Девочка без прошлого

– Но ты же все равно хочешь отвести меня назад в детский дом. Я тебе мешаю.

– Дело не в этом, – я упер кулаки в стол. – Дело в другом. Ты – не мой ребенок. Меня могут арестовать, если уличат в каких-либо несоответствиях. А их полно. Взять только одежду.

– А, если бы не было никаких несоответствий? Ты бы меня оставил?

– Может быть и оставил, – неуверенно произнес я. – Но несоответствия есть. Даже, если их не придумывать.

Несколько минут мы молчали. В доме точно навеки погрязла тишина. Когда такая тишина возникает после неоконченного диалога, между собеседниками становится мрачно. Я уже не надеялся разговорить девочку, и, наверное, мы бы так и уснули с открытыми глазами на кухонном столе, но тут она сказала:

– А еще мне кажется, что завтра случится… беда.

Я почувствовал, как по спине бегут мурашки, и поймал себя на мысли, что верю ей на слово.

Глава 4

Цементный завод

Цементный завод «Октябрь» был одним из старейших предприятий Новороссийска, и когда-то о его славе слагались легенды. Нынешние времена многое поменяли в его структуре, и теперь вместо легенд о славе ходили легенды о его скорой кончине. Пять лет назад, когда я устроился сюда на работу, дела у предприятия уже были плохи. Оборудование старело, затраты росли. Завод затягивало в долги, и честные трудолюбивые люди, изо дня в день отдававшие на работе силы и здоровье, изменить ситуацию не могли.

Когда приходит время перемен, влияние распространяется на всех. Без разницы, какую должность занимает человек и без разницы, насколько он глуп или умен. К две тысячи семнадцатому году все так и было. О закрытии завода говорили даже птицы, пролетающие над печными трубами, и еще с лета я начал думать, стоит ли ждать сокращения рабочих или уйти по собственному желанию. Вероятно, я бы прибегнул ко второму варианту, потому что не дорожил ни своей должностью, ни зарплатой, но, взвешивая все за и против, и толком не зная, куда идти дальше, я медлил и теплился надеждой, что вскоре все изменится к лучшему. А теплился я еще и тем, что у нас был замечательный коллектив с одним необычным руководителем. Все звали его Чарок.

Витек-Чарок. Человек-активист, рьяный, инициативный, заводной, решительный, бойкий. Можно еще долго перечислять, что умещалось в его многогранной личности, и что притягивало к нему весь завод, в том числе и паклю должностных лиц, для меня же Чарок был и остается лучшим душевным компаньоном. Человеком, с кем можно поговорить на любую тему, кто найдет в любой ситуации компромисс и кого не пугали никакие проблемы. А еще мне нравилось, как он рассуждал о женщинах. И надо заметить, что на теме женщин мы с ним и сдружились.

Чарок был женат четыре раза. От каждой жены имел по одному ребенку, и в то время, как любой потомственный разведенный мужчина выставляет виновной во всех грехах женщину, Чарок относился к этому совершенно иначе. Свои разводы он считал таким же достоянием, каким завод считает произведенный цемент. С детьми он регулярно виделся, и каким-то невероятным образом, сдружил их между собой, и даже изредка возил на футбол в Краснодар. Я представить не мог, какими качествами должен обладать человек, чтобы четыре раза жениться, четыре раза развестись, и по-прежнему оставаться в доверии у своих бывших жен.

Таким мог быть только Чарок. Худощавый, вечно небритый, в сером рабочем комбинезоне, в каком я впервые увидел его пять лет назад, и в каком он пребывал до сих пор – Чарок встречал каждого, кто проходил мимо мельниц. Живая улыбка, светящиеся глаза. Я заступал на смену, а он уже стоял на пороге цеха, откуда осуществлялось управление камнедробилками, и махал мне. Звал, чтобы я зашел на пару минут. Сам он не мог отлучаться из цеха, несмотря на то что работы там не было никакой. Только смотри на приборы и думай о своем. Конвейер никогда не останавливался. Дробилки надрывались, но сбоев не давали. Кроме того, за пультом управления всегда сидел оператор, но даже в таких условиях, Чарок предпочитал оставаться на месте и своими глазами следить за помолом горной породы. Вот такой он был руководитель.

Осенью две тысячи семнадцатого года ему должен был исполнится сорок один год.

Возвращаясь к теме женщин, я помню, что нашей первой встречей послужил эпизод, когда он спросил меня: «Ты здесь новенький?». Я сказал: «Да». И он продолжил: «Выглядишь так, будто тебя кто-то бросил». Вот тогда-то я и понял, что Чарок никогда не держал ничего в себе. Если ему хотелось что-то сказать, он говорил, и порой от него можно было услышать гораздо больше, чем увидеть в зеркале. Он читал людей, как открытую газету, и не было смысла что-то от него скрывать. Головой ли, сердцем – он все равно все узнает.

О том, почему я выглядел, как брошенный, я поведал Чарку в конце первой недели. У меня была подруга, но мы расстались. Я пережил прекрасную сказку с печальным концом, о чем по сей день, жалел. Мне было грустно и одиноко, потому что мысли о девушке никак не хотели меня покидать. Что еще можно добавить в такую историю? Чарок не заставил долго ждать ответ. Человек, женатый четыре раза и столько же разведенный, сказал:

– А если бы вы не расстались, стало бы лучше?

И тут я задумался. К двадцати семи годам у меня было две девушки. С одной я провел очень мало времени, с другой чуть подольше. В обоих случаях у нас ничего не сложилось, но что я почерпнул из своего опыта так это то, что любовь дьявольски коварна. И если для кого-то она воплощение цели и главная радость жизни, то для меня все состояло иначе. Любовь разочаровывает, когда понимаешь, что откат после нее гораздо сильнее, чем приятные чувства во время нее. Любовь – все равно что березовая хворостина – либо лупит, либо щекотит. Щекотку ты сразу забываешь, а синяки от ударов живут годами. В двадцать пять лет, после первого расставания, тех синяков было не много. Я отделался малой кровью, но уже тогда решил, что надо быть осторожнее. А вот Чарок со своей колокольни лишь усмехнулся, потому что для него, что любовь, что камни дробить – разницы не имело.

– Не знаю, – ответил я и, понимая, что врать товарищу бесполезно, продолжил: – У нас совсем все было плохо. Я ее ревновал. А она… Наверное, она меня не любила. Не было никаких чувств.

– О чем же ты жалеешь?

– О том, что упустил красивую девушку.

– Прям, такую красивую???

– Да.

– Значит, ты любил ее только… – тут он притормозил. – Потому что она была красивой? Я верно понял?

– Наверно, да.

– И за что же любить такую девушку, которая кроме, как внешностью, тебя ничем не цепляет?

– Она веселая… – сказал я. Больше ничего в голову не шло.

– А что тебе в ней не нравилось? – поинтересовался он. Чарок спрашивал исключительно те вещи, о коих я обычно рассуждал молча.

Когда любишь все сводится к тому, что ты пьян, слеп и сам себе ничего объяснить не можешь. Но проходит время и кое-какие вещи приобретают новые цвета. Порой они очень болезненны.

– Она была привязана к беспутной жизни. Отсюда и немалое количество парней, с кем она переспала. Конечно, это не мое дело, и прошлое есть прошлое и ворошить его не стоит, но кое-какие вещи для меня все-таки оставались важны. Она была слишком безропотна и напоминала стрекозу из басни Крылова. Жила одним днем, потому что завтра для нее не существовало. И мне это очень не нравилось. Очень…

После той беседы Чарок сказал, что тоска по прошлому сродни тоске по будущему. Чтобы не было ни того ни другого, надо было либо забыть о старом, либо не думать о новом. Так, по его мнению, должна складывать жизнь. Разумеется, я ему не поверил, но, когда я все же последовал его совету, произошло чудо. Мысли о прошлой подруге оставили меня. Грусть и печаль ушла, и я будто бы задышал полной грудью.

Где-то месяца через три после того случая мы обсуждали ту же тему, только ни о ком конкретно не говорили. Я выражал недоумение по поводу того, почему молодых девушек привлекают парни, у кого на лбу написано, что от него хорошего не ждать, но первое время он будет классным. У кого в кармане ничего, зато язык вертится, как веретено. От кого за версту веет лестью и притворством, хотя уверенности в своих силах не занимать. Этот список можно продолжать бесконечно, и Чарок меня остановил, чтобы сказать одну мудрую вещь.

– Ты же играл в футбол?

– Играл.

– А что в футболе важно?

– Команда.

– Команда! – сделал ударение он. – Посмотри со стороны на такую картину: бежит молодой резвый паренек. Обыгрывает одного, второго, третьего, обгоняет еще двух, и перед самыми воротами мяч выскакивает у него из-под ног и достается другой команде.

– Представил.

– А теперь представь другую картину: тот же паренек, только повзрослевший, опытный, бежит по тому же полю, с тем же мячом, только уже не так бодро, как раньше. Возраст отнимает силы, зато в голову закрадывается истина: он не один на поле. Рядом с ним десяток таких же ребят, с той же целью и с таким же рвением забить гол, как и у него. И вот он, вместо того чтобы кого-то обгонять и обыгрывать, отдает пас партнеру. А партнер другому партнеру, и так, сэкономив силы, они забивают гол.

– Ага, – кивнул я.

– Суть в том, что мы люди, – наконец, сказал Чарок. – И умнеем мы не сразу. Надо сначала загубить себя взамен на кратковременное удовольствие, а потом всю жизнь потратить на работу над ошибками.

«Неужели мир так устроен, – недоумевал я, – чтобы сделать правильный выбор, сначала необходимо ошибиться».

– И девушки такие же, – довершил он. – Глупые, потому что им хочется все и сразу. Но это проходит. Какие бы ошибки не совершали женщины, их все равно будут любить.

Сперва я не понял его слова, но вскоре до меня дошло: мужчины так же зависимы от женщин, как женщины от мужчин. Кто придумал эту взаимосвязь, хорошо поиздевался над людьми, потому как он создал то, что заставляет людей нервничать, но любить. Гениальный и никогда не затухающий механизм.

Можно еще долго перечислять наши разговоры, все они будут сводиться к одной сути. Я в чем-то кого-то обвинял, потому что чувствовал обиду или недопонимание, а Чарок объяснял мне суть, после чего на ту или иную ситуацию я смотрел совсем иначе. Проще. Без злобы и зависти. Чарок мог объяснить все. Его советы помогали жить, и, если у кого-то из нашего коллектива случалась проблема, мы бежали к нему, рассказывали все до последнего слова и зачастую получали грамотное решение.

В тот ноябрьский день, когда печальное осеннее солнце выглянуло из-за туч, я специально пришел на завод раньше своей смены, чтобы рассказать Чарку о девочке. Кроме него поделиться секретом я ни с кем не мог. А поделиться было необходимо, потому что внутри меня все горело, и я не знал, что делать.

Чарок слушал внимательно, не перебивая. Когда я закончил, он ответил:

– Значит, ты теперь в роле отца.

– Я эту роль не выбирал, – слова дались мне не легко. – И сейчас не знаю, что делать.