Альманах «Истоки». Выпуск 15

Именно в этих условиях оказались новоявленные москвичи, которых по большому счету никто не ждал и не собирался помогать им в новом, фактически враждебном, мире. Все попытки отца Серафимы как-то устроится на работу оканчивались крахом. Дельцы новой формации сразу определяли в нём провинциала, а, значит, потенциальную жертву со всеми вытекающими отсюда последствиями. После нескольких попыток найти хорошую работу он неизменно наталкивался на нечистоплотных работодателей или просто на аферистов. Устав искать приличное место, он стал подрабатывать в различных забегаловках, работая за похлёбку и кусок чёрствого хлеба, который отдавал своей дочери со словами: «Кушай, доченька, кушай, скоро твой папочка найдёт новую хорошую работу и тогда принесёт тебе большую шоколадку».

– Ты любишь «Аленку?» – со слезами в голосе спрашивал он и, не дожидаясь ответа, говорил. – Знаю любишь. Помнишь, как в прошлый Новый год я дарил тебе эту шоколадку и как ты рада была её съесть?

– Помню, папа, хорошо помню, очень вкусная была шоколадка, – обнимая колени отца и сдерживая слезы, отвечала дочь и, помолчав, добавляла. – А хлебушек я съем вместе с картошкой, вкуснее будет.

– Съешь, доченька, съешь, а я пойду прилягу, устал что-то.

– Ты что же только и заработал на кусок хлеба? – вступала в разговор Варвара Афанасьевна. – А, может быть, ты весь день болтался по Москве, потом выпросил у сердобольной бабки этот кусок и принёс домой? Видел в коридоре несколько ящиков картошки и два кочана капусты? Это твои родственнички привезли, спасибо им, а то при таком муже уже давно бы сдохли от голода. В Туле у них наверняка своё хозяйство, могли бы и курочку добавить, для Симы, видишь, какая она худенькая, считай кожа да кости. А, ладно, Бог с ними, спасибо и за то, что привезли, – она низко кланялась в сторону двери и уходила на общую кухню, где в это время варила обед говорливая соседка, с которой за чашкой чая обсуждали последние столичные новости в мире искусств. Эта соседка когда-то, как и Варвара Афанасьевна, мечтала о музыкальной карьере флейтистки, но хроническая ангина и последующие осложнения поставили крест на её мечтах.

Кроме Аксаковых в квартире проживало ещё три семьи, что делало невозможным для Серафимы внеклассные занятия со скрипкой, приходилось дополнительно заниматься в школе. После трехчасовых дополнительных занятий Серафима, идя домой, от истощения иногда теряла сознание. Тогда мать, если это было зимой, растирала её лицо снегом, вела домой, и отпаивала сладким чаем. Эти голодные обмороки, вечное ощущение голода отразились на её здоровье и навсегда оставили тяжёлый след в её жизни. Уже потом, будучи взрослой она часто сравнивала эти детские годы с Ленинградскими блокадниками.

Криминальная обстановка в эти годы в столице была крайне напряженной, то и дело по телевизору сообщали о пропавших детях и поэтому Варвара Афанасьевна ежедневно провожала дочь в музыкальную школу, каждый раз наставляя её:

– Запомни, Сима, ты должна учиться только на отлично.

В свободное время она пыталась найти такую работу, которую бы могла выполнять в промежутках между занятиями, но все её попытки терпели неудачу. Каждый раз, потеряв надежду найти подходящую работу, она поздно вечером ложилась в постель и предавалась мечтам, в которых её любимая дочь на очередном конкурсе имени Чайковского становится лауреатом, ей предлагают сольные вступления в концертных залах Европы, и она, её мать, становится продюсером знаменитой скрипачки.

Однажды, придя в Гнесинку за дочерью, Варвару Афанасьевну встретила седовласая, в строгом деловом костюме женщина и представилась:

– Я заместитель директора Лариса Федосеевна. Скажите, ваша дочь нормально питается?

– Конечно, нормально, а что? – опешила Варвара Афанасьевна.

– У вашей дочери сегодня был голодный обморок. Поймите, уроки игры на скрипке требуют много эмоциональной и физической нагрузки, не каждый выдерживает это, ваша дочь очень талантлива, но очень слаба, и может так случится, что мы будем вынуждены отчислить её по состоянию здоровья.

Где мать достала деньги, Серафима не спрашивала, но после этой встречи по утрам она выпивала стакан сметаны, съедала тарелку овсяной каши, забирала с собой бутерброд с колбасой и только после этого отправлялась в школу. Так продолжалось почти месяц, в результате Серафиму перестали мучить приступы головокружения и голода. Однако это продолжалось недолго, вскоре всё вернулось на круги своя, снова картошка с капустой, изредка мясной супчик, а по праздникам к ним добавлялся домашний торт.

От постоянного недоедания, её мышцы ослабли, понизился жизненный тонус, а очень большие эмоциональные и физические нагрузки привели к тому, что к пятнадцати годам Серафима стала чувствовать боли в спине, начали мучить поясничные прострелы, из-за чего порой не могла наклониться, чтобы натянуть обувь. К весне стало ещё хуже у Серафимы начались сильнейшие боли в левой руке отчего ей приходилось перевязывать руку платком, подвешивать её к груди. В таком состоянии, превозмогая сильнейшую боль она смогла успешно сдать очередной экзамен и после этих нечеловеческих усилий она уже не могла держать скрипку.

– Мама, я не могу идти в школу, у меня сильно болит левая рука, – однажды утром заявила Серафима и уткнулась в подушку.

– Что? – не поняла Варвара Афанасьевна. – Что значит не могу идти в школу?

– У меня болит рука, – крикнула Серафима.

– Ничего у тебя не болит, не выдумывай, заниматься не хочешь, так я тебя заставлю, дрянь!

– Рукой шевельнуть не могу, больно, мне надо в больницу, – всхлипнула Серафима.

– Сколько раз я тебе говорила – делай зарядку, а ты всё отлынивала, а теперь заявляешь, что рука болит. Думаешь я буду тебя лечить? Не буду, делай зарядку и всё само собой пройдёт. А теперь поднимайся и марш в школу! – сдёргивая одеяло с дочери, категорическим тоном заявила Варвара Афанасьевна.

После этой сцены для Серафимы началась настоящая школа жизни, она к своему удивлению узнала, что её здоровье зависит только от неё самой, что никто не вечен и с этим надо считаться, но, главное, что не укладывалось в её головке – она в таком состоянии, по большому счёту, не нужна своим родителям. Это чудовищное открытие она сделала из обрывков родительских разговоров, когда мать однажды заявила отцу:

– Ты знаешь, что с этим заболеванием никто или почти никто не возвращается к игре на скрипке. Господи, мы стольким пожертвовали ради неё, и на тебе, возись теперь с калекой.

Более того, во взглядах и словах матери всё чаще стало проскальзывать раздражение, а порой, как Серафиме казалось, скрытая ненависть. Она стала задаваться вопросом. почему она вызывает такое сильное, граничащее с ненавистью, раздражение и, только повзрослев, поняла – она не оправдала фантастических надежд своей матери. И всё-таки, по настоянию школьной учительницы Варваре Афанасьевне пришлось обратиться к неврологу местной поликлиники, который поставил диагноз – остеохондроз и прописал консервативное лечение и прекращение занятий в школе. После детального обследования был поставлен окончательный диагноз, который хоронил слабую надежду на возврат к прежней жизни – паравертебральный болевой синдром левого локтевого сустава. На деле рука болела во время игры немного ниже локтя, ближе к кисти, совершенно не давая нажимать пальцами на струны. Виновником этих болей, по мнению врачей, являлся зажатый нерв в позвоночнике.

Но тут в судьбу Серафимы вмешались родители отца, бабушка Марина и дедушка Антон. Однажды приехав в гости, они, увидев свою внучку, ужаснулись – перед ними предстала измождённая, изнурённая болезнью, впавшая в беспросветную тоску, одинокая девочка, терзаемая виной за то, что не оправдала связанных с ней надежд.

Будучи по профессии педиатром, бабушка Марина без лишних слов, поняла весь трагизм положения, в котором оказалась внучка, и увезла её к себе, в Тулу. Уже через два дня Серафима оказалась в местной лечебнице, где в течении месяца прошла курс физиотерапии и фармакологии, после чего рука практически перестала болеть, но до возвращения в школу было ещё далеко.

Как-то, глядя на грустное лицо внучки, бабушка Марина рассказала историю одного из самых знаменитых скрипачей ХХ века Иегуди Менухина в тридцать лет настигла та же проблема, но он усилием воли, страстным желанием вернуться к игре на скрипке, преодолел свою хворь и вернулся на сцену. Этот незамысловатый рассказ о великом артисте, о котором она слышала со школьной скамьи, воодушевил Серафиму, и она сказала себе – если Менухин смог вернуться, значит, и я смогу. Так начался изнурительный курс реабилитации, что позволило через некоторое время вернуть левой руке почти прежнюю беглость.

Наконец, настал момент, когда врачи дали Серафиме разрешение вернуться к скрипке. Первое прикосновение отдалось дикими болями, сердце сжалось от испуга, что ей не суждено больше играть. Но тут же после некоторого раздумья, Серафима решила изменить положение рук и позы, и тут же почувствовала значительное облегчение, что позволило ей приступить к занятиям в выпускном классе. Однако она слишком рано поверила в своё излечение и за три недели до государственных экзаменов у неё отказала рука во второй раз. Снова курс физиотерапии и симптомы удалось снять и выйти на выпускные экзамены и на вступительные экзамены в Академию искусств.

Будучи студенткой, Серафима постоянно искала такие позы и такое расположение пальцев на грифе скрипки, которые бы позволяли безболезненно играть более двух часов. Она пришла к выводу, что в позе скрипача важна не только общая картина, но и детали, однако руководствоваться при этом необходимо целесообразностью, то есть не допускать зажимов, добиваться максимальной естественности, удобства и легкости.

Через год Серафима освоила самый сложный репертуар, А исполнение на конкурсе имени Чайковского, а затем на заключительном концерте в Большом зале Консерватории одного из самых сложных произведений скрипичного репертуара – концерта Бартока, стало её победой над болезнью, исполнением её заветной мечты и открыло дорогу в музыкальный мир России.

Этой победой Серафима доказала, что для неё нет такой силы, которая бы помешала ей заниматься любимым делом и побеждать!

Высоковск, 2017.

Поэзия

Андрей Ивонин

Импрессионисты

Май. Цветение сирени.
Пахнет свежестью земля.
Небо, солнце, свет и тени,
маки, крыши, тополя.
Ранним утром на пленэре,
взяв этюдник и мольберт,
в Буживале и в Аньере
или в Эксе, например,
за фиксацией мгновений,
чтобы только бы успеть
ворох новых впечатлений
на холсте запечатлеть.
Ощутить их в полной мере
поспешим скорей сюда!
Здесь, друзья, в Ла Гренуйере
плещет золотом вода.
Здесь, как музы на Парнасе,
женщины – лови момент!
У мамаши Клэр в запасе
есть кальвадос и абсент.
Ярче день, и небо ближе.
Аржантёй и Пти-Женвиль.
Ведь отсюда до Парижа
лишь каких-то восемь миль.
Полчаса всего лишь тряски.
Рельсы, шпалы, поезда.
Только кисти, только краски.
Только солнце и вода.
Облака глядятся в окна.