Невыдуманные истории от Жоры Пенкина

– Лейтенант, это в ваших же интересах.

Жора стряхнул мыло с рук, обтер их об трусы и, подойдя к старлею, протянул ему руку.

– Привет механизаторам, чего хотел?

– Да вот, думал, сразу тебе морду начистить или дать время исправиться, – не подавая руки, сквозь зубы процедил старлей.

Жора слегка опешил от такого приветствия, однако, не смутившись, поинтересовался, учитывая нетрезвый вид собеседника: «А у самого морда не треснет?»

– Если у меня не получится, другие помогут, – усмехнулся визави, – ты что офицерское звание позоришь, мудак?

– Не понял. Я вроде с похмелья на службу не выхожу и от работы не бегаю, – намекая на коллег по службе, ответил Пенкин.

– Вот за это тебе бы слова никто не сказал. Ты что, офуел, свои исподние стирать, да еще в расположении части?

– Так воняет же уже. Я две недели без бани, а третьей сменки нет. Что мне делать прикажешь? Тут же нет прачечной.

– Ты дурак или прикидываешься?

Жора стоял, как пыльным мешком по голове огретый, ничего не соображая.

– Ну, тогда гляди как это делается, ботаник, – усмехнулся Козырев.

Он огляделся вокруг и рявкнул проходящему мимо солдату: «Воин, ко мне!»

Тот подбежал и, приложив руку к пилотке, представился: «Рядовой Цырелманов Жерше».

– Какая рота?

– Вторая!

– Так тебя сам Бог велел напрячь сегодня. Пенкин, он же из твоей роты. Значит так, тазик видишь с бельем?

– Так точно!

– Времени тебе сорок пять минут, потом приходишь с выстиранным и отжатым как следует бельем и отдаешь его лейтенанту Пенкину. В каком вагончике ты живешь? – повернулся он к Жоре.

– В пятом. Второй отсек.

– Вот, туда и принесешь. Все понял?

– Так точно, – поднял солдат на него свои бурятские черные глаза, сверкавшие на неподвижном, как маска, темном, почти коричневом лице.

– Ну, вот и славно. Время пошло.

Рядовой Цырелманов схватил тазик и рысью удалился от офицерской палатки.

Жора, соблюдая субординацию, когда боец удалился, решил высказать Козыреву все, что у него накипело за эти несколько минут.

– Послушайте, уважаемый, а вам не кажется, что вы ведете себя недопустимо. Это ведь воин Советской Армии, а не негр с плантации из книжки про хижину дяди Тома?

– Это хорошо, что ты в детстве книжек начитался, для замполита не вредно. Сам-то не видишь, что мы от негров той поры мало чем отличаемся? Родной стране понадобились тысячи бесплатных рабочих рук, да еще порой в тех местах, куда Макар телят не гонял, вон БАМ затеяли, который зеки перед войной не достроили. Кто туда поедет? Комсомольцы-добровольцы? Едут на 2—3 месяца летом студенты в стройотряды, да еще процентов десять, тех, кому жить негде, кто купился на посулы вербовщиков, да талон на покупку «Лады» после двух лет рабского труда и свинячьих условий жизни. А где других взять? При правлении дедушки Джугашвили вопрос решали просто, а теперь, где столько врагов народа наловить? А что на Западе скажут? Вот и придумали желдорвойска расширить – простенько и без затей, пусть вкалывают за деньги, равные бутылке водки в месяц.

– Он же не обязан мое исподнее стирать.

– Офицер приказал, значит, обязан. Не нравится, должен выполнить, а после уже обжаловать его в письменном виде.

– А не боишься, что твои мысли начальству не понравятся?

– Так кто не дурак – так же думает, а дурак не думает, но чувствует так же. Да и не пойдешь ты стучать. Я к тебе уже почти месяц присматриваюсь. Ты не из тех. Ты интеллегентик в погонах, тебе западло. А теперь запомни: мы фактически такие же рабы. На военнослужащих Конституция не распространяется. Нам только платят немного побольше, чтобы мы надсмотрщиками были хорошими. Будешь хорошо служить, станешь надсмотрщиком над надсмотрщиками. Мы – элита. Коли начальство не озаботилось, как устроить наш быт, мы его устраиваем сами, доступными средствами. Короче, если еще раз узнаем, что стираешь сам белье, устроим темную и отбиздим всей офицерской командой.

Он бросил окурок, плюнул смачно рядом с Пенкиным и скрылся в палатке, откуда слышался звон стаканов и шлепанье карт об стол.

«Во, блин, попал, – подумал Жора, – и что теперь делать?»

Пока он размышлял, придя к себе в вагончик, в дверь постучали. На пороге стоял рядовой Цырелманов с тазиком в руках. В нем лежало туго отжатое чистое Жорино белье.

– Поставь на пол. Постой, – тормознул его лейтенант Пенкин, когда солдат хотел выйти из комнаты. Тот повернулся и, казалось, потемнел лицом еще больше, ожидая, похоже, новых приказаний.

– Возьми за работу, – протянул офицер ему рублевую монету с Лениным на реверсе. Бурят недоверчиво взглянул на командира и спрятал ее в кармане солдатской куртки.

– Ты не в обиде?

– Никак нет, товарищ лейтенант, – улыбнулся тот, – спасибо. За четыре субботы я на ваших кальсонах больше заработаю, чем на строительстве железной дороги за месяц.

– Ты только не рассказывай никому.

– Зачем рассказывай, – пожал тот плечами, – тогда отберут.

– Как это отберут?

– Ты офицер, тебе не понять. Дадут в морду и отберут. Я пойду, а то вечер уже, а мне еще две пары сапог вычистить надо и две хэбешки подшить дедам. Бесплатно, – добавил он, усмехнувшись.

– Как две хэбешки? Почему?

– Молодых мало прислали. Их на всех «стариков» не хватает.

Цырелманов убежал, а лейтенант задумался о жизни.

Через три дня, наконец, в роте появился ее командир, старший лейтенант Ступаков, которого заштопали в окружном госпитале и вернули в строй. Прислали вскоре еще одного лейтенанта, призванного с гражданки, которого назначили командиром взвода. Один день поездил Пенкин со своим командиром Ступаковым по объектам, тот оценил выполненные работы и выслушал рассказ о всех бедах, свалившихся на голову ротного замполита.

– Ничего, с субботы вернешься к своей воспитательной работе.

Однако, мы предполагаем, а Господь Бог располагает. До Пенкина дошел слух, что в батальон пришла из Киевского корпуса телеграмма с требованием всех офицеров, призванных на два года, откомандировать в Чернигов, в учебный полк желдорвойск, для улучшения офицерской подготовки. Прошел слух, поскольку под роспись с телеграммой нужно было ознакомить этих офицеров, а также выдать деньги и проездные документы. Начальство, как узнал Пенкин, этого делать не хотело. Распорядился «замылить» документ сам командир части, который несколько дней назад прибыл в батальон. Совсем уничтожить распоряжение он, естественно не мог, а вот не знакомить с ним неделю тех, кому нужно было уезжать, можно было попытаться. Задумка простая, как батон за двенадцать копеек.

Пенкина вызвали в штаб, однако вместо телеграммы ему дали график, чтобы расписаться за предстоящее дежурство по части в предстоящее воскресенье. Тут он понял, что график графиком, а кому заступать на дежурство, решает начальник штаба. Выходя из кабинета после того, как услышал от него в очередной раз, «чтоб служба медом не казалась», он обратил внимание в прихожей вагончика на доносящийся из-за соседней двери резкий голос комбата, беседовавшего с замполитом.

– На хрена Пенкина-то отправлять? Он месяц продержался, не запил, истерики не закатил и план дает. Считай, прописку прошел. А отправим, кем будем дыры затыкать?