Девственность

А сегодня нужно дочитать роман. Это был текст, который, помню, читал в юности – «Слушай песню ветра». Может, не самая великая книга, но она оживляла воспоминания. Да и нравилась мне до сих пор, взять только линию выдуманного писателя, у которого рассказчик учится мастерству.

Читал, потом готовил есть. Видимо, случайно включил вайфай, и электронная книга, не спросив разрешения, обновилась. По глупости недавно я купил себе «Киндл», не изучив вопрос. Винить тут некого, кроме себя – нужно прочесть тысячу отзывов, если не хочешь, чтобы реальность тебя изнасиловала. Оказалось, что на «Киндл» просто так не закинуть тексты ни фб2, ни епаб: нужно установить дополнительную программу, откалибровать, так сказать, файлы, и только потом ты сможешь что-то читать. Но я справился, спокойно воспринял, что это часть реальности, которую нужно преодолеть. Калибратор почему-то копировал книги так, что они сохранялись в двух экземплярах, и приходилось убирать одного из близнецов-файлов. Но сейчас, с обновлением, возникла новая проблема. С первой проблемой я разобрался. Нашел, закинул те романы из далекой юности, которые сейчас требовались мне.

До обновления ты мог нажать на циферку над словом, которое требует разъяснения – пройти в конец книги по сноске и тут же вернуться на исходное место, чтобы продолжить чтение. Но эти председатели говна из «Амазона», видимо, совсем упоролись, и с обновлением возможность вернуться в исходное место исчезла. Вместо нее теперь красовался возврат к содержанию, в раздел Библиотека. Несколько часов изучения инструкции, попыток откатить прошивку, многочисленные сбросы, а также создание нового аккаунта на «Амазон» ничего не дали.

– Ты сука, ты блядь, ты мразь, ты тварь. Я понимаю, что я должен с тобой сделать, но не сделаю этого. Вся эта энергия, эта темная сила, которую вы, гниды, те, кто делает такие устройства, поднимаете со дна моей души, либо будет направлена на вас, либо трансформируется в созидательное творчество.

Мне хотелось позвонить кому-то. Я даже набрал своего приятеля, который живет здесь рядом и с которым мы пишем песни. Но тут же сбросил. Что я мог ему сказать? «Привет, Сева. Я хочу разъебать электронную книгу, потому что новая прошивка – это ад. А еще я очень одинок и хочу любви, но не понимаю, как до нее дорасти». – А Сева бы ответил: «Ты старше меня на три года, Женя, и сам знаешь, что хуй я в чем преуспел, только двоих детей сделал от разных женщин, но сам постоянно в агонии от мыслей, что смерть заберет меня раньше, чем я поумнею! Обнял, брат!»

В одежде лег под одеяло, пытаясь плакать, но выходило только злобное рычание. Мне одиноко, блядь, одиноко нахуй, и сам я в этом виноват.

Мне позвонили из «Икеа». Извинились, сказали, что деньги вернут, а с «Деловыми линиями» разберутся. Я не верил своим ушам.

– Спасибо, вы спасли мою жизнь.

Вышел на улицу, прогуляться по деревне. Настал вечер, турнички ждали меня. Подтянулся одиннадцать раз и сказал:

– Спасибо, дорогие шведы. Вы очень обходительны, спасибо-спасибо! Ничего о вас не знаю, только то, что живете вы на Балтийском море и убиваете себя почем зря. Но меня-то спасли. Спасибо.

Ой, это не вы! Не вы убиваете себя! Я спутал Швейцарию и Швецию, ну не идиот ли? Похоже, у меня слабоумие. Похоже, я расист!

Единственный швед, которого я вспомнил, – актер Дольф Лунгрен (чья карьера взлетела после того, как он сыграл Ивана Драго, противника Рокки Бальбоа, Сибирского быка). В принципе, даже если они кончают с собой реже, чем мы, русские, Дольф вполне может быть в зоне риска. Я представил, как он, еще не старик, но уже перезрелый мачо и пьяница, печально и благородно машет мне своей огромной рукой с другой стороны материка: хоть уже и занес ногу со скалы над холодными и неспокойными водами Балтики, но все еще морально помогающий другим людям. Его пытливый взгляд еще секунду направлен в объектив камеры, но вот кадр снят. Дольф отворачивает свое не умеющее улыбаться лицо обратно в бездну; ничего вокруг больше нет, только он – и пустота.

* * *

Последний раз я видел Элеонору в Москве десять лет назад. Было пять утра, я ехал на работу в офис, находившийся на дальней «Кунцевской». В вагоне метро почти никого не было. В состоянии полусна заметил, как она вошла в вагон, сонная и нездоровая с виду. Элеонора не стала садиться, просто стояла и смотрела на дверное стекло, туда, где надпись «Не прислоняться» летит через тьму тоннеля, прорезаемую трубками, проводами и черточками. То мне казалось, что это Элеонора, то казалось, что это не она. Стеснялся подойти, засыпал и просыпался, когда объявляли очередную станцию.

Когда понял, что следующая – моя, прошел и встал рядом, теперь точно стало понятно, что это – Элеонора.

– Привет, – сказал я или даже не сказал, а просто подумал.

Протянул руку, ладонью к ней, она ответила. Была поздняя осень, время и без того сонное, я какое-то время соприкасался с маленькой рукой Элеоноры в перчатке.

Она так ничего и не сказала, и я вышел. Еще повернулся, когда двери закрылись, последний раз отделив Элеонору от меня, а взгляд ее так ничего и не выражал, я даже не понял, узнала она меня или нет, ни улыбки, ничего, никакого признака, никакого ответа. Но не было у меня беспокойства в то утро, только апатия. Ведь и я тоже не улыбнулся, не обнял ее, скорее, продолжал спать. А она спасла меня за пару лет до этого, и, может быть, ей теперь самой нужна была помощь. Кажется, мне всегда было известно, что она умрет раньше. Первая – умрет первой.

Секундочку.

А как же Тумас Транстремер? У меня даже его книга стихов лежит на подоконнике, притом в оригинале – ее мне прислала слушательница репа, проживающая в Швеции. Ведь я даже пытался учить шведский язык в начале 2019. Врубал записи чтений стихов Транстремера, открывал оригинал в одной вкладке и в другой перевод, выписывал слова, произносил стихи за Транстремером, и мой мозг погружался в мрачно-романтические галлюцинации. Еще я тогда пытался учить французский, немного немецкий и целыми днями дрочил гитару. Друзья, у которых я жил, и те, с которыми переписывался в то время, заподозрили неладное, когда я перестал спать. Так и стали подкармливать меня нейролептиками.

Ну их, этих шведов.

* * *

Сегодня ночью приснился кошмар, но не испугал меня. Это был какой-то мрачный сюжет с огромным количеством насилия, и смертельного, и приводящего к инвалидности. Например, мою спутницу (по ощущениям, эту героиню будто играли несколько европейских актрис по очереди, с каждой монтажной склейкой лицо менялось) избили настолько, что она лишилась глаз. Их ошметки были размазаны по лицу, но она скорее злобно рычала, чем была в отчаянии. Сперва я был внутри, в кошмаре, был героем и переживал все как участник, пытаясь оказать сопротивление злу, воплощенному в жестоком маньяке-антагонисте. Но я действовал хладнокровно, переживая события как тяжелую службу, которую тем не менее принял. К концу сна все это переместилось в маленький телевизор с выпуклым экраном, стоящий в пустой комнате на табурете. Меня уже не было, а если был, то как растворенный в воздухе наблюдатель. Воздух в комнате – вот кем был я. Таков мир, с этим бессмысленным злом. Неужели ничего и никогда не изменить? Когда проснулся, не было и тени страха, лишь задумчивый паралич.

Немного погуглил по ключевым образам сна. Среди прочего бреда нашел такую трактовку: неуверенность в себе, одиночество, страх жить реальной жизнью. Наверное, все так и есть.

С тех пор, как я сходил к Чудо-деду и вслух заявил о своем решении (можно с прописной буквы: Решение!), чувствую себя очень одиноким.

II

Дошел до Чудо-деда, и расхотелось писать прозу. Ей на смену пришли дни овощного существования. Спал часов по двенадцать. Толком не помню, как написал несколько стихов и смонтировал ряд видосов. Будто зомби был занят этим. Успевал только делать текущие дела (удаленно), которые и делами-то не назвать: отправил файлы в типографию, повысил свою бывшую любовницу до сотрудницы. Теперь она управляет моим книжным издательством в Москве, пока я лениво распоряжаюсь через «Телеграм».

Только вчера стало хорошо. Благодаря, видимо, тому, что начал практиковать интервальное голодание. Появилась энергия, и сперва было непонятно, что с ней делать. Прежде подышать кислородом, потом возвращаться к творчеству. С утра решился дойти до края острова, до одного мыса. Так я оказался на местном кладбище, где мне встретились пять собак. Некоторые лаяли и бегали вокруг, норовя укусить, оставшимся было плевать. Я поднял руки, чем заставил их сосредоточиться. Сказал жестко, но без агрессии:

– Коллеги! Я вас не знаю и знать не желаю. Считайте, что я – один из покойников. Кто подойдет близко, получит по морде. По ебалу, проще говоря. Вкурили?

Собаки перестали лаять и пропустили меня к обрыву. Сзади – материк, спереди – океан и точки грузовых судов. Если вы не понимаете себя, горячо рекомендую добраться сюда или любого другого моря в это время года. Осеннее море расскажет вам все, что нужно знать о вас самих.

Я решил, что моим коленям необходимо авокадо и кокосовое масло. Что ж, вот и цель: сесть в маршрутку, доехать до города, зайти в магазин, погулять по центральной набережной. Набке, как говорят местные.

Напротив меня в дороге сидела девочка-подросток, которая спала и одновременно жевала жвачку. Ее голова почти падала то влево, то вправо, но возвращалась на место – девочка держала все под контролем, и челюсти работали как надо. Да, башка замирала в паре сантиметров от плеч соседей, с тем чтобы вернуться в исходное положение. Один раз, не просыпаясь, девочка даже надула пузырь. Сейчас в основном жуют без страсти, а в моем детстве жвачка была настоящим праздником и культом: «Турбо», «Бомбибом», «Лав из». Вкладыши, дырявые желудки. На мои семь лет бабушка подарила семь жвачек. Я сделал из них слоеный пирог и засунул в пасть.

– Даже ни с кем не поделишься? – удивилась бабушка.

– Не додумался, прости!

– Я-то что прости. Вон с Лешей поделишься, может?

Тогда я достал изо рта пожеванную массу, промыл под краном, скорее чтобы удобнее было разделить без липких слюней, чем из гигиенических соображений, и выдал сводному брату (на четыре с половиной года старше). Он с благодарностью взял, пихнул в пасть, у него и мысли не возникло, чтобы побрезговать таким даром. Чавкали на пару несколько часов.

Мы проехали грунтовку, и я достал электронную книгу. Все равно качало, но я вцепился в прибор, представив, что снимаю видео на ходу. Все-таки опытный оператор без проблем стабилизирует данную ситуацию. Но тут меня взбесил еще один момент: после режима сна книга иногда переставала показывать прогресс чтения.

Это были дневники Фаулза, самое начало (притом что я не читал его романов), но, сходив по первой же сноске, не смог вернуться обратно. Слово «Подж» было помечено циферкой. Что такое? Имя, или духовный сан, или же какое-то сокращенное ругательство, ставшее прозвищем человека? Не прочитав пояснений, нажал кнопочку назад, чтобы проверить. В надежде на чудо, что удобство навигации вернется в мир моего чтения. Нет. Выбросило в главное меню. Эта книга должна быть уничтожена. Не дневники Фаулза, но устройство, с которого я их читаю. «Киндл» явно пытается меня убить.

Обида пронзила целиком, и всю оставшуюся часть поездки приходилось сдерживаться, чтобы не выбежать из маршрутки и не начать долбить свой ебук о первую попавшуюся остановку. Но на конечной, встроившись в поток высираемых маршруткой человечков, уже расплачиваясь (как тут принято – на выходе), успокоился.

Дальний Восток – не место для решившего сэкономить на еде. Упаковка из двух авокадо сорта хасс обошлась почти в четыре сотни. В Калининграде ровно в два раза дешевле, вот вам и разлет цен. Чтобы получить небольшую скидку, украл несколько диетических батончиков. На набережной не спеша съел все, и было очень хорошо. В последнем батончике, правда, попалась косточка – решил впредь не связываться с этой маркой. Наверное, третий был лишним, в этом ли смысл неудачи?

Я реально стал ощущать, что моим больным коленям становится лучше от авокадо и 16-часовых промежутков без еды. Ребята, завтра я еще кокосовое масло куплю! Будете как новые! У меня все записано, я знаю, что теперь надо есть. Экстра верджин, чтобы вернуть вам девственность.

Перелез через перила на бетонный волнорез – сделать снимок рыбака. С пятого раза получился хороший кадр, кажется, он подойдет для обложки сингла из двух песен: призрак и катехон. Черная фигурка с удочкой в дождевике, маленькая, как персонажи фильмов Дэни Вильнева, наедине с этой реальностью, зажатая между двух бесконечностей: моря и густого облачного неба.

Выбравшись обратно на набережную, почувствовал счастье творческой удачи; как вдруг вспомнил про «Киндл». Ждать я больше не мог, достал из рюкзака электронную книгу, подошел к какому-то каменному постаменту:

– Хочешь меня выебать, сука? – спросил сквозь зубы и сильно шваркнул книгой о край.

Прохожий парень сзади икнул и сказал:

– В курсе, он реально меня испугал!

– Пойдем, пойдем отсюда, – ответила ему спутница.

Местные часто так говорят: «в курсе» – без всякого смысла, а еще очень часто – «получается». У Вероники, королевы «Приусов», бывало, в одном предложении что-то получалось два-три раза. Ладно, с книгой ничего не произошло. Ни царапины, ни следов удара, никаких последствий. Экран не треснул, она включилась как ни в чем не бывало. Я сел на лавочку, порылся в меню, нашел способ опять включить прогресс чтения, после чего немного почитал и пошел на остановку. Буду привыкать, буду учиться смирению. Все-таки это настоящее волшебство, что с книгой ничего не случилось, значит, нам уготована долгая совместная жизнь.

Это был срыв, но не совсем запой – скажем, полузапой продолжением почти две недели. В течение дня я держался, а вечерами пил. Лето было очень жаркое, но я не мог пользоваться кондиционером, дышать высушенным воздухом было ново и вызывало кашель, поэтому потел и летел от слабого к крепкому. Каждый день звонил режиссер Максим из Москвы, но когда у них еще было утро, мне уже тяжело было прикидываться трезвым. В какой-то момент он все-таки уговорил меня сниматься. Что-то щелкнуло во мне, и я понял, что на крючке. Может, тут моя пьянка и помогла ему в найме.

В тот разговор я смотрел в окно на закат над сопками, а Максим пересказывал новую версию сценария. «Тезисно, – говорил я, – будь краток». – «Хорошо, хорошо», – отвечал он. Но все равно не мог остановиться, пока не проговорит каждую сцену. В довесок он еще прислал видео с мест, где будут проходить съемки. Якутия, золотодобывающий завод; фрагменты нового мира – и еще съемки с лодки в море Лаптевых. Нам предстоит побывать на новейших территориях для меня. Ему нужен был мой и только мой лик в этих локациях. В конце рассказа персонаж остается один, без семьи, на маленьком острове, в маленьком заброшенном маяке. На острие смертельной агонии. Отец покончил с собой, брат утонул. Мне (герою) остались только видения.