, где все идет кувырком, но пока ему было хорошо, и суровая действительность не волновала.

Игра-видение помогала продержаться до тех пор, когда дядей овладевала пьяная дремота, и он ронял голову на грудь, сгорбившись, словно станционный извозчик на козлах в ожидании литерного поезда.

Про эти ночи Оскар никому не рассказывал. В мальчишеских кодексах чести слово «ябеда» котировалось еще хуже, чем очкарик. Да и не в этом было дело.

Он не подозревал, что существует какая-то другая, лучшая жизнь.

Его ведь никто не бил, даже пальцем не трогал. Правда, в «свободные» ночи Оскара стали посещать кошмары, куда помимо прочих пугалок, вплетался скрежет зубов дяди Миши, заставляя мальчика покрываться мурашками. Но сны не явь. Их можно забыть.

Оскар обрел тайное место, куда кроме него никто не мог проникнуть.

Он вошел туда, едва ему исполнилось семь лет, а вернулся накануне своего одиннадцатилетия. Когда дядя умер.

Отравился дихлорэтаном.

Тетя принесла жидкость с работы для хозяйственных нужд – она отлично отъедала пятна на одежде. Маясь, с очередного похмела, дядя умудрился найти чекушку с раствором и выпить.

Оскар слышал, как тетя Валя кому-то рассказывала на похоронах; препарат считался настолько токсичным, что после использования дихлорэтана химики не выливали его в раковину, а в специальной колбе закапывали в землю.

Необъяснимый ночной призрак, властвовавший над жизнью Оскара три года, через три дня вдруг оказался под землей. Вот такие дела.

Мальчик не знал, радоваться или горевать. Не смотря ни на что, Оскар успел привязаться к дяде и даже полюбить странной любовью, какой можно любить гремучую змею в благодарность за то, что она вас не укусила.

Днями дядя Миша оставался мертвым. Но с наступлением ночи вновь подкрадывался к Оскару с пепельницей в руках, скрипя зубами.

2

Оскар вздрогнул всем телом как отряхивающаяся собака, огляделся по сторонам, пытаясь понять, где он и посмотрел на руку.

Из порезанного запястья прохладная кровь уже не текла, а сочилась.

Оскар положил скальпель в аптечку и взял моток пластыря. Держа рулон в правой руке, зубами отодрал край, приклеил ленту к левому запястью, обмотал пару раз. Зубами оторвал пластырь. Поднял перевязанную руку, чтобы произошел отток крови.

Туман в глазах рассеялся, злые пульсы в голове затихли.

Он вернулся в себя.

Надо признать, это становилось с каждым годом труднее. Его сознание медленно, но неуклонно раздваивалось. Или расстраивалось. Словно музыкальный инструмент, на котором долго играли. Все, кому не лень.

Невидимая дверь разума закрывалась. Опускалась с ржавым скрипом ворот средневекового замка, а он в это время беззаботно прогуливался в тенистых аллеях за его пределами. Оскар подозревал, что в один пасмурный день или дымчатый вечер, не сможет вернуться до закрытия и останется в СТРАНЕ СЪЕХАВШИХ КРЫШ навсегда.

В голове Оскара возникла ассоциация.

Он – самолет, выскочивший из эпицентра грозового фронта. Его потрепала стихия, но, в конце – концов, все обошлось. На этот раз. Где-то в облаках осталась турбулентность, тошнота, паника. Лайнер приземлился, взревел напоследок тормозными двигателями и застыл в благословенной тишине.

Оскару даже послышался голос стюардессы: «Уважаемые пассажиры! Рейс №722 Боль – Приход – Отходняк завершен. Мы произвели посадку в аэропорту города Облегченье. Спасибо, что летели нашей авиакомпанией!».

Раненая рука слабо пульсировала.

Он поводил плечами, словно проверяя, не разучился ли двигаться, и обнаружил, что тело подчинялось уже гораздо лучше. Голова еще побаливала, но острая боль исчезла, сменившись медленными тягучими толчками в висках. Оскар закрыл глаза, снял очки, потер переносицу; он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим – так всегда бывало после «приступов».

Пар на время выпущен, пора приниматься за дело.

Он открыл глаза.

В зеркале заднего обзора увидел бледное лицо. Какое-то время смотрел на него с любопытством человека, увидевшего в озере чужое отражение. Привычное, или хотя бы узнаваемое выражение не спешило отобразиться в зеркале. Если бы кто-то сейчас посмотрел на Оскара со стороны, то, наверное, принял за умственно отсталого – настолько пустой и вялой была его физиономия. Оскар попытался изобразить улыбку. Получилась гримаса клоуна, потрясенного своим гротескным видом.

Он взглянул на часы, вмонтированные в панель.