Волчьи ворота

– Я ничего не боюсь! – проголосил Саша. – Ничего и никого! Но я бы предпочел перенести твой рекорд на более поздний срок! Когда и я буду готов. А не только ты.

Ефрем заерзал. Руль заблестел от пота его рук.

– Сказать по правде, я тоже не особо готов. Мне нужно лететь с перевала со скоростью сто сорок километров в час, и это при том, что всякий раз, когда мы здесь ездили, за рулем был отец.

Мороз пробежал по коже Саши от услышанного откровения. Дурное предчувствие охватило его, как волна сырого воздуха.

– Что? – пискнул он. – Ты никогда не ездил здесь за рулем?!

– Никогда, бро. И тем сыкотней мне от этой мысли, потому что я в себе не уверен.

– Так какого черта ты собираешься что-то вытворять, мать твою?! – выругался Балык. – Ты же угробишь нас обоих! А ну, немедленно выпусти меня! Езжай один, если тебе так угодно, а меня оставь на обочине! Дойду до Гайдука пешком.

– Успокойся, Балык, – Ефрем потрепал его по загривку.

– Не собираюсь я успокаиваться! – верещал Саша. – Мой батя называет этот перевал «кузней Дьявола»! Здесь уже погибли тысячи людей и еще тысячи ждет та же участь. И мы в том числе. Ефрем, если ты собираешься гнаться за смертью, то без меня!

Балык вздыбился. Грудь, уже в подростковом возрасте имеющая спортивные очертания, выдалась вперед. Его больше не удерживал ни ремень безопасности, ни собственные эмоции, коих он никогда не стыдился.

– Санек, – протянул Ефрем. Они подобрались вплотную к посту ДПС. Отсюда машины начинали разгоняться, потому что впереди были две свободные полосы для движения и никаких заторов из-за груженых КамАЗов. – Без тебя мой рекорд не имеет смысла. Мне нужен не только свидетель. Мне нужен человек, способный засечь время начала и конца маршрута. По-братски, Балык, не подводи. Умоляю тебя, – голос Ефрема менялся по мере того, как близилась стартовая линия.

По мнению Саши, она начиналась там, откуда склон перевала начинал прогибаться и открывать умопомрачительный вид на долину.

– Ефрем, ты идешь на страшный риск, – проговорил Балык, и носки его туфель уперлись в пол, точно притормаживая.

– Все будет хорошо, – заверил приятель, пребывая в таком волнении, что у него пересыхало горло и он был вынужден постоянно глотать. Руки его тряслись, сердце рвалось наружу, и ничто не помогало ему избавиться от предстартовой лихорадки, потому что пик перевала был слишком близок.

Балык, впервые с тех пор, как мать перестала силком тянуть его на воскресные службы, вспомнил о Боге и проговорил:

– Господи, помоги нам! – он сложил ладони и уже был готов прочитать придуманную на ходу молитву, но тут Ефрем пихнул его в бок и протянул секундомер:

– Засеки, бро. Осталось чуть-чуть.

Трясущимися пальцами Саша Балык нащупал кнопку.

Перед верхней точкой перевала Ефрем приостановился и спросил:

– Ты готов?

– Готов, – пропищал Саша, прикрывая глаза.

Он знал, что сейчас ему предстоит нечто похуже велогонок, но если они выживут, то историй хватит не на один месяц, а до окончания школы. Позади них раздался оглушительный клаксон. Тягач «вольво» наседал на кузов «тойоты», и водитель грузовика, удерживая машины от удара, крикнул что-то через открытое окно. Ефрем встрепенулся. Саша распахнул глаза и увидел спуск с перевала. Живот его тут же скрутило, но звуковой сигнал напирающего грузовика избавил его от желания закричать.

– Вперед! – скомандовал Ефрем, и машина с пробуксовкой сорвалась с места.

Чуть больше двух минут ужаса длились, как восемь часов каторги. Сашу то вжимало в сиденье, то выталкивало вбок, то бросало на приборную панель. Как он ни держался за ручку над дверью, как ни сковывал его ремень безопасности, силы тяготения и инерции не оставляли его в покое. Уже после нескольких перестроений с одной полосы движения на другую он чувствовал себя разбитым и обезвоженным, точно перешел пустыню. Что все это время происходило с Ефремом, он не знал. Глаза его уперлись в дорогу, и по мере того, как один изгиб менял другой, Саша либо вскрикивал, либо замирал, и лицо его то белело, то алело в зависимости от того, сколько времени он проводил без дыхания. Никогда прежде он не вспоминал Бога так часто, равно как и никогда прежде он не ездил по трассе так лихо.

Дорога была гладкой, как струна, из-за туч выглянуло солнце, ветер стих, и вроде бы Ефрему удавалось держать высокую скорость и лавировать в потоке, но было одно «но», с чем Сашин приятель сражался, как с врагом, и из-за чего сам Саша изредка прикрывал глаза, дабы не лишиться чувств до того, как секундомер нужно будет остановить. Камнем преткновения грозились стать другие участники движения: КамАЗы, занявшие всю правую полосу, и легковой транспорт, растянувшийся по левой. До поры до времени Ефрем удачно обходил помехи, перемещаясь то в один, то в другой ряд. Где-то на середине спуска он чуть не зацепил старую «шестерку», обгоняющую КамАЗ. Габаритная «тойота» пронеслась мимо, чиркнув по бамперу грузовой машины, и устремилась в свободное пространство, на котором Ефрем разогнался до сумасшедшей скорости в сто пятьдесят километров в час.

Саше казалось, что они летят и колеса внедорожника уже не сцепляются с асфальтом. Рекорд был налицо, и он уже не сомневался, что время, установленное предшественником Ефрема, они улучшат на треть, но за километр от Волчьих ворот их встретил затор, где тягачи, обгоняя друг друга, перекрыли обе полосы. Ефрем сжал руль и стал притормаживать. Саша увидел, как стрелка спидометра повалилась вниз. Тягачи поравнялись на предпоследнем изгибе дороги, и не было ни единого шанса обогнать их…

Неожиданно Ефрем выкрутил руль влево, пересек две сплошные линии и оказался на встречной полосе. Стрелка спидометра взлетела вверх. Ускорение оказалось столь взрывным, что Сашу откинуло на сиденье и секундомер чуть не вылетел у него из рук. Пыль поднялась с приборной панели и устлала лобовое стекло.

Несколько машин промелькнули мимо них, испуганно прижавшись к обочине. Послышались звуки клаксонов и крики водителей. За ревом двигателя Саша ничего не разобрал, но ему было ясно, что никто из участников движения не был доволен тем, что вытворяет Ефрем. Даже тягачи вдруг стали сторониться их и прижались друг к другу, как коровы к забору. Они поравнялись с грузовиками за секунду. Еще секунда ушла, чтобы их обойти, и когда Ефрем уже готовился уйти на свою полосу, на встречной появился «Соболь», водитель которого не обладал ни внимательностью, ни реакцией.

Саша увидел обезумевшие глаза, вряд ли принявшие «тойоту» за реальный объект. Заметно опоздав, «Соболь» взвизгнул тормозами и стал поворачиваться боком. Ефрем тоже нажал на тормоза и выкрутил руль, пытаясь проскочить в небольшой зазор между «Соболем» и тягачом. Раздался удар, похожий на хруст сухого дерева, и все перед Сашей завертелось, как самая быстрая карусель, какую он когда-либо видел в жизни. Его сознания коснулись страшные звуки. Что-то хрустело, что-то чавкало, что-то скрежетало и рвалось. Но слышал он их недолго. Последнее, что легло в его память, был запах серы. А потом все слилось, и в его голову больше никто не стучался.

Что-то звякнуло рядом с ним, словно монетка ударилась об асфальт. Тонкий раздражающий звук заставил Сашу проснуться. Мальчик открыл глаза. Он ничего не чувствовал, кроме того же запаха серы, зато хорошо видел свое окружение. Язык его не шевелился и запал так глубоко в горло, что Саша не мог вдохнуть. Руки и ноги онемели, и он не мог повернуть голову, чтобы проверить, на месте ли они вообще.

Впрочем, это было не самое худшее.

Боковым зрением Саша заметил странный объект, по габаритам напоминавший мелкое животное вроде собаки или лисы. Точнее рассмотреть он не мог из-за лобового стекла: после удара оно покрылось мелкими трещинами и утеряло прозрачность.

Саша напряг глазные яблоки, насколько позволяли силы, и попытался рассмотреть объект, не внушающий ему никого доверия. Со стороны водительского сидения стекло провалилось внутрь, образовав дыру с рваными краями. Саша заметил, что в дыру попадает предмет, похожий на рыболовную снасть. Неимоверным усилием он повернул голову влево и понял, что тонкий звук, выдернувший его из царства теней, исходил от крючка, который «объект» закидывал в салон разбитого автомобиля. Крючок стукался о приборную панель, отскакивал и исчезал в окне. Действие сопровождалось усердным кряхтением, вследствие чего Саша решил, что на капоте сидит поросенок.

Но кто закидывал крючок?

И тут, словно услышав его мысли, объект приблизился к окну и заглянул в салон.

Кровь застыла в жилах двенадцатилетнего мальчика при виде уродливого существа, успевшего не только бросить на него презрительный взгляд, но и осмеять им.

На существе была шляпа болотного цвета с широкими полями и высоким цилиндром, из-под которой торчал клок седых волос. Он частично прикрывал сморщенный лоб, а частично поддерживал шляпу, ибо, если бы его не было, цилиндр сел бы гораздо глубже и, вероятно, закрыл бы большую часть лица. Под густыми бровями горели два выпученных глаза. Нижние веки отекли и обвисли, придавая физиономии выражение злорадства и едкости. Широкий нос, совершенно не соответствующий пропорциям лица, топорщился, точно сук из дерева, и, когда существо втягивало воздух, можно было услышать клокотание и похрапывание.

Ехидная улыбка, с коей урод заглянул в проломленную часть окна, хорошенько встряхнула Сашу, и, пока мальчик соображал, что же увидел на самом деле, его кошмар успел скрыться и продолжить свое таинственное действие. Снова зазвенел крючок, только теперь он летел гораздо дальше. Звуки приобрели другой характер, и вскоре Саша стал слышать стоны. Очевидные, неразборчивые, но повторяющиеся каждый раз, когда крючок залетал в салон. Однажды крючок зацепился за что-то и нить натянулась. За стеклом послышалась возня. Урод затоптался на капоте, закряхтел, заскользил и вдруг обрушил оставшуюся часть стекла прямо в салон автомобиля.

Саша мог поклясться, что такой ужасный облик Господь никогда бы не дал человеку. Его мог нарисовать художник, пребывая в жутком бреду, или вытесать из камня скульптор, начитавшийся ужасов. Но никак не Господь. «Господь нас любит», – надеялся Саша.

На капоте сидел карлик. Обозленный за проваленную попытку, он схватился за нить и дернул так резко, что короткие ножки в высоких затертых сапогах не удержали его и опрокинули, как фарфоровую вазу. Но карлик тут же вскочил и, не обращая внимания на разбитое стекло и мальчика, со страхом взирающего на его действия, продолжил тянуть.

И тут Саша увидел совершенно необъяснимое.

Крючок угодил в Ефрема, но, вместо того чтобы стянуть с него футболку, зацепился за нечто незримое, но настолько сильное, что тело приятеля выгнулось радугой. Слабый свет стал пробиваться сквозь грудь Ефрема. Глаза его распахнулись, точно провожая в последний путь то, что всю жизнь принадлежало ему. С отчаянием Сашин приятель наблюдал за происходящим, будто желая вмешаться, но не имея на то никакой возможности.

Карлик потянул за нить и выдернул из Ефрема небольшой шар, горящий притягательным белым светом. Шар послушно проследовал по направлению нити, пока не очутился в черной сумке, где тут же померк, как задутая свеча. Карлик вытер использованный крючок и повернулся к Саше.

Мальчик взбрыкнул. Это было самое яростное движение его беспомощного тела, с тех пор как мир перестал вращаться перед ним. Стон сорвался с губ, когда он увидел, что карлик целится в него крючком. Он бы с радостью перекрестился, если бы его руки двигались, а если бы двигались ноги, незамедлительно выскочил бы из машины и побежал куда глаза глядят. Но Саша был парализован, только его веки хлопали и от страха по щекам катились слезы.

Тем временем карлик ухитрился раскрутить нить так, что Саша перестал ее видеть. Крючок сверкал в сумраке, нить преобразилась, и мальчик вздрогнул, когда что-то колкое воткнулось в его лоб и прицепилось, точно присоска к гладкому стеклу. Саша почувствовал, как лишается дыхания и тяжелеет, словно опускаясь на дно. Тело его свернулось улиткой, и, пусть боли он не ощущал, в его голове возникло убеждение, что из него что-то вытягивают.

«Нет!» – затрясся мальчик. Из его горла вырвался жалобный стон, и ветер тут же сдул его, как ветхий мусор.

Карлик потянул за нить. Саша услышал треск от натяжения. Сознание его помутнело. Дышать стало тяжелее. Он на мгновение почувствовал свои конечности, и ему показалось, что он достиг дна, на которое его опускали, и вот уже поднимается вверх, только не в телесной оболочке, а в виде пузыря…

Когда он открыл глаза, на месте уродливого карлика брезжил яркий электрический свет. Кто-то сказал:

– Очнулся!

Саша заморгал. Свет покинул один его глаз и переместился в другой.