– Ты что ж, и впрямь полюбил девку? – строго спросил Свистунов.
– Полюбил, сильно полюбил! – признался Николенька.
– Эх, любовь, любовь! – вздохнул Свистунов. – Из-за нее ни зги не видать. И себя потерял и от людей отошел!
– Что же теперь делать? – спросил юнец, и в голосе его прозвучала искренняя сердечная боль. – Как найти ее? Санкт-Петербург велик, ищи песчинку в море!
– А ты у своего Филатки спроси! Он из духовных и нравы этих бестий досконально знает! Эй, Филатка! – позвал Свистунов.
Дьячок насторожился.
– Послушай, церковная крыса, где нам отыскать Аленушку?
Филатка почесал в затылке.
– Монашку? – догадался он. – Известно где: на то и курица, чтобы в курятнике жить, а монашествующая девка – в монастыре. А какой монастырь в Санкт-Петербурге для инокинь? Известно какой! Новодевичий…
– Видишь! – похвалил Свистунов. – Рыбак рыбака чует издалека. Эй, погоняй в монастырь!
– Пощадите, батюшка! – взмолился Филатка. – Сами в грех по уши завязли и меня с собой в адскую пучину ткнете!
– Гони коней! – прикрикнул поручик, и коляска понеслась к Московской заставе.
Филатка оказался прав, и час этот был удачным для Демидова. Оставив карету у монастырских ворот, гвардейцы прошли за ограду. По дорожке к церкви шла бледная и скучная Аленушка.
Завидев Николеньку, она вспыхнула, глаза ее озарились радостью, но тут же, спохватившись, смущенно потупила взор.
– Аленушка! – вскричал Николенька. – Мы весь Санкт-Петербург обрыскали, отыскивая тебя!
Она молча шла впереди, не поднимая головы. Гвардеец не отставал, страстно нашептывая:
– Жить не могу без тебя!
Она приостановилась, подняла на Демидова синие глаза. В них заблестели слезинки.
– Зачем смутили мою душу! – с тоской сказала она.
– Я хочу видеть и слышать тебя! – воскликнул Николенька.
Монашка степенно пошла к церкви, оставив гвардейцев на дорожке.
– Боже мой, что делать? – горестно вырвалось у Николеньки.
– Ну, брат, пустяки! Дело в порядке. Нельзя больше колебаться: атака, приступ, победа!
– Как?
– Очень просто, Демидов. Взгляни на себя: Господь Бог наградил тебя смазливой рожей. А это все!
– Лицо у меня девичье! – со вздохом признался сержант.
– Вот это и хорошо! Ты по виду совершеннейшая девица! – вразумительно сказал Свистунов и посоветовал: – Одеть тебя в платье, и всякий за девицу примет, ничтоже сумняшеся. Понял?
– Ничего не понимаю! – недоумевающе посмотрел на друга Николенька.
– С завтрашнего дня ты моя сестра Катюша и желаешь вкусить иноческую жизнь. Я тебя представлю сюда на испытание, ну ты и поживешь! – Глаза поручика сверкнули озорством.
Николенька засиял.
– Свистунов, братец мой, дай расцелую. А она не закричит?
– Да что ты, милый! По глазам видно: согласна с тобой хоть в омут головой!..
6
Свершилось небывалое: дядька Филатка по настоянию Николеньки пригубил чарку. Ничего – легко прошла! За ней – вторую. Еще веселее прокатилась.
– Я о том и говорил: первая – колом, вторая – соколом, а потом – мелкими пташками! – смеялся Свистунов и подбадривал дядьку: – Пей, пей, дьякон! Пити – веселие Руси. Так, что ли, в Законе Божьем сказано?
– Так, батюшка, так! – охотно согласился Филатка и осушил третью чару. Скоро дьячок захмелел и мертвецки пьяным свалился у кабацкой стойки. Вечерело, когда он очухался под забором. Ни барина, ни кареты. Хвать, и шейный платок с червонцами исчез.
– Караул! – завопил дьячок. – Дотла обчистили и барина похитили!
Набежали будочник, квартальный и стащили очумевшего с похмелья Филатку в участок.
– Батюшки, не губите, барина потерял! – завопил он. Дьячок упал на колени и повинился: сколько лет не брал в рот хмельного – зарок перед Богом и господином дал, а тут разрешил! – размазывая слезы, с горьким сокрушением рассказал он квартальному про свою беду.
Уставившись в мочальную бороденку дьяка, квартальный вдруг загрохотал хриплым басом:
– Ха-ха-ха! Гвардейцы – известное дело! Пошалили малость! – Он хохотал до колик и хватался за бока. А когда отошел от смеха, вдруг сдвинул брови и поднялся со скамьи. – А это видел? – сунул он под нос Филатки волосатый кулак. – Сгинь, шишига! По-пустому караул кричал! – Он сгреб его за шиворот и выбросил за порог.
Дьячок долго кружил по площадям и улицам, боясь предстать перед управителем. Когда же появился перед ним, поразился: Данилов не топал, не кричал, а повалился на стул и, пуча серые жабьи глаза, все спрашивал:
– Что теперь будет? Куда запропастился Николай Никитич? Матушка ты моя, запорет нас Никита Акинфиевич, сгноит в погребище! Ох, милые мои!
Толстый, плешивый, всегда такой внушительный, он вдруг стал жалким и растерянным.
– Что же ты глядел, дурья твоя голова! – укорял он дьячка.
Филатка потер ладонью длинную тощую шею.
– Где тут было глядеть, когда и свое добро упустил! – скорбно пожаловался он…
Весь день оба обсуждали: куда мог скрыться Демидов? Под страхом батогов допросили кучера, и тот поведал:
– Верно, отвозил барина к Свистунову. Стоял час. Барин загостился, вместо него вышел поручик с ихней сестрицей и сказал: «Отвези в монастырь». Известное дело, отвез…
– А куда же девался Николай Никитич? – наседал на кучера Данилов.