Альманах «Истоки». Выпуск 15

По раскисшим дорогам стучат ретивые копыта.
Это дождь барабанит мне на ухо без перерыва:
ничего не забыто, прости, ничего не забыто.

«Никто и ни в чём не виноват…»

Никто и ни в чём не виноват.
Как Джотто и Пикассо —
мы в разных системах координат,
шкалах глубин и высот,
где условные Кеплер и Птолемей
неравный ведут отсчёт.
Где линия жизни моя твоей
ни разу не пересечёт.

«Сочащиеся сумерки из пор…»

Сочащиеся сумерки из пор
пустынных улиц. Фонари и те
бессильны в этой схватке. Старый двор
почти неузнаваем в темноте,
заполнившей вселенную на треть,
где кольца дыма и вина глоток —
как средство впасть в анабиоз, и лишь
сощурен глаз, пытаясь рассмотреть
над головой нависший потолок,
фактуру стен и очертанье крыш
на фоне прохудившихся небес,
торгующих дождём из-под полы.
И, шлёпая по лужам, под навес
спешит прохожий. Сдвинуты столы
ночных кафе. И ливень льёт в окно
и превращает в хлябь земную твердь.
Ты с этой непогодой заодно.
И сердце камнем падает на дно
колодца, чьё название – не смерть
ещё, но боль. И за окном темно
как в омуте. И легче умереть.

Мой путь

Произнесу перед Творцом: за свет и краски дня
спасибо матери с отцом, зачали что меня.
Спасибо близким и родным, со мной делившим кров,
что мне глаза не выел дым и жар чужих костров.
Спасибо им, кто уберёг от стали и свинца,
за то, что я узлы дорог распутал до конца.
Чтоб вовремя успеть свернуть от благовидной лжи,
я выбрал самый долгий путь. Он был длинною в жизнь.
Спасибо всем, кто помогал мне этот путь пройти.
Спасибо тем, кто согревал меня на том пути.
И пусть простит меня мой Бог, что, выбившись из сил,
я сделать большего не смог, о главном не спросил.
Но всё, что не успею я, в моей стезе земной,
успеет сделать за меня тот, кто идёт за мной.

День

Ветер ставни трепал,
и гремели всю ночь водостоки.
Дождь хлестал, словно плетью,
по стёклам, карнизам и крышам.
Всё утихло вдали.
Облака поднимаются выше.
Высыхает асфальт.
Занимается день на востоке.
Шумно лязгает цепью,
тяжёлый вращается ворот.
Продирает глаза,
просыпается каменный город.
Из рассеянной тьмы
проступают деревья и зданья.
Фонари и дома
принимают свои очертанья.
Просыпаются жители города,
сна разрывая объятья.
Из постелей встают,
надевают костюмы и платья.
В ванных комнатах долго стоят,
ловят воду горстями.
Бутерброды на завтрак жуют
пополам с новостями.
Обжигаясь, пьют чай или кофе
и усмиряя зевоту,
торопливо выходят за дверь
и идут на работу.
В отражении мутных витрин,
преломляясь, дрожат силуэты.
Едут в душных вагонах метро,
читают газеты.
Разбегаются, сходятся,
движутся в тесном потоке.
Поднимается пар от земли,
занимается день на востоке.
Там, на небе, взошедшее солнце
дымится оплавленной пулей.
Просыпается город,
гудит потревоженный улей.
Из предместий, из спальных районов,
с задворок, с окраин