Харбин

– Вишь как на морозе-т дух сохраняется?

– Ага!

– Давно такова не едал?

– Так с лета!

– А как же летом? Летом она сырая! Разве што в расколо?тку?..

– А я и не помню…

Иннокентий вернулся и опустил на пол солдатский сидор, сидор бя?кнул и мягко осел широкими, как у бабы, боками.

– Неужто всё отдашь?

– Не жалко. Контра ушла, а нам из Балаганска ещё привезут.

– А чё в Балаганске?

– Когда белые сюда подходить стали, так наши все склады? и другое важное, всё в Балаганск отвезли… двести вёрст.

Мишка поднял за лямки сидор, тряхнул, и тот снова бякнул, полный патронов.

– Ну вот! – сказал он, не отрывая глаз от сидора. – А рыбу забирайте.

На лавке зашевелился мужик в папахе:

– Это кто тут такой добрый?

– Ты чё, Петрович? Не спится тебе! – повернулся к нему Четвертаков.

– Как тут спать? Вы всё балабоните да балабоните. Эт хто? – кивнул он подбородком в сторону Мишки.

– Знакомец мой с Байкала, с того берега.

– И чё ему надо?

– Да вот, рыбы нам принёс, за патроны.

– А-а! Ну, энтого добра теперь не жалко! А ты, Серёга, пойди обойди дровяник дозором! – сказал он и с головой накрылся тулупом.

– Оставь его, Петрович! – Кешка обнюхивал рыбу. – Кого сейчас дозорить? А омулёк бравый! Пахнет как дома!

Мишка оглянулся, ища и не находя, где бы можно было присесть.

– Сам-т давно из дому? – спросил он и пододвинул ногою сидор поближе к себе.

– А как на Черемховских копях полыхнуло, так я туда и подался.

– А дома хто? На хозяйстве?

– Известно, Марья, кому же ещё!

– И чего она, одна управляется?

– А ей чего не управляться, как младшенького летом схоронили, так она с хозяйством и управляется. Сидит на печи, слёзы льёт да снасть чинит.

Так и не найдя, куда сесть, Мишка привалился плечом к стене, свернул кульком листовку, согнул козью ножку и ссыпал в неё из ладони табак.

– Ты, Серёга, не смотри на кружку-то, глотни, вмиг согреешься. – Мишка откинул дверцу буржуйки, вынул пальцами уголёк, положил на край и прикурил. – И как вы тутока революцию свою вершите, коли ма?йну продолба?ли? Рыба?лить не мешает? – Ему очень хотелось как можно скорее свалить сидор в кошёвку и дать маштаку вожжей, но это был бы непорядок: не выпить чаю, не выкурить цигарку и не завести «разговора».

Иннокентий взял самого большого омуля, оторвал ему голову и стал сдирать шкуру.

– Да поутру и собрались: майна недалече, жилка с крючком, как-никак, – он подмигнул Сереге, – всегда имеются, а там ко?нтра какая-то ошивается, ну я его…

– И срезал?

– А чё ж на него, смотреть?

Серёга держал горячую кружку в ладонях.

– А я говорю – рыбачок!

Кешка оглянулся на парня:

– А ты бы сбегал и проверил? Чё зря языком молоть?

– А чё зря пулять?

– А ну-ка, выйди на дозор, через полчаса доложишь! Ишь, распился тут, смотри, губу прижжёшь! Ну-ка, шоб я тебя не видел!

Серёга обиделся, вышел и хлопнул замороженной дверью так, что с потолка посыпался иней. Четвертаков неодобрительно хмыкнул в его сторону, а Мишка сделал последнюю затяжку.

– А скажика мне, Иннокентий, дальше как жить будем?

Иннокентий бросил недочищенного омуля, распрямился и потянулся всем телом:

– А так и будем. Мы своё дело сделали, белых в Байкал-море скинули, а дальше и в океан скинем…

– Ну с энтим понятно, а здесь-то што?

– Известное дело, новую жизнь сотворим!

– А каку?

– А кто его знает! Придумаем – у нас башковитых дово?ля!

Глава 6